Алексей Егоров - Радио Пустота Страница 27

Теперь же мне сняться твои пальцы, не длинные и не короткие, такие как нужно. Нежные и теплые, проводишь ими по молчаливой моей спине. Исследуешь каждый уголок, ямочку, родинку. Я в ответ исследую твои бедра. Так мы общаемся. Без слов, без лишних эмоций и ненужных взглядов. И я понимаю, что если открою глаза, то убью тебя. Испарю, испепелю, развею в мире других иллюзий. Конечно, все это не может продолжаться вечность. Но хотя бы что-то отдаленно напоминающее. Какой – то промежуток времени. Может жизнь. Может миг. И жизнь проноситься как миг. И миг, становиться жизнью. И….

….твои руки исследуют каждый миллиметр моей молчаливой спины.

И только ты понимаешь. Что каждому мужчине всего то и надо это. Это простое подрагивание твоих ресниц. Это молчаливое утро, пахнущее твоей кожей. Это невербальное общение наших рук. Это головокружение, этот шум в ушах, как звон разбивающихся о поверхность земли небесных светил. И крушатся империи, и иссыхают великие реки. Гаснет солнце. Рождаются и умирают цари. А мы лежим напротив друг друга и молчим. И это именно то, что мне надо. Это просто ТЫ.

И я знаю, что в эти предутренние часы. Когда я еще не проснулся, но уже не сплю. Стоит мне открыть глаза, и ты улетучишься. И все это от того, что тебя не существует. Ты соткана из моих иллюзий. Которые я не смею примерить на любую другую нежную особу. Я сам тебя придумал. Сам создал из стереотипов и грехов прошлого. Где то приукрасил, где то подмазал, подлатал. И вот ты вышла из пены морской. Но всего лишь в моих снах. И в такие предутренние часы, даришь мне свою нежность. Снишься мне.

Я устал от любви которая походит на раненного на охоте зверя. Устал скармливать воронью, свое сердце. Устал ждать попутного ветра. Устал стоять в грязи на коленях и рвать из себя волосы. Устал жить, доказывая всем, что я человек, который умеет любить. Хочет этого и отчасти просто не понимает окружающего мира. Вымешать все хочется, провести по дну этой банки железным черпаком и сказать. Все, кончилась баланда. Уходим!

И ты рядом. И я нужен тебе такой, какой есть. Вот такой… не простой. Такой глупый, взъерошенный, маленький человек с планеты земля. Прильнувши к твоим бедрам, как к основанию, на котором держится мироздание. И ты такая есть. И ты мне снишься. И я ищу тебя. И я найду тебя.

Так я думал всегда, проговаривал это, полное отчаяния или надежды? Кто же знает?

Возможно, стены для того и нужны, что бы на них лезть. И, если бы ты смогла, то сказала бы так:

– Сначала я умирала. Но затем, как глоток свежего кислорода, появился ты. В тот самый момент, когда я уже начинала понимать, что мир и состоит из циничного мужского естества. Что так и надо. Но, ведь так не надо? Не надо так!

А как?

Он пришел к ней, и прижал к себе. Погладил по волосам и сказал.

– Хочешь, я научу тебя слушать? Для этого ты должна понять, как этому научился я.

Он включил сюиту Баха, «воздух», и полушепотом сказал ей на ушко:

– На маленьких струнах, он играл мелодию своего сердца. Погружая меня в трясину чувств. Именно трясину. Но ощущалась она легко, как небесное облако, окутывая теплом и уютом. И хотя и казалось, что должно было и сыростью и бедой. И не веры не было в этих словах ни надежды …но музыка, она заставляла остановиться. Она заставляла, именно заставляла. Не просила, не молила искренне стоя и унижаясь. Она впитывалась сквозь кожу и заставляла начать верить… думать… слушать и понимать. И я понимал. Я понимал каждое мгновение. И все, все что было до… перестало существовать. Протиснулось в мое сознание извне и заставило дрожать… плакать… созерцать. И понимая этот мир, через его музыку. Я пласт за пластом снимала кожуру с реальных, как казалось мне вещей. Я проливался дождем, я выпадал туманом, я умирал. Для того, что бы родиться снова. Вместе с этим, проникающим в меня чудом.

И все склонилось. Небосвод опустил свои плечи. Луна потеряла свою мертвенную свежесть. Листва пожелтела и опала. Мир выплюнул любовь из себя. Исторг любовь и показал истинное свое лицо. Лицо справедливого создателя. И я увидел деревья, растущие к верху корнями. Людей, ищущих воздуха. Каждого его глотка. Задыхающихся без правды, без любви, без истины. И в этом новом мире остался только выдох. Вдохов для него не осталось совсем. Один выдох на всех. И только музыка… которая звучала и звучала… звучала и звучала… звучала и звучала. Бесконечно.

