Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души Страница 27

– Ну вот, штрафница Каля. Слово – за тобой, но не консервным же ножом тебя откупоривать. Сама придешь и доложишься после капитального ремонта. Когда готова будешь к ходовым испытаниям. А посуху гонять больше неохота. И смежный вариант я не уважаю. Как пишут в армянской бане: «Просят на путать девочек с мальчиками».

Клава снова подумала: к Соньке пойдет! Пока та виснет. Тоже поза интересная. За весь женский род во искупление греха первородного.

Клава попыталась, встав на колени, прильнуть губами, не о своей гладкой коже заботясь, а о нем, но Витёк оттолкнул:

– Это к утру хорошо, для расслабления. Свободна, штрафница Каля.

А Клава-то думала, Витёк полночи станет ей рассказывать, как он чудесно спасся, выпрыгнул из утонувшей тачки!

И ангелочком не назвал. А пупочек ему без интереса.

Клава вышла, унося свой стыд.

Но не пошла баловать Валерика с Толиком. Ей вдруг и вспомнить сделалось противно, как они ползают, лижутся. Боровки и есть. Ищут корыто.

Там – тошно, здесь – нельзя. Если бы припасть к самой Свами, чтобы она приласкала, уложила на свою настоящую кровать – как после первого воплощения Клавы в Дочу Божу.

Совсем недавно Клава была самой легкой и самой счастливой. Любимой дочкой Госпожи Божи. И вот дрогнет в холодном коридоре.

Но это – испытание. Гспожа Божа поможет, если верить в Неё-Них! А если Витёк пойдет к висящей Соньке, та ведь не обоймет и не поцелует – обмякнет на Витька и всё. Ну и пусть. Пусть он Соньку пырнет вместо Клавы, потом-то ему захочется ласки нежной, утренней. И тогда Клава прокрадется, и он не оттолкнет.

Она отошла в конец коридора. Там валялись свернутые подстилки из молельни – лишние. Клава уселась, уткнувшись носом в колени, а другой толстой тряпкой прикрылась.

Дверь комнаты Витька отворилась – как по нотам Клава рассчитала. У нее же от Госпожи Божи – прозрение. Вышел Витёк, не приглушая шаг, громко заскрипели половицы. Остановился. Открыл дверь Свами. Виден стал квадрат лампадного света и черный силуэт на квадрате. В слабом свете фигура казалась огромной – прогибающей пол и пробивающей потолок.

Витёк вошел – и дверь затворилась за ним.

26

Клава спала, но не спала.

Госпожа Божа, едва касаясь, гладила ее по голове. Гладила своего ангелочка по белым волосам.

Божа пройдет по битому стеклу – и не порежется. По красным углям – и не сожжется. И Клава так сможет – по стеклу и по углям, потому что любит Госпожу Божу. Все удивятся ее терпению и святости, будут поднимать на руки и передавать друг другу, потому что всякий, кто поднимет ее на руки, излечится от греха и очиститься от болезней. А всем ведь хочется излечиться и очиститься – и они выхватывают ее друг у друга всё быстрее, и она летит, передаваемая из рук в руки, быстрее и быстрее, дальше и дальше.

Ее легко передавать, потому что она маленькая и легкая. Она никогда не станет большой и взрослой, потому что стать взрослой, значит стать старой. И потом умереть с мусором человеческим, как сосед Устиныч – спасибо!

Она останется маленькой и никогда не умрет. Она придет пожалеть Витька, когда он станет старым, когда ему достаточно будет ласки ручной и ласки поцелуйной. И он скажет, что только ее и любил всегда, только ее и помнил с другими.

Или у Витька будет дочь, и Клава возьмет ее сюда в корабль. Чтобы дочку Витька полюбила Госпожа Божа – почти как саму Клаву.

У тачанки четыре колеса. Чтобы ехать на ней на небеса. Госпожа так наша Божа, сестру Калю спать уложит. Кто захочет разбуждать, должен день счастливый ждать. Раскрываются листочки вместо опухоли-почки. Раскрываются цветы небывалой глубины.

Все-таки остальные люди умирают постепенно, хотя и нескоро. А Клава не умрет никогда, потому что есть душа, и куда же ей без Клавы деваться? Душе бездомной даже похуже, чем бомжу.

Без тела душа – несчастная бомжа. И если Госпожа Божа за страдания и верность продлит Клаве душу в вечность, придется Боже предоставить клавиной душе и тело. Как предоставляют квартиры многодетным и ветеранам.

Чудесный голос не женский и не мужской запел-заговорил: «Выходи одна ты на дорожку, сквозь туман тенисты путь лежит; ночь темна во славу Мати Божи, и звезда с звездою говорит обо всем».

Потом звезды гаснут, солнце встает, и его надо видеть. Солнце встает, потому что Клава его видит. А если не видеть, то ничего не будет. Не будет людей, листьев, лимонов, любви, любалок, лекарств, ласк, летних каникул. А пока они есть, будет и Клава – чтобы любви, листьям и лимонам было кому показаться. Когда Божа любит Клаву, раскрываются цветы небывалой глубины. Раскрывается ее цветок.

