Федор Московцев - Под разными именами (сборник) Страница 27

«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек по имени Родион Рошаль — а именно таким именем назвали его любящие родители — вышел из своей квартиры, которую купила ему сестра в Свечном переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к мосту Ломоносова.

Он благополучно избегнул встречи с консьержкой, которая фиксировала время его убытия и прибытия и докладывала об этом его сестре. И каждый раз молодой человек, думая о ней, чувствовал какое-то болезненное и гадливое ощущение, потому что она жила в трёхсотметровых апартаментах на Крестовском острове… это не считая загородного дворца, тогда как его вселила в убогую шестидесятиметровую живопырку, куда приличных людей пригласить-то стыдно.

Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с консьержкой и даже сестрой. Он был задавлен нуждой, необходимостью освежить коллекцию гаджетов от Эппл, ему нужны были деньги на новую модель Айфона; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его. Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься. Никакой сестры, в сущности, он не боялся, что бы та ни замышляла против него. Но встречаться с её мужем, слушать всякий вздор про всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого дела, все эти требования устроиться на работу, угрозы прекратить выплату пособия и вообще «перекрыть кислород», и при этом самому изворачиваться, извиняться, лгать, — нет уж, лучше не отвечать на звонки или вообще выключить мобильный, а просьбу перечислить очередной ежемесячный платёж на карточку послать сестре по СМС.

На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду спешащие люди и та особенная нервозная суета, столь неприятная каждому интеллигенту, привыкшему неторопливо размышлять в одиночестве, — всё это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимый же блеск дорогих машин, которых по улице Марата проезжало большое множество, довершили отвратительный и грустный колорит картины, — дело в том, что сестра категорически отказала ему в покупке машины, несмотря на его крайнюю нужду в личном транспорте. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека. Кстати, он был замечательно хорош собою — прекрасный женственный юноша с узкими покатыми плечами и широкими бедрами. Но скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье, и пошел, уже не замечая окружающего, да и не желая его замечать. Изредка только бормотал он что-то про себя, от своей привычки к монологам, в которой он сейчас сам себе признался. В эту же минуту он и сам сознавал, что мысли его порою мешаются и что он очень слаб: очнулся всего час назад после вчерашней попойки.

Так, в раздумиях, он дошёл до Сенной площади, ловя на себе странные взгляды прохожих. Он знал, что сочетание очков в роговой оправе, клетчатой рубашки, невероятно узких джинсовых брюк, Конверсов радужной расцветки — действует на резидентов иных районов, например, Купчино и Весёлой Балки, как красная тряпка на быка, но в культурном Центре презрительное шипение в свой адрес он услышал впервые. И столько злобного презрения уже накопилось в душе молодого человека, что, несмотря на всю свою, иногда очень молодую, щекотливость, он менее всего совестился белой ленточки, любовно прикрепленной на груди, за которую на той же Весёлой Балке могли проломить череп, например.

С замиранием сердца и нервною дрожью подошел он к дому номер 11 в переулке Гривцова, толкнул стеклянную дверь ломбарда Фэлкон и прошёл внутрь. Подошёл к стойке, наклонился к окошку, поздоровался. Работник ломбарда взирал на посетителя с неприкрытым недоумением. Молодой человек так и вздрогнул, слишком уж ослабели у него нервы. Он снял с головы мотоциклетный шлем радужной расцветки и протянул в окошко:

— Вот… хочу заложить у вас. Сколько дадите?

Работник продолжал молчать.

— Шлем новый, ни разу не надёванный, — поспешил пробормотать молодой человек с полупоклоном, подумав, что надо быть любезнее.

— Мы не сможем принять это, — отчетливо проговорил работник, по-прежнему не отводя своих изумлённых глаз от женственного лица посетителя.

— Так вот… шлем от БМВ, его цена 500 евро… — продолжал Рошаль, немного смутившись и удивляясь недоверчивости приёмщика.

