Илья Стогоff - 2010 A.D. Роман-газета Страница 26

Черт побери! Ну почему за свою длинную жизнь я так и не выучил ни одного оригинального матерного ругательства?

Голос режиссера в динамиках велел всем приготовиться. Малахов вышел на середину студии и замер с микрофоном в руке. Глаза у него были серые, как Петербург. Впрочем, возможно, это были контактные линзы. Заиграла музыка, и Малахов громко сказал телезрителям: «Здравствуйте!»

Как оказалось, темой передачи были сложные межнациональные отношения. Энергичным голосом Малахов читал со стоящего перед ним телесуфлера:

– Некоторое время тому назад в теленовостях показывали репортаж про пожилого немца. По молодости тот служил в гитлеровской авиации, а в начале нынешнего года, уже совсем старым, купил билет в те края, которые когда-то бомбил. Он приехал к людям, которым когда-то принес страдания, и извинился. Сказал, что виноват. Его никто не заставлял так поступать: прощение было необходимо лично ему. Об этом мы и станем сегодня говорить.

Свет приглушили, и музыка сменилась с пафосной на лирическую. Сперва я подумал, что за то время, пока я отсутствовал в стране, все изменилось. И даже непроизвольно заулыбался. Неужели главный телеведущий страны собирается сказать по главному телеканалу страны о том, что и нашей стране есть за что извиняться перед соседями?

Недавно я возвращался в Россию транзитом через Украину. В ожидании самолета три часа просидел в киевском аэропорту Борисполь. В зале ожидания там ловилось сразу два русскоязычных канала. По первому показывали фильм «Брат-2» (в котором актер Сухоруков убивает мерзкого украинца со словами: «Вы мне еще за Севастополь, суки, ответите»).

А по второму – кино «72 метра» (это тот фильм, где честные русские моряки отказываются служить в украинском флоте, потому что Родина за сало не продается). Я курил свои сигареты, таращился в экран и думал: почему именно эти два фильма? Почему из тысяч отечественных фильмов своим ближайшим соседям наше ТВ показывает именно эти картины?

Впрочем, как оказалось, я просто неправильно понял мысль ведущего. Имелось в виду, что извиняться все вокруг должны как раз перед нашей страной.

– Этот немецкий летчик посетил несколько стран. Но вот к нам приехать так и не собрался. Почему-то он решил, что перед нашей страной он может не извиняться. Итак, тема нашей сегодняшней передачи: откуда берется такая нелюбовь к России? И я адресую этот вопрос сегодняшним гостям студии.

Малахов подошел поближе и стал подносить микрофон к лицам гостей. Он был как фея-крестная: взмах палочкой и терпеливые золушки на диване превращались в медиа-принцесс. Увидев прямо перед лицом микрофон, сидевшая слева от меня красотка привычно прикрыла глаза и вытянула губы навстречу. Мне показалось, что вот сейчас она лизнет шишечку малаховского микрофона.

Девушке очень хотелось стать звездой. Ради этого она была готова на многое. А я уже нет. Когда-то мне казалось, что это не сложно. Сделай хоть что-нибудь выдающееся, и твое лицо тут же окажется на обложках. И в телеэкране. Тогда я еще не знал, что звезду с неба тебе дают подержать ровно на тридцать секунд. А потом ее надо передать дальше по шеренге. Девушка с усталыми губами будет звездой, только пока Малахов будет стоять перед ней со своим задорно задранным микрофоном. Сам Малахов задержится на экране подольше, но рано или поздно оттуда исчезнет и он. Ведь когда-нибудь все равно придет парень, микрофон которого окажется подлиннее и позадорнее.

Именно из этих соображений три с половиной года назад я и уехал в свою Африку. Доставшуюся мне звезду удерживать я не стал. И она погасла. А у тех, кто все-таки стал ее удерживать, она тоже погаснет, но перед этим они еще и потратят кучу сил на то, чтобы она продолжала гореть. Прежде мне казалось, будто популярность должна приходить как-то сама. А оказалось, что это работа. Браться за которую мне совсем не хотелось. Мне хотелось, чтобы людям было интересно то, чем я занимаюсь, а сидеть в экране просто потому, что больше мне негде сидеть… Уж лучше я еще раз съезжу в дельту Нигера.

Следующим после яркогубой девушки сидел я. Малахов улыбнулся мне и спросил:

– А вы гордитесь?

– Чем?

– Например, победой нашей страны во Второй мировой.

– А при чем здесь я?

– Ну мы же выиграли эту войну!