Только она рождала чувства. Только она давала возможность жить.

И тишина. В ней была и тишина. И казалось бы, как такое возможно. В музыке, в звуке не должно, не может быть тишины. Но она была. Стелилась по поверхности кожи и увлекала и заслоняла от ветра, от дождя, от боли. Мир рушился, и вот, как я думал, он совсем исчезнет. Прямо в этой мелодии. Но струны не рвались. Мотив все звучал. И даже приятно нарастающее интриговал мое внутреннее. И все содрогалось, как содрогается воздух над пламенем костра. Все ликовало, как ликует яростный воин, одержав свою долгожданную победу. А затем….оборвалось. успокоилось. И я увидел мир воскресшим. Новым, чистым. Нет, он не преобразился. Он остался таким же, как и был. Справедливым творением господа. Но вот я, я стал смотреть на него другими глазами. Все теперь виделось мне иначе. Листва была зеленой, небо голубым, земля щедрой, а по ночам, просто удивительно, горели звезды. Ты представляешь себе…….горели….звезды!!!

И я уснул. И боялся проснуться. Боялся увидеть все по-другому. Других людей, жизнь, другую правду.

А на утро выпал снег. Я набрал полные ладони и понес домой. Я шел по снегу босиком и нес его домой, прямо в ладонях. А музыка все звучала и звучала. И люд оборачивался и крутил мне пальцем у виска. И я был благодарен им всем. За то, что они есть, просто есть. Они, этот сумасшедший белый снег, эта музыка и он…

….который играл свою мелодию, на маленьких струнах своего сердца. Для меня, для снега, для утра, для мира.

Так они и сидели всю жизнь.

Он… сильный, невидимый и надежный.

Она….Локоны вьются по плечам. Ручонки маленькие, как у феи. Сидит,…слушает, видит….и…

….любит.

Когда я закончил, Сережка уже допивал вторую кружку. Увлеченно стуча вяленой воблой по краю стола, он не менее увлеченно заявил:

– Да старик, у тебя, как я вижу проблемы.

Глава четырнадцатая. Общество сфер

Причем слово проблемы, он заявлено вытянул так, что бы я обратил на это особое внимание. Мол, это не так себе проблемка, какая нибудь. А настоящая вселенская, честная проблема.

– А ты к психологу там, к сексологу обращался?

– Серж, ну какой сексолог? Что я ему скажу? Сниться мне женщина моей мечты, и я явственно желаю ее повстречать?

– И ты значит, хочешь обратиться к Алле Суфиевне?

– Я толком и не разобрался еще, кто она эта твоя медиум полусфер?

– Сфер, – поправил меня Нешолохов и сделал массивный удар рыбиной об угол стола.

– Она знаешь, какие дела творит? Такие дела, что тебе и не снились. И я думаю, что поможет она тебе. Во всяком случае, попробовать можно. Ты же помнишь, я заветные слова знаю.

И мы весело расхохотались

Для встречи с неизвестным я оделся легко. Старые, но очень любимые мои джинсы. Удобство, прежде всего. Кроссовки и поношенный свитер с отвисшими локтями и воротником. Это, уже в целях конспирации. Мало ли что за общество собирается в этой странной квартирке? А в этом мешковатом свитере меня даже родная мать не узнает. Вздергивает руками к небу и причитает, боже мой, сынок, ты ли это?

С Димкой мы встретились на бульваре. К стати так он просил называть себя сегодня. Я не противился, даже наоборот. Неподалеку от центральной площади. Он конспиративно оглядел меня со всех сторон и констатировал свой вердикт.

– Полная ерундистика, но пойдет. Там и не таких видели. Как-нибудь, переживут.

– Что переживут? – Глупо спросил я.

– Маскировку твою дурацкую, – весело рассекретил меня Димка – Сережка, и мы двинули в сторону необъяснимого.

Квартирка находилась тут же, в центре. Друг мой тихонечко постучал в обшарпанную дверь. И на вопрос, кого это там принесло в такой недобрый час? Он очень уверенно ответил.

– Олень прилетал, весточку приносил.

– И что же принес олень? – Настойчиво переспросил его голос за дверью.

– Пустяки всякие, – отозвался Димка и подмигнул мне так таинственно, что я почувствовал себя агентом национальной безопасности, и более отчетливо поверил в тот именно факт что он теперь больше Димка, чем Сережка.

Тем временем засов лязгнул, и нас впустили в темный, пахнувший кошачьей мочой, тесный коридор. Лысоватый консьерж, отдаленно напоминающий кота, провел нас в кромешной тьме в зал, где за круглым столом уже сидели гости в ожидании хозяйки квартирки.