Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах Страница 27

Единственное преимущество резиновой лодки в том, что она быстрозатопляема. Я проткнул ее резиновую тушу в трех местах, и она пошла ко дну, увлекаемая тяжестью мотора, а я поднялся по лестнице на пустынный грузовой причал старого порта и, пошатываясь от усталости, побрел в сторону города, моля Бога о том, чтобы хоть кто-то из моих криминальных знакомых оказался в этот ранний час дома.

Гобо жил на широкую ногу в собственном доме прямо на берегу Кадисского залива. До него нужно было ехать на такси или идти целую вечность по длиннейшему многокилометровому мосту. Хорхе постоянного места жительства не имел, но я знал, где примерно его можно отыскать. В каждом городе есть берлоги для таких, как Хорхе. Их, как правило, содержит всякий сброд: китайцы, продающие опий и марихуану, нелегалы из Южной Америки, испанские жулики и сутенеры. Хорхе презирал комфорт и уют обывательского жилища, он всю жизнь таскался по углам и якшался с самым выдающимся отребьем, и я решил вначале поискать Хорхе.

Легко сказать «поискать». Не будь у меня в голове зацепившегося за извилины названия кабачка, затея найти этого проходимца была бы неудачна по сути, но из мрака тлеющего сознания выскочила нужная улица и номер дома. К счастью, за время моего вынужденного отсутствия ничего не изменилось, и к тому моменту, как я на заплетающихся ногах с трудом преодолел несколько километров, отделяющих порт от центра города, уличные кабачки начали один за другим открываться и предлагать завтрак: сэндвичи, тортилью, тосты со сливочным маслом и мармеладом, кофе. Город словно атаковала волна волшебных в своей вкусности запахов. Десять раз я готов был присесть за один из уличных столиков и потребовать себе все, чем богато было меню по части съестного. Я так проголодался, что смог бы, наверное, переварить не только все составные части великого испанского завтрака, но и приборы, которыми его полагалось есть. Кое-как я сдержался. Проходя мимо очередного кафе, я прикрывал глаза рукой, словно бы от солнца, и старался дышать ртом, чтобы не сходить с ума от запаха. Это, пусть и слабо, но помогло дойти до кабачка с названием «Белый пес». Как раз он-то и был мне нужен. Помню, когда Хорхе объяснял мне, откуда надо начинать его поиски, и сообщил название этой забегаловки, я долго хохотал, а он сперва недоумевал: чему я смеюсь. Когда же я рассказал ему про русскую белую горячку и мои ассоциации с белым псом, Каменщик и сам принялся ржать как жеребец.

В «Белом псе» уже с утра было накурено, пахло свежим кофе, поджаренным хлебом и горячей тортильей. Из десяти столиков было занято два: за одним сидел достойного вида старикан, курил трубку и читал толстую утреннюю газету. На первой странице была помещена большая фотография крупного московского бизнесмена, бывшего управляющего партнера инвестиционной компании «Сайнекс» по фамилии Тясто, и крупно набран заголовок, из которого я, не владея испанским ни в коей мере, понял лишь два слова: «Лондон» и «мертвый». На фотографии господин Тясто выглядел совершенно живым и цветуще-румяным, демонстрировал идеальный винд– зорский узел галстука и делал попытку улыбнуться по-американски широко. При этом глаза у господина Тясто не улыбались, а, наоборот, были нервными и злыми. Я помнил этого волка, прикидывающегося овцой. Тясто через свой «Сайнекс» руководил деятельностью какого-то весьма на первый взгляд солидного и вызывающего доверие паевого фонда, а затем вдруг взял да и смылся со всеми деньгами. Фантазии на то, чтобы уехать куда-нибудь подальше Лондона, у него не хватило, и он, обзаведясь, как и положено, недвижимостью, спокойно зажил там с прикарманенными деньгами. Видимо, слово «мертвый» в заголовке имело к нему непосредственное отношение. Вот, наверное, почему у него так и не получалось искренне улыбнуться: глаза выдают наши страсти, а страсти господина Тясто обуревали нешуточные. В общей сложности его страсти стоили сто шестьдесят миллионов в нестабильной американской валюте. Есть отчего таить во взгляде нервозность, ведь того и гляди придется держать ответ. Вот его кто-то и заставил ответить.

За другим столиком сидел сам хозяин с каким-то патлатым парнем в татуировках. На парне была белая майка, и видно было, как он разрисовал себя. Просто не осталось пустого места, весь сине-зеленый, словно вода в заливе. Я решил им не мешать, подождать, пока окончат свой разговор, а уж потом подойти, справиться насчет Хорхе, но у татуированного парня было чутье доберман-пинчера. Увидев, как я опускаюсь за столик, он, не спуская с меня глаз, что-то быстро проговорил и откровенно недружелюбно, исподлобья уставился на меня. Хозяин повернулся, некоторое время меня разглядывал, потом сказал что-то собеседнику и, поднявшись, пошел в мою сторону, попутно захватив меню.

