Жорж Перек - Исчезание Страница 28

— И даже призвание? — удивился Август, и услышал леденящую душу реплику: — Сейчас ты узнаешь, зачем я приехал.

Глас расстегнул черную шагреневую сумку и вынул из нее весьма искусный карандашный эскиз сцены наказания Жуана: сердцеед был наказан и за убиение, и за насмешку над убитым, так как пригласил жертву к себе на ужин. Каменный Пришелец, затянутый в гигантский панцирь из гипса, выглядел эдаким несуразным Шалтаем-Бултыхаем.

На реверсе рисунка Хэйг написал удивительнейшее предсказание: «При виде меня в сем наряде ему не избегнуть страданий, так как живица, мне вены питая, фамильную честь замарала навеки!»

— Сей эскиз, — сказал Антей Глас, — Хэйг передал мне три дня назад. К рисунку прилагалась записка, где Хэйг писал следующее: живет в урбинских апартаментах, распевает партию Статуи и женится на Хыльге Маврахардатис…

Тут Август дернулся как ужаленный и закричал:

— Нет! Нет! Хэйг а ждет верная смерть!

Часть VII

Хылъга Маврахардатис 

Глава 24

рассеивающая двадцатилетний туман архилживых умалчиваний и раскрывающая тайну гибели «Титаника»

— Нет! Нет! Хэйга ждет верная смерть! — закричал Август.

— Abyssus abyssum attrahet, — заключил печальный Антей Глас.

Тут Хыльга, не сдержав чувств, разрыдалась, Артур Бэллывью Верси-Ярн прервал нить, сплетающую длинный рассказ Сиу.

— Забвение не залечит наших страданий. Двадцать лет назад умер Дуглас Хэйг, месяц назад исчез Антей Глас, сейчас умер Август; всех унесла некая тайная напасть. Эта вынюхивающая и рыщущая нечисть забрала их, а также наверняка — даже если верных улик нет — Хассана Ибн Аббу, Мутуса Липпманна и мать, давшую жизнь Хэйгу…

— А также всех наших детей, исключая Януса, — насупился Эймери Шум.

— И все же, — размышлял вслух Артур Б. Верси-Ярн, — не приближаемся ли мы к цели наших разысканий? Не намечаются ли на сем пути главные вехи? Не имеются ли в саге — чьи перипетии Сиу рассказала в мельчайших деталях — ясные факты, дающие нам шанс углубиться в решение мучающей нас задачи?

— Ведь Хэйг не знал, чем чревата наша связь! — вдруг закричала Хыльга.

— Да. Хэйг не знал; не знала и ты, — вернулась к рассказу Сиу. — Знал Август. И сразу же все уразумел.

Клан, будучи чуть ли не древнейшим в Стамбуле, издавна жил в замке, с чьих террас виднелись и Танатаграммис в Black Sea, и Нулиппея в Marmara Sea. Термин «маврахардатис», встречающийся, как рассказывают, в двух-трех практически неизвестных, чуть ли не энигматических балканских диалектах, имеет разные написания (Маурахардата или Мавракардати) и значит: «имеющий черную грудь» или «заключающий темную силу». Семья Маврахардатис дала султанату целую плеяду служителей, называемых ичегланами: Станислас брил Сулеймана, Кастантинис прислуживал Ибрагиму, Никлас имел чин тарджумана (в наше время сказали бы: референт-транслейтер) и прибрал для владыки Абдул-Азиза десятки тысяч книг (значительная часть — древние манускрипты в четверть листа), все — славящие ислам. Сын Никласа, Никлас младший, стал даже правителем Баната; как рассказывали, Абдул-Хамид верил ему как себе, так как хитрец имел в высшей степени искусный дар затемнять смысл, превращая самую незначительную реплику в неразрешимую загадку, даже если каждую секунду указывал на примитивный шифр и элементарные правила интерпретации.

Будучи любимцем султана, Никлас рассчитывал стать визирем или мамамушем и уже выбрал для себя приличествующий чину герб: Сфинкс в языках пламени. Махмуд Третий, завидуя усиливающейся власти Никласа и пугаясь ее влияния в Стамбуле, удушил претендента, а затем пересажал на шампуры значительную часть клана.

Семья Маврахардатис не без труда избежала казни. Августин, дед Хыльги, страшась дивана, выехал из империи и прижился в Дурресе, где сделал удачную карьеру юриста. Спустя время учредил газету, критикующую власть султана и даже ратующую за ее свержение. «Сыны Албании, вперед! — взывал трибун. — Пришел день славы! Тиранить нас идет нещадный враг! Пусть смелым реет стяг, стяг алый! За ружья, граждане! Вперед! Ряды, смыкаясь, наступают! Пусть струи брызнут нечестивые из вен и нашу землю вражьей жижей напитают!»

