Наталья Нестерова - За стеклом (сборник) Страница 26

— Прости! — театрально завопил Гена. — Ошибся, больше не буду! Друг! Проси что хочешь! Тебе почка лишняя не нужна? Возьми, вырежи мои почки! — кривлялся Генка.

— Идиот! — сбавил пыл Володя.

— Хронический, неисправимый, от рождения! — подхватил Гена. — Слушай, а ты меня правда бить собрался? Вот дурак!

— Сам дурак! — буркнул Володя, признавая глупость своего поведения.

— А-а-а! — завопил Гена. — Убивают!

И бросился в комнату.

Они не дрались шутейно лет двадцать.

А раньше часто случалось: готовятся к экзаменам, час сидят над книжками, два — и вдруг начинают драться-бороться для разминки. Измочалят друг друга, пар выйдет — и снова за учебники или идут за пивом.

Таня, вовсе не медичка, а киоскер, торгующая ежедневной, недельной и ежемесячной прессой у станции метро «Полежаевская», двадцати семи лет, не замужем, с роковым потением или, по правде, жировыделением пор лица, как ей казалось — отвращающим мужской пол, загнавшая себя в абсолютные уродины; но тут появился ОН, покупавший каждое утро несочетаемое — «Коммерсант» и «СПИДинфо», жгучий брюнет с улыбкой Сталлоне, чуть уставшего после трех суток перестрелок, ставший предметом ее ночных, утренних и дневных грез, побудивший купить жироудаляющие лосьоны и доводящий ее до обморока. своими: «Здравствуйте! Мерзкая нынче погодка! Мне — как всегда»; а сегодня вовсе лишивший остатков разума: «Во сколько кончаете работу? В семь? Не хотите со мной выпить чашечку чая и послушать вечно прекрасную музыку?» — и она сомнамбулой притащилась к школьной подруге, умолила ее одеть и причесать себя для судьбоносного свидания; но предательские поры лица, она их чувствовала как отдельные организмы, продолжили источать жир в богемно-неубранной комнате Геннадия; она доставала салфетку, промокала лоб, терла подбородок — с ужасом видела на белоснежной поверхности отпечатки бесполезных ухищрений, грязно-коричневые следы двух тональных кремов и порошковой пудры, готова была завыть от отчаяния, но тут появился лысый мужчина, отозвавший Геннадия в коридор.

Быстро! Что советовала подруга? Обрызгать лицо из пульверизатора спиртсодержащим лосьоном, досчитать до пяти, промокнуть и напудриться!

Таня успела только обрызгаться и промокнуться. Двое разъяренных мужчин ворвались в комнату. Свободное пространство — лишь вокруг стола, за которым она сидела. Остальное — мебель, штабеля книг, лыжи, пакеты с неизвестным содержимым, автомобильные покрышки, сваленные в углах, раскладушка под окном.

Они бегали вокруг стола. Лысый догонял, Геннадий убегал. Оба кричали о поруганной дружбе.

Геннадий:

— Я всегда говорил! Вовка! Ты меня знаешь! Бабы вмешаются — прощай мужская дружба!

Лысый, он же Вовка:

— Скотина! Собака! Сволочь! — Все на букву «С», получалось как стихи.

На короткое время они останавливались, часто дергаясь из стороны в сторону, рассчитывая, куда побежит противник, и снова мчались по кругу. Они носились с юношеским азартом, который Таня приняла за дикую ярость.

Она не знала, что делать. Испугалась, потому что дерущихся мужчин видела только в кино. Артисты совсем нестрашно наносили удары, а у этих, казалось, дойдет до натурального убийства.

Приоткрылась дверь, появилась голова соседки.

— Мордобой! — с неожиданным для ее возраста азартом проговорила старушка. — Вчера здесь изнасилованная была. Ой, плакала! Так исходилась, сердешная! А милицию не вызвали! Спорили про перестройку, — донесла соседка.

Володя поймал Генку, свалил на раскладушку. Одной рукой захватил ворот рубашки, другой — чуб. Поднимал голову поверженного и бил оземь, то есть о парусину.

— Попался, враг народа! Получай!

— Дяденька! — плаксивым голосом умолял Гена. — Дяденька, не убивайте! У меня пятеро детей!

Заинтересованная соседка на полкорпуса влезла в комнату, попеняла Тане:

— Чего ждешь? У Геннадия, правда, много детей. Двинь лысому, который сверху!

Таня, впервые с тринадцатилетнего возраста забыв про жировые поры, встала, подошла к борющимся. В руках у нее был пластиковый пульверизатор. Ненадежное оружие. На подоконнике лежал толстый том энциклопедического словаря. Татьяна схватила книгу, размахнулась и огрела Володю по черепу.

Она била одной рукой, и удар получился несильным. Лысый не упал бесчувственно, только развернулся и удивленно посмотрел на нее.