– Приятель, у тебя неважный вид. Тебя жена выгнала из дома и ты всю ночь спал на детской площадке?

Я лишь развел руками, мол, «ничего не понятно». Тогда он перешел на ужасный английский:

– Какого черта тебе надо, я спрашиваю?

– К черту мне рановато, – я старался выдерживать ровный, дружелюбный тон, иначе можно было все испортить. – Мне нужен Хорхе-Каменщик. Три года назад он познакомил нас и сказал, что я всегда могу найти его через хозяина этой… этого замечательного бара. То есть через тебя… вас, сеньор, э-э-э?.. Я Павел, русский. Паоло. Помните меня?

– Не знаю я никакого каменщика. У меня закрыто, откроюсь через час. А пожрать можешь за углом. Там для таких, как ты, самое место. Проваливай, май френд, – издевательски закончил он.

Я не стал перечить и интересоваться статусом достойного старикана. Раз сидит здесь, значит, для него иные правила. Послушно кивнул и пошел за угол. Там оказалось сносное кафе, где я смог наконец с шиком позавтракать на часть капитала бывших хозяев лодки. Давясь и роняя крошки, проглотил четыре вареных яйца, три огромных бутерброда с хамоном и тунцом, умял целое блюдо тортильи и запил все это тремя чашками кофе. После завтрака я закурил сигарету и принялся ждать. Хорхе возник в проходе между столиками спустя полчаса после окончания моего пиршества, и я перевел дух. Ведь всегда есть вероятность, что хозяин кафе может оказаться просто неуравновешенным склеротиком…

Вообще-то в Испании не принято заливать глаза прямо с утра. Но это не принято у испанцев, они начинают в обед с «Риохи» и заканчивают рюмкой бренди поздним вечером. Не похмеляются, ибо не перебирают. А мы-то не испанцы. Хорхе прекрасно понимает, что значит «за встречу до дна», поэтому мы с ним раздавили поллитровую бутылку виски со скоростью пресловутого курьерского поезда, сошедшего-таки с рельс.

Я люблю алкоголь. Я даже боготворю его. За то, что он из проселка в колдобинах и воронках делает ровное гладкое шоссе. У Хорхе, похоже, было такое же отношение к выпивке: он расслабился и сидел, глядя на меня посоловевшими довольными глазами. Я рассказал ему эту историю, конечно, не все, а лишь то, что одобрила моя внутренняя цензура. Хорхе оказался хорошим слушателем, он не перебивал, лишь вскидывал брови и тряс головой, словно хотел разложить впечатления от моего рассказа в нужном ему порядке. В конце он внезапно выдал:

– Что-то тебя как-то странно выпустили из тюрьмы, амиго.

– Почему тебе так показалось? Просто у них на меня ничего не было, меня подставила собственная жена, я ни в чем не виноват. А у моих тюремщиков на выяснение этого факта ушло три года. Это еще мало для моей холодной страны. У нас не Испания, друг Хорхе, у нас законы не любят быстро работать.

Хорхе насмешливо покачал пальцем:

– Не дуй мне в уши. Людей вроде тебя выпускают на определенных условиях, выпускают для чего-то, – он сделал ударение, – и если ты не расскажешь старику Хорхе, зачем я тебе понадобился, то либо давай еще выпьем и поговорим о бабах и машинах, либо я пойду своей дорогой.

– Мне нужно попасть в Англию. Мне нужны хорошие документы, с которыми я мог бы официально пересечь любую границу.

Он все так же насмешливо продолжал разглядывать меня, и я почувствовал, как где-то внутри зарождается тупая хмельная ярость. О носителе такого состояния обычно говорят, извиняюсь за скудость речи, «попер в бычку». Я чуть было не сорвался, но сдержал себя и продолжил:

– В Англии кто-то убил мою жену. Это ли не повод навестить туманный островок под чужой фамилией?

– Так ты говоришь, она тебя кинула?

– Ну и что, – ответил я настолько искренне, что даже самому стало не по себе от нахлынувшей щемящей тоски, – а чувства-то у меня к ней остались.

Искренность невозможно сыграть, любая, даже самая великая актерская игра чувствуется, а я сказал Хорхе чистую правду, которой, повторяю, и сам от себя не ждал. И он мне поверил.

– Вот тебе ключ, амиго, а вот, – он щелчком пальцев подозвал комареро,[22] попросил у того авторучку, быстро написал на салфетке, – вот тебе адрес. Здесь недалеко, четыре квартала туда, – он махнул рукой. – Отлежишься. Тебе надо отоспаться, а то ты плохо получишься на фотографии.