Раскрылась дверь из комнаты Свами. Светлый квадрат утренний осветил стену. Огромная фигура прогнула пол и пробилась сквозь потолок.

Витёк вышел и прошагал пять шагов до себя под скрежет половиц.

Клава выждала еще, и догадалась, что настало и ее время. Под ней половицы не скрипнули – после Витька не вес.

Он лежал и не спал.

– Ты чего? Уже? Пришла доложиться?

Может быть, и вправду она раскрылась и сама не заметила, пока сидела? Раскрылась, как тот цветок?

Клава при нем проверила себя старательно.

– Не-а.

И сразу стало стыдно, она запахнулась в два слоя.

– Ну и мотай тогда отсюдова.

– А давай кофе твое выпьем? В постель и со сливками.

– Мотай. Неохота.

Она пошла к двери – обесчещенная.

– Или… – запнулся было он.

Она вся повернулась с надеждой.

– Нет, мотай.

Вот отчего некоторые дуры не верят ни во что. Оттого и в такие моменты. Когда услышат: «А ну – мотай!» У них в школе Надька Пашкова вешалась и топилась по очереди. Но Клава не такая. Госпожа Божа всё видит и любит. Она-Они только испытывают, чтобы потом прогнать неверок и наградить верных Ей-Им!

Поэтому Клава верит. Она докажет Госпоже Боже, что ее терпение длинней любого испытания. И дождется когда-то потом. Хотя лучше бы сразу.

Дождется. Сейчас Витёк не выбежал за нею, но еще выбежит. Если только она захочет вернуться к нему, когда он когда-нибудь за нею побежит.

Про Свами Клава не думала. Про то, что Свами с Витьком делали столько времени. Это их взрослое скучное дело, похожее на дела папусика с мамусенькой. А Клава совсем иначе устроена. Ее жалеечка не похожа на небритые – такие как у гадкой Пупочки – которые нужно назвать совсем другим словом, но только не здесь, в спасательном корабле.

У Свами, конечно, не как у Пупочки, но и Свами бреется с утра. А с вечера для Витька, небось, не догадалась. А он-то говорил, что только маленьких любит. Безбородок. Соврал. А врать – грех. Хорошо, если Госпожа Божа простит!

Клава мысленно попросила Госпожу Божу, простительницу, чтобы Она-Они простили Витьку маленькую ложь. Да он ведь и выпивший был, когда пошел. А про маленьких безбородок говорил трезвый. А правды – трезвые всегда.

И Клаве показалось, что по мысли ее Госпожа Божа уже простила Витьку слабый его грех.

Госпожа Божа простила, значит и Клава простит когда-нибудь, но не совсем сразу.

А Свами нельзя ревновать так же, как саму Госпожу Божу. Даже думать странно. Она поступает не для себя, а для всех. Может быть, для всех нужно, чтобы Витёк поскорей покорился ей. Может быть, она проникла сквозь тонкую стенку в его неприличные разговоры – она ведь и сквозь города и страны проникает! – проникла и решила показать ему свою силу. Вот он и встал, как заведенный, пошел и покорился ради всего Слабодного Сестричества. Свами всё видит в высшем смысле, о чем Клава даже догадаться не смеет, вся занятая своей верой и собственным спасением. Свами видит так далеко и высоко, что даже иногда не замечает некоторых мелочей вблизи. Клава даже проверяла немножко. Потому что у Клавы к Боже и свой ход – не только через Свами…

Клава зашла посмотреть на Соню. Хорошо ли отвислась?

Соня держалась только на петлях. Непонятно, узнала или нет.

Но забормотала:

– За мной… В руки Её-Их предалась… Свершилось… Пи-ить дай от жажды!

Клава принесла стакан, стала поить, проливая.

– Не оставила… Я знала… В День Счастливого Числа… А что будет в тот День, ты не знаешь?!

Клава не знала – пытаться ли отвечать на кощунственный вопрос?

В День Счастливого Числа будет – будет очень хорошо всем верным. О чем же еще спрашивать?!

Вовремя – как и должно сходиться по милости Госпожи Божи – вошла Свами.

– Что, сестра Соня? Доброе утро приспело? Сейчас мы Сонечку уложим, ублажим.

Клава распустила петли по знаку, а Свами подхватила падающую Соню и положила на подстилку.

– Ну вот и исполнила, вот и испытала. Всё хорошо. Теперь новая жизнь твоя, Сонечка. После изгнания из рая безгрешного. В трудах и в поте будешь. И в муках, как положено.

– Положена… Куда положена?. . Во гроб?

– Ты вытерпела, заслужила: положение в кровать.

Подоспел брат Григорий – Госпожа Божа направила его вовремя – и облегчил Свами и Клаве положение в кровать сестрички Сони, искупившей. Сама Свами почетно придерживала голову, чтобы волосы не мели по полу. А Клава держалась за пятки, которые когда-то целовал Толик.