Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах Страница 26

– Рак у меня, Павлуша. В четвертой степени. Мне стараются не говорить. Я вообще последний месяц живу в свое удовольствие в поэтической атмосфере.

– Как это? – наконец смог выдавить я.

– И жена, и дочка непривычно внимательны. Стараются как могут, в меру сил, так сказать. Знаешь, бескорыстное вранье – это не ложь, это чистая поэзия. Ты не грусти, береги Олю, ну и так далее. А у меня к тебе будет просьба.

– Эти две гребаных поэтессы мне ничего не сообщили. Сергей Сергеич, что хотите, в любой госпиталь. Одевайтесь и едем!

– Поздно уже. Ты все же сделай, что я прошу. Это важно для меня.

Но я не стал его слушать. Сгреб тестя в охапку, засунул в автомобиль и повез по врачам. Гражданской медицине я никогда не доверял, всегда имел дело только с военными докторами. Первый же из них, онколог из госпиталя Бурденко, отведя меня в сторону, зачем-то извинился и подтвердил четвертую степень.

– Неужели ничего нельзя сделать?

Он лишь покачал головой…

Тесть ждал меня на улице. Через окно я видел, как он кормит голубей булкой. Он кидал им крошки и улыбался, а я почувствовал, что слезы действительно соленые на вкус…

В машине он, наконец, договорил:

– Ты же военный, Паша?

– Ну, в какой-то степени да, – я не любил говорить о работе и всегда старался поскорее свернуть эту тему.

– Значит, у тебя и оружие имеется?

«К чему это он клонит?»

– Увы, это так. Приходится таскать с собой в сумке на всякий случай. А что?

– А давай поедем к тебе в Истру? – неожиданно переменил тему разговора тесть. – Не возражаешь?

Он занимался всем садовым хозяйством. Благодаря ему кусок принадлежащей мне земли был похож на райские кущи: голубые ели, розовые кусты, фонтаны, выстриженные причудливым образом кипарисы… Он создал все это собственными руками. Как я мог отказать ему?

Мы добрались туда к обеду, в самое пекло. Я пошел возиться на кухне, приготовить бутерброды и чай. Тесть сел на скамейку и блаженно вытянул ноги. Таким я видел его последний раз. Живым.

Бутерброды были готовы, выпита бутылка ледяного пива, настроение готовилось рвануть вверх, как вдруг я услышал хлопок. Этот звук нельзя перепутать ни с чем. Хлесткий, словно плеть укротителя, звук выстрела. Он состоит из двух частей: удара и отката. Покуда я несся во двор, перед моими глазами всплыл наш разговор в машине: «У тебя и оружие имеется?»

Тесть лежал возле лавочки, он выстрелил себе в сердце. Рядом валялась какая-то бумажка. Я поднял ее и прочитал: «Как же меня достали эти бляди. Сначала своими придирками, потом своей заботой. Прости, Паша, я хотел попросить тебя, но уж лучше я сам. Прощай».

…Я плыл в Кадис, я плыл почти что к себе домой. Совсем неподалеку, в Тарифе, стояла наша с Ольгой бывшая вилла. Бывшая, да. У меня теперь все бывшее.

Идея покупки дома в Испании появилась у Оли вскоре после похорон отца.

– Не могу, – сказала она, – долго здесь находиться. Куда ни гляну, за каждым углом отец мерещится. Прямо дух из «Гамлета». Ты его не видел?

– Кого? – спросил я. – Духа или Гамлета?

– А я видела, – на полном серьезе ответила Оля. – Ты не знаешь, насколько это тяжело. Я впервые поняла, что значит «муки совести». Давай отсюда уедем, из этого дома. Картинку надо сменить. Ну, хоть на пару лет, а? Что у нас, денег, что ли, нету?

– Не понимаю, ты хочешь продать дом?

– Нет, продавать жалко. Просто оставить его, чтобы он, как бы тебе сказать, проветрился, что ли… Хочется хоть немного пожить возле моря. Даже пусть совсем чуть-чуть. Просто знать, что у нас есть дом возле моря. Иногда одного этого достаточно, чтобы наступило облегчение.

Я было хотел сострить, что облегчения можно достичь гораздо менее затратным способом, но промолчал.

Так мы родили идею покупки виллы. Оля увлекалась Коэльо, это, пожалуй, был единственный писатель, книги которого не вызывали у нее злобных насмешек. Я не читал Коэльо, но Оля просверлила мне мозг пересказом романа «Алхимик». Действие «Алхимика» происходило в Тарифе – самой южной точке Испании. В хорошую погоду там, стоя на берегу, можно увидеть африканский берег. Мне было, в общем-то, наплевать, и я без боя согласился.