Тот помолчал, как бы в раздумье, потом отступил на шаг назад, и морщась, произнес:

— Если не вернёшь деньги, мы не сможем продать твой шлем, учитывая его расцветку, а особенно изображение ягодиц на затылке, к тому же волосатых.

Рошаль надел шлем на голову и вышел на улицу в решительном смущении. Смущение это всё более увеличивалось. Остановившись, как будто чем-то внезапно пораженный, он воскликнул:

«О боже! как это всё отвратительно! И неужели, неужели я… нет, это вздор, это нелепость! — прибавил он решительно. — И неужели такой ужас мог прийти мне в голову? На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!.. Я хотел заложить в ломбарде шлем моего любимого мужчины, жениха, трагически погибшего в аварии…»

Но он не мог выразить ни словами, ни восклицаниями своего волнения.

Чувство бесконечного отвращения, начинавшее давить и мутить его сердце ещё в то время, как он только шел в ломбард, достигло теперь такого размера и так ярко выяснилось, что он не знал, куда деться от тоски своей. Он шёл по тротуару как пьяный, не замечая прохожих и сталкиваясь с ними, и опомнился уже на канале Грибоедова. Оглядевшись, он заметил, что стоит подле гей-клуба «Грешники». Из дверей, как раз в эту минуту, выходили двое одетых в женское платье парней, друг друга пошлёпывая и шутливо бранясь. Долго не думая, Рошаль тотчас же вошёл в заведение. Голова его кружилась, и к тому же палящая жажда томила его. Ему захотелось выпить холодного пива, тем более что внезапную слабость свою он относил и к тому, что ещё не опохмелялся. Он уселся в дальнем тёмном углу, за липким столиком, спросил пива и с жадностию выпил первую кружку. Тотчас же всё отлегло, и мысли его прояснели. «Всё это вздор, — сказал он с надеждой, — и нечем тут было смущаться! Просто физическое расстройство! Один какой-нибудь флакон водки, заполировать пивком, затем косячок — и вот, в один миг, крепнет ум, яснеет мысль, твердеют намерения! Тьфу, какое все это ничтожество!..» Но, несмотря на этот презрительный плевок, он глядел уже весело, как будто внезапно освободясь от какого-то ужасного бремени, и дружелюбно окинул глазами присутствующих. Но даже и в эту минуту он отдаленно предчувствовал, что вся эта восприимчивость к лучшему была тоже болезненная».

12 марта 2013 года «Расход по мастям»

У меня нет юридического сознания, но отчётливо вижу, что словесные выделения А.Навального есть не что иное, как состав преступления, предусмотренного ст.282 УК РФ (Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства –

Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации).

Судите сами: народный лойер публично с использованием средств массовой информации совершает действия, направленные на возбуждение ненависти, вражды, а также на унижение достоинства социальной группы жуликов и воров. Налицо нарушение прав человека, не говоря уже о законах Этой Страны.

С связи с чем призываю прогрессивную общественность, Мадонну, Стинга и Бжорк, выступить в защиту угнетённых меньшинств, чьи права попирает А.Навальный, и поддержать угнетённую социальную группу жуликов и воров грантами, митингами, одиночными пикетами, совестливыми репостами, ретвитами и лайками.

22 марта 2008 года «Если можешь не писать — не пиши»

Если человек человеку — волк, то писатель писателю — волчище! Более гадких взаимоотношений, чем в литературном мире, вы не найдёте нигде. Небо и земля по сравнению с эталонной круговой порукой в медицине и милиции. Врачи и милиционеры, конечно, подставляют друг друга ради должностей и привилегий, но никогда не гадят друг другу просто ради удовольствия, а уж перед лицом внешней опасности объединяются, чтобы защитить честь мундира. Рука руку моет — золотое правило.

Иное дело пейсатели.

Примеров тому тьма, но вот один совершенно показательный. Некоторое время назад журнал «Time Out Спб» опубликовал опрос 80-ти ведущих российских писателей. Им было предложено ответить на 10 вопросов, среди которых был такой провокационный: «Назовите писателей, которых вы считаете бездарностью и графоманами».