Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма Страница 26

Тишина вокруг гудит, как прибой. Или это кровь шумит в голове? Не важно. Сейчас уже ничто не важно. Конец, теперь это вполне ясно.

Кашалот весь обмяк и сидел неподвижно, чуть закинув голову, медленно дышал и думал. Время бежало, часы внушительно тикали у него над головой, но все это не выводило его из прострации. Немного погодя он медленно открыл ящик стола, взял несколько мелочей, коробочку с пилюлями против гипертонии, вынул две фотографии из стеклянной рамки на столе и засунул их в карман. Перелистал документы и некоторые положил в светло-зеленый портфель из свиной кожи. Потом замер в прежней позе, в ожидании неизбежного.

Через два часа в дверь дважды постучали и в кабинет вошло пять человек. Кашалот знал: это члены комитета действия. Среди них он увидел и ненавистное худое лицо, мерещившееся ему в последние дни. Кашалот нисколько не удивился. Очнувшись от раздумья, он привычным директорским жестом, в котором, однако, чувствовалась свинцовая усталость, пригласил их и сказал вялым, каким-то не своим голосом:

— Входите, господа. Я знаю, зачем вы пришли.

Четырьмя этажами ниже собрание выслушало речь по радио. После минуты молчания вспыхнули короткие прения. Большинство полностью согласилось с резолюцией профсоюзного съезда, нашлись и такие, которые вносили свои замечания; Бартош, облокотившись на буфетный прилавок, к которому он протолкался в тесноте, внимательно слушал, покачивая головой. Он был доволен ходом собрания; вот только как пройдет голосование? Бартош обвел глазами лица и увидел Бриха; тот стоял в дверях между Мизиной и старым Каздой.

Этот Мизина! Бартош заметил, как старая, речистая лиса поглядывает вокруг, наблюдает окружающих, вынюхивает своим острым носом каждый оттенок настроения. Слушал Мизина с серьезным видом, но когда какое-то глупое замечание вызвало в зале общий смех, он тоже сдержанно рассмеялся, прикрыв рот рукой.

Мареда умело вел собрание. Бартош следил за ним и с удовлетворением отметил, что толковый председатель нравится людям. Он дал высказаться желающим и не спеша приступил к голосованию.

— Кто «за»?

Руки начали медленно подниматься. Брих поглядел на дядюшку. Мизина, притиснутый к дверям, несколько секунд, мигая, оглядывал зал, потом поднял правую руку так быстро, что опередил остальных.

— Кто «против»? — послышался невозмутимый голос Мареды.

— Никто? Нет, три-четыре руки медленно поднялись и как бы повисли в пустоте. Сотни глаз следили за ними.

— Одна, две… итого, четыре голоса «против». Спасибо, — хладнокровно сказал Мареда. Зал уже зашумел, но Мареда задал вопрос, заставивший собрание снова затихнуть.

— Воздержавшиеся есть?

Воцарилась выжидательная тишина. У дверей взметнулась одинокая рука. Бартош тотчас же узнал: Брих!

Да, это он. Держит руку над головой и упрямо смотрит перед собой неподвижным взглядом, чуть побледнев от волнения.

Брих опустил руку. В зале зашептались: он с ума сошел!

Прошел час — и в здании опять зашумели голоса, послышались звуки шагов, хлопанье дверей и смех людей, облегченно вздохнувших после долгого напряжения. По широкой лестнице, оживленно разговаривая, поднимались и спускались сотрудники. Все понимали, что, какого бы мнения ни был каждый из них, какую бы ни занимал позицию, выбор здесь, у них, уже сделан.

Бартош догнал Бриха в коридоре пятого этажа и положил ему руку на плечо.

— Вы не голосовали?

Брих повернул голову и замедлил шаг, но не остановился: на его лице был еще румянец волнения, он ответил несколько раздраженно:

— Вы не ошиблись.

— Почему? Как можно не голосовать в такой момент?

— Как видите, можно. Вы думаете, это грозит мне неприятностями? Были и такие, что просто голосовали с большинством. А я не трус. И вообще: совершил я что-нибудь недозволенное?

Бартош удивленно покачал головой и заметил, что Брих смотрит на его партийный значок, прикрепленный на отвороте пиджака.

— Вы сами знаете, что нет. Но вы не ответили на мой вопрос. Или вы не хотите отвечать?

Брих заметил, что дядюшка предостерегающе смотрит на него из дверей отдела, но игнорировал этот взгляд.

— Меня интересует одно: со мной говорит председатель комитета действия или сослуживец Бартош? — спросил он, стараясь спокойно улыбнуться.

— Какая разница? Я лично не отделяю одно от другого.

— Ладно, я отвечу коротко. Здесь голосовали за то, в правильности чего я далеко не уверен. Вот и все.