Я вздохнул и не нашелся что ответить. То есть я, конечно, мог бы попробовать объяснить лучшему телеведущему страны, что, с моей точки зрения, никакого «мы» на свете не бывает. Есть «я», и этот «я» вовсе не выигрывал войну. Все на свете говорят про «мы»: наш народ… наша страна… наше поколение… наш взгляд на мир. А мне вот кажется, что это абстракция и мир состоит не из больших «мы», а из множества отдельных, маленьких «я». Каждое из них не очень приятное. У каждого куча личных проблем. Но именно эти «я» ты принимаешь или не принимаешь, терпишь или терпеть не можешь, любишь, окатываешь презрением, внимательно к ним прислушиваешься или считаешь полными мудаками. А кто и когда видел «Родину»? Или беседовал с «русским народом»?

– Ну так что вы скажете?

– Насчет?

– Вы гордитесь Родиной?

– Нет.

– Не гордитесь? Почему?

Малахов даже заулыбался. Я молчал и по-прежнему не знал, что ему ответить. На телевидении нужно говорить короткими и хлесткими фразами. Потому что любое предложение длиннее чем в десять секунд будет вырезано при монтаже. Но за всю свою жизнь мне в голову не пришла ни одна мысль, которую можно было бы рассказать за десять секунд. Все, во что я верил, было длинным и очень путаным.

– Тем, что любишь, гордиться не принято, – наконец выдавил из себя я.

– Что вы имеете в виду?

– Ну я же не горжусь своими родителями. Моя мама не доярка-ударница, а отец за свою жизнь не получил ни одной медали. Однако это не мешает мне любить их обоих.

– Понимаю, – кивнул Малахов и тут же повернулся к парню, который сидел дальше меня на диване.

Тот отвечал правильно. Его фразы были короткими и хлесткими. Наверное, в отличие от меня парень был коренным москвичом. Лично мне эти ребята всегда казались чуточку простоватыми. В любой картине для меня важнее всего нюансы… полутона. Но вот в Москве на всю эту ерунду ни у кого нет времени. Москвичи отлично знают, что такое хорошо и что такое плохо. Именно поэтому они идеально подходят для ТВ.

Сидеть было жарко. Нагримированные гости обливались потом, но терпели. Моим главным ощущением от происходящего, как обычно, была растерянность. И зачем я опять согласился во всем этом участвовать?

Каждый раз после съемок я обещаю себе: «Больше никогда!» И каждый раз, когда у меня звонит мобильный телефон и в трубке раздается голос новой администраторши, я забываю об этом своем обещании. Просто я очень мягкий человек и не люблю отказывать людям. Недавно в Петербурге до меня дозвонилась девушка, устраивающая модные показы, и спросила, не соглашусь ли я поучаствовать в дефиле, причем в костюме Жабы, сшитом по мотивам сказки «Алиса в Стране чудес». Мне трудно объяснить это даже самому себе, но я согласился и на это чудовищное предложение.

Малахов энергичными телевизионными шагами бегал от гостя к гостю. Насколько я понимал, речь шла о том, что все прибалты – фашистские гады. А украинцы и грузины – тоже. Футболка у меня на спине промокла уже насквозь. Я хотел спросить у яркогубой, сколько времени, но та слушала насчет прибалтийского гадства с таким заинтересованным лицом, что мне стало неловко ее отвлекать.

Нынешней весной, вернувшись из особенно долгой командировки, я, помню, попробовал хоть как-то наладить отношения с женой и купил нам обоим путевку на теплоходный круиз по Ладоге. Мне казалось, что провести пару ночей в каюте… поговорить обо всем, о чем давно хотелось… все это как-то заново нас сблизит. Плюс в нашем распоряжении будет здоровенная кровать, и мы наверняка найдем чем на ней заняться. Но поговорить я так и не решился, кровать была скрипучей, а когда мы вернулись в Петербург, мне почти сразу понадобилось улетать обратно в Мали. И все равно круиз оказался очень приятным. Монастыри, утесы, свинцовая вода, деревянные церкви. Кораблик был старый, но бодрый, обслуживающий персонал заботлив, а кормили вполне ничего. Надышавшись свежим воздухом, налюбовавшись на роскошную северную природу, мы с женой поднимались в кают-компанию и здоровались с соседями по столику. Соседей (соседок) было двое: толстая учительница и женщина, постоянно проживающая где-то в Прибалтике, которая приехала в Россию из ностальгических соображений. Круиз длился три дня, и все это время женщины говорили об одном и том же.

Начинала обычно училка. Ее темой были дети гастарбайтеров и приезжих из Средней Азии. «Ужас! – говорила она. – Скоро эти люди вытеснят нас из собственного города! Они приехали сюда, не зная нашего языка и не собираясь уважать наши традиции. В городе работают специальные курсы для учителей, у которых в классе больше половины таких детей. Но с проблемой невозможно справиться никакими курсами. Брюнетистые азиатские россияне не желают учить язык и не ощущают себя русскими. Ну что ты будешь делать, а?»