Виллу продавал агент, отличительной особенностью которого была чрезмерная словоохотливость. Оля, поджав губы, заявила мне, что его словесное недержание граничит с хамством. Агент и впрямь болтал без умолку, и уже спустя мгновения после нашей с ним встречи он, доверительно понижая голос, спросил, русские ли мы.

– Почему вы спрашиваете? То есть, мы-то, разумеется, русские, но какая, собственно, разница?

– О, сеньоры меня не так поняли, – заулыбался испанец. – Просто всем русским нравится одна и та же «каса».[20] Они, то есть вы, приезжаете в Тарифу, прочитав Коэльо, и выбираете ее, – он указал на фотографию виллы.

– Она что, уже кому-то принадлежала? – спросили мы.

– О да, – испанец соорудил на лице гримасу фальшивого сострадания. – Ею владели четверо, и все ваши соотечественники.

– Странно, – вступила в разговор Оля, – им что же, всем четверым, она разонравилась?

– О нет, донья Олга, – шустрый испанец уже успел выучить наши имена, тогда как мы его имя запомнить и не подумали. Он представлялся, разумеется, но кого интересует, как зовут обслугу? Всех этих «менеджеров», продающих вам все на свете, от автомобиля до занавесок, агентов по недвижимости… Разве это люди? Откуда в нас этот самоуверенный быдло-аристократизм? Мы идиоты, которых обязательно накажет Бог.

– Каса им нравилась, очень. Просто они расстались с ней против своей воли. Первого владельца звали Хусья, – переврал испанец кличку «Хуся», – его убили в Москве, виллу продавала его вдова. Второго, чье имя я позабыл, также убили в Москве, и виллу снова продавала его вдова. Третьего, которого звали…

– Довольно, – сухо произнес я, – нас эти подробности не интересуют, и в преемственность мы не верим. Ближе к делу, милейший.

Мы прожили на этой вилле в общей сложности двадцать пять дней. По две недели в году. Больше у нас не получилось. Как только мы ее купили, нас накрыло волной неприятностей. Это был настоящий «трабл-шторм», и он оказался очень быстрым и разрушительным. Я был пятым владельцем «касы», я владел ею меньше всех предыдущих хозяев. На второй год по возвращении в Москву меня арестовали и, присвоив почетный титул «оборотень в погонах», законопатили в тюрьму.

Но и этих двадцати пяти дней мне хватило, чтобы кое с кем встретиться и завести полезные знакомства в компании местного криминалитета. Моя среда, я распознаю людей этого круга с первого взгляда. Я знал, к кому мне надо будет обратиться в Кадисе. Одного звали Габриель, или Гобо, такое обращение нравилось ему больше всего. Второго – Хорхе-Каменщик. Гобо торговал нелегальным оружием, Хорхе фальшивыми деньгами. Гобо был баском и входил в ЭТА,[21] Хорхе был колумбийцем с португальскими корнями и в Испании жил по поддельным документам. Главной его проблемой, во всяком случае он сам так сказал, было вместо «ж», звука, который образует сдвоенное «l», научиться говорить «й». «Ж» говорят в Латинской Америке – для испаноязычных это опознавательный знак происхождения собеседника.

Я познакомил Гобо с Витей Бутом. Витя поставил для баскских сепаратистов пластиковую взрывчатку и тяжелое стрелковое оружие. Все это лежало в тайниках, разбросанных на территории Франции, Испании, Португалии, и ожидало своего часа. Витя даже немного прокредитовал басков, великодушно предоставив им рассрочку на свой огнедышащий товар. Такие услуги не забываются, тем более что я отказался от посреднических, которые предлагал Гобо в обмен на его обещание помочь мне в трудную минуту.

Хорхе прижала украинская мафия, и он сам вышел на меня, умоляя защитить его от этого безбашенного контингента. Украинцы давно хозяйничали в Португалии и Испании, занимались всем, ничем не брезговали: наркотики, продажные девки, банковские махинации… Я помог ему в обмен на то же, что и в случае с Гобо, обещание. Вспоминаю озадаченные лица двух хлопчиков, перебравшихся в Европу из далеких Черновцов, когда я пришел с ними «потолковать» и вместо устного представления вытащил свое удостоверение. Вопрос был урегулирован в течение минуты. Прошло то время, когда слово «бандит» звучало гордо. Сейчас гораздо более внушительно звучит слово «мусор», хотя по сути оба они одинаковы. Говорю об этом так спокойно, потому что мусором никогда не был, а удостоверений у меня всегда было много. Разных.

Единственное преимущество резиновой лодки в том, что она быстрозатопляема. Я проткнул ее резиновую тушу в трех местах, и она пошла ко дну, увлекаемая тяжестью мотора, а я поднялся по лестнице на пустынный грузовой причал старого порта и, пошатываясь от усталости, побрел в сторону города, моля Бога о том, чтобы хоть кто-то из моих криминальных знакомых оказался в этот ранний час дома.