В Дурресе началась ажитация. В массах кипел смущенный разум. Начали нападать на усташей: девятерых забили насмерть. Везде кричали «Смерть туркам!» и «Исламу — нет!» Придумали знамя — белый стяг из тюля; в верхнем углу прилепили герб Никласа: Сфинкс в языках пламени. Крупнейшая партия (имея устремления либеральные, а дух — анархистский) завладела умами. Некий тип, Артур Гарден Пим (как рассказывали, внучатый деверь известнейшему пииту Англии и славнейшему инсургенту Греции, сравнимый с ним и в смысле увечья, и в смысле гражданства) разжег диссидентский дух и даже придумал Гимн, чей припев сразу же начали напевать и насвистывать на улицах, невзирая на турецких янычар, бряцающих ятаганами.

Спустя тридцать шесть месяцев турки были вынуждены уйти из страны. В Керкире был заключен мир: суверенитет Албании был признан. Англия, не желая уступать управление едва учредившейся нацией, тут же назначила чрезвычайным представителем в Тиране сэра Вэйниша; кандидатуру капитана из Кембриджа представил в Buckingham Palace и утвердил сам Ричард Вассал-Фикс, third Pair Flaming. Августин Маврахардатис был искренне влюблен в Британию, а хитрый Вэйниш сумел сыграть на чувствах юриста, расписывая ему будущее Албании. Сюзеренный, так сказать, слегка зависимый статус — убеждал Августина эмиссар — придется весьма кстати албанцам, веками угнетаемым турецкими захватчиками и еще не научившимся править, а значит, следует призвать дружелюбных англичан, дабы сначала услужить фракциям, напуганным реставрацией диктата, а затем, путем деликатных манипуляций, превратить неразвитую страну в развитую вассальную латифундию. Причем нельзя терять ни минуты, иначе какие-нибудь абиссинцы, австрияки-венгры или ушлые итальянцы наверняка не упустят такую авантажную ситуацию для интервенции. И убежденный Августин, питая самые лучшие намерения, принялся плести весьма хитрую интригу. Английские деньги текли ручьем. Устраивались ячейки. Пристраивались агенты. На нужных местах ставились нужные люди. Был придуман мудреный план захвата власти. За три дня перед putsch (здесь мы даем английский термин) — а англиканские десантники в Бриндизи уже извелись, выжидая сигнал к выступлению тапи militari и высадке на албанский берег — план был раскрыт. Ляпсус растяпы? Упущение балбеса? Идейный акт ренегата или алчная измена предателя? Как знать? Началась шумная кампания с арестами и чистками. Все знают: самые нетерпимые chauvinistes (здесь мы даем французский термин) — албанцы. Шестнадцати эдилам (из них как минимум треть были невинны) вменили в вину участие в мятеже и присудили смертную казнь.

Самая страшная кара выпала Августину. Сначала стегали кнутами, затем привязали к свае, а рассвирепевшие жители хулили, плевали и забрасывали мученика гнилыми фруктами. Затем шею зажали в кандалы; перебили пальцы, кисти, ступни, ребра; заткнули уста паклей, вылили сверху ушат бензина и зажгли.

Недюжинные физические и душевные силы удерживали жизнь в теле целый месяц. Через месяц смердящий труп швырнули шавкам; те даже не стали к нему принюхиваться.

Тридцати трем членам семьи Маврахардатис из Дурреса также выпала трагическая участь. Албанцы выслеживали и вырезали несчастных везде и всюду, грабили и разрушали их жилища, насилуя женщин, не щадя ни старух, ни грудных детей.

Спустя двенадцать месяцев выжил лишь единственный член семьи; избежавший расправы был нужен албанцам пуще других; беглеца не переставали разыскивать и за выдачу живым или мертвым даже сулили награду в десятки тысяч динариев. Власти искали сына и наследника Августина.

Итак, сбежавший Альбин (сие имя папа дал младенцу, веря в лучшее будущее державы!) укрылся в густых дебрях, где в течение шести лет киснул, накапливая ненависть к албанцам, сгубившим всю семью, а также, причем в значительнейшей степени, к англичанам, виня их, и не без причины, в гибели папы.

Раз, в хиреющей хибаре, где уже не жили ни крестьяне, ни трапперы, и куда лишь изредка забредал случайный пастух с баранами, Альбин нашел гигантский клад: дукаты, украшения, слитки.

Взяв за пример Железную Маску, Альбин решил пустить весь капитал на свершение мести. Мститель привлек к себе шайку убийц; платил не скупясь, предлагая всем fifty-fifty и требуя за эту щедрую плату нести преданную службу.

Главным укрытием была выбрана разрушенная цитадель, называемая «Гибель на Лине», так как в давние времена там скрывался знаменитый бандит Фра Дьявели, бывший францисканец, нападавший на дилижансы и кареты и вешавший жертв на ветвях деревьев.