Таня мужественно закрепила успех: забрызгала его лосьоном со спиртом из баллончика.

Володя задохнулся, закашлялся, свалился на пол. Гена весело загоготал (Тане почудился предсмертный хрип):

— Женщины! Вы меня погубите! Только вы меня спасете!

Его обидчик стоял на четвереньках, заходился от кашля, сквозь пальцы, которыми он закрывал лицо, обильно текли слезы.

— Никак ты ему глаза выжгла! — ахнула соседка. — Слепым останется! — оптимистично заключила она.

Медичка, она же киоскер Таня, схватила свою сумочку и бросилась прочь из квартиры.

Через некоторое время друзья мирно сидели за столом и ужинали. Володя, которому старушка промыла глаза спитым чаем, вполне зрячий, по-прежнему плакал, но уже не так обильно. Слезы почему-то текли одновременно через нос, поэтому он беспрерывно сморкался в платок.

— Хочу заметить, — сказал Гена, — что ваше семейство превратило мою обитель в юдоль печали. Вчера здесь рыдала твоя жена, сегодня ты мокроту развел.

— Знаешь, как жжет! — шумно потянул носом Володя. — Чем она меня? Девушек выбираешь, я тебе доложу! Зачем она пульверизатор притащила? Мне спасибо скажи. Точно извращенка. Хотела тебя обрызгать в самый ответственный момент. Понял? И на всю оставшуюся жизнь быть тебе импотентом!

Гена поперхнулся:

— А с виду не скажешь, медичка как медичка.

— Не женитесь на медичках, — напомнил Володя.

Гена прижал руку с вилкой к груди:

— Вовка! Ты настоящий друг, ты меня спас! Почку я тебе уже предлагал? Не надо? А селезенку не хочешь?

— Богатый у тебя организм, — Володя промокнул глаза и высморкался — сколько лишних составляющих. Донор ты наш! Твои бы запасы да на благо собственной семьи.

Не подозревая того, Володя предсказал дальнейшее развитие Генкиной жизни.

РОМАНТИЧЕСКИЙ УЖИН

Лене Соболевой позвонила бывшая и единственная жена Гены Лидина Мила-Людмила.

Напомнила о сегодняшнем свидании в кафе.

Мила выходила на связь два раза в год: за неделю до памятной даты, чтобы Лена ничего не планировала, и утром дня встречи, чтобы подтвердить ужин в кафе. Мила была очень организованной женщиной.

Неделю назад Лене ничто не мешало встретиться с Милой. Но сегодня Лена собиралась после обеда в архив, это другой конец Москвы, к семи точно не успеет. И отказывать несчастной (с точки зрения Лены) разведенной женщине, которой только и осталось отмечать первый поцелуй с любимым мужчиной, Лена не могла. Поэтому, подтвердив свидание, Лена задумалась над тем, как его избежать. Ответ лежал на поверхности. Лена поехала по знакомому маршруту — к Гене на работу.

Услышав голос Лены в трубке внутреннего телефона. Гена ощетинился:

— Не могу выйти! Занят! Работы невпроворот.

— Три минутки! — уговаривала Лена.

— Говори!

— Я же из проходной! Тут все слышат. Пожалуйста, спустись, очень нужно!

«Буду нем как рыба, кит и все животные, вместе взятые, — мысленно программировал себя Гена. — Она меня больше не спровоцирует. Еще одна оплошность, и Вовка точно из меня котлету сделает».

Гена вышел насупленный и хмурый. Не поздоровался, только вопросительно уставился. Но первой спросила Лена:

— Ты помнишь, какой сегодня день?

Гена пожал плечами и, тщательно следя за каждым словом, насмешливо произнес:

— Взятие Бастилии или Зимнего дворца? День пионервожатого или ассенизатора?

— Как тебе не стыдно? — возмутилась Лена.

— Умираю от стыда, — заверил Гена.

— В этот день, много лет назад, — патетично, вытянув шею, проговорила Лена, — ты первый раз поцеловал Милу в переходе метро со станции «Театральная» на «Площадь Революции»!

Гена растерялся и машинально поправил ее:

— Тогда «Театральная» называлась «Площадь Свердлова».

— Значит, ты помнишь? — обрадовалась Лена безо всякой патетики.

— А то! — гордо соврал Гена.

— Отлично! Понимаешь, мы этот день каждый год отмечаем с Милой, а сегодня, — тараторила Лена, — никак не могу с ней встретиться. И в конце концов! Кто с твоей женой целовался? Я или ты?

— Я! — Гена не уходил от ответственности.

«Милка отмечает… каждый год! — лихорадочно думал он. — Значит, помнит, любит? Значит, не все потеряно?»

— Ты меня не слушаешь! — насторожилась Лена.

— Весь внимание!

— Пойдешь?