— За что же голосовали?

— За то, чтобы власть принадлежала одной стороне.

— Вы правы. А не интересует вас, справедливо это или нет? И какой стороне?

— Боюсь, что одной политической партии. Проще говоря — вашей.

— Это неверно. Голосовали все, не только коммунисты. Это дело всего народа. Политические партии бывают разные. Некоторые из них затевают подлости, покрывают темные дела, мутят воду. Но политическая партия может драться и за правое дело, за прогресс… не сочтите это пропагандистской фразой. Партия — не самоцель, в ней воля класса, не так ли? В последние дни у многих граждан раскрылись глаза, и они оценили партии по их делам. Вы — нет?

— Я знаю одно: ставкой в этой игре оказались ценности, которые не продаются ни в одном партийном секретариате, — серьезно сказал Брих.

Они в упор глядели друг на друга, и Бартошу становилось ясным умонастроение собеседника.

— Я могу назвать вам эти ценности, — сказал он, и легкая улыбка мелькнула на его тонких губах. — Свобода, демократия, гуманность, не так ли? Скажу вполне серьезно: именно за эти ценности я и голосовал сегодня. Вы удивлены?

— Нет. Газеты всех партий пускают в ход эту испытанную фразеологию, когда хотят завоевать сторонников. Но дело не в этих ужасающе избитых и профанированных словах. Я боюсь, что наш народ на собственной шкуре вскоре познает их смысл. Лишиться свободы очень легко.

— Вы вообще-то понимаете, что происходит в стране? Кто начал борьбу, кто подал в отставку и почему все так получилось? За какую свободу вы готовы были бы проголосовать? За свободу для фабрикантов, хищников, спекулянтов, которых было хоть отбавляй? Или за свободу без них? Сейчас надо выбирать, поймите.

— Все это красиво звучит, но я не умею мыслить пропагандистскими шаблонами, от какой бы партии они ни исходили. И не хочу этого. Партийная узость и драка за власть гибельны для страны. Я понимаю: тот, кто рвется к власти, должен обосновать это. И аргументы обычно находятся у всякого. Аргументы — дешевый товар, дорога правда! Но я боюсь, что мы начнем здесь, в коридоре, такой же бесплодный спор, каких много в городе, и все равно ни до чего не договоримся.

— Возможно, — тихо согласился Бартош и решительно задал уже проявлявшему нетерпение Бриху последний вопрос:

— Только мне непонятно, почему же вы не голосовали против?

— А мне понятно, — воскликнул Брих, но не успел он собрать беспорядочно скакавшие в голове мысли, как их прервали: из дверей его окликнула машинистка Врзалова:

— Пан Брих, вас к телефону!

Брих в знак извинения пожал плечами и поспешил в отдел.

Оказалось, что это был тактический маневр дядюшки; никто не звонил Бриху, просто Мизина услышал его резкий спор с Бартошем и решил отвлечь племянника. Он взял его за рукав и увел в свой кабинет. Там было пусто, Казда ушел к доктору. Мизина тщательно прикрыл дверь и уставил на Бриха указующий перст.

— Придется мне с тобой серьезно поговорить, ты, молодой глупец! Слышал я твою перепалку с ним… К чему это, скажи? — Дядюшка взволнованно ходил по вытертому ковру около безмолвного Бриха и все размашистее жестикулировал. — Как аукнется, так и откликнется, запомни это, Франтишек! Лбом стену не прошибешь. Разве ты не знаешь, с кем имеешь дело? Или тебе непонятно, что все уже решено, что вожжи у них в руках. Фанфаронство в сторону, юноша. Слушая тебя, я думал, что меня хватит удар. Не знаешь ты их, что ли? С ними шутки плохи.

— К чему вы говорите мне это? — ощетинился Брих.

— Потому что ты сумасброд и фантазер! — вскричал Мизина и тотчас снизил голос до шепота. — Я обещал твоей покойной матери — да будет ей земля пухом! — позаботиться, чтобы из тебя вышел толк, чтобы ты стал человеком. Образование ты получил, голова у тебя хорошая, карьера тебе обеспечена. Думай об этом и не лезь не в свои дела, не туши, если не у тебя горит. Я тебя устроил на службу, у тебя отличные шансы, а ты выкидываешь штучки, которые грозят неприятностями, и не только тебе. Не забудь, что мы родня, и могут сказать…

— Ах, вот в чем дело!

— Да, и в этом. Никто не запрещает тебе думать что угодно, но придерживай язык, пока не влип. Много было таких горячих голов! Думаешь, ты в своих книжках набрался бог весть какой мудрости? Уж очень вы, молодые, высокого о себе мнения. Вижу это и по нашей Иржине, она тоже…