Александра Маринина - Ад Страница 28

– Может, какой-нибудь красивый купальник? – предложила она. – Или сарафан, или шорты. Говорят, там очень жарко, вещи нужны совсем легкие, а у тебя вся одежда в основном для города.

– Я же сказала: у меня все есть. Мне не будет жарко, я и так постоянно мерзну.

– Ну, как хочешь, – вздохнула Люба.

Настроение у нее слегка упало, ей так хотелось провести этот день радостно, и чтобы все были вместе, и чтобы всем было весело, и чтобы все дружно готовились к отдыху в Турции и мечтали о ярком солнце и теплом море. Николаша не в счет, он с ними не едет, у него дела, проблемы… Господи, как его оставить здесь одного на целых две недели? Ведь если что случится, родителей рядом не окажется, и найти их сразу будет невозможно, пройдет какое-то время, прежде чем узнают, в каком отеле они отдыхают и как туда позвонить. А если Колька попадет в больницу? Кто будет разговаривать с врачами, сидеть с мальчиком, платить медперсоналу? А вдруг еще какая-нибудь неприятность? Не смогут найти родителей и обратятся к деду. Папа не выдержит. Может, не ехать никуда? Отправить Родика с Лелей на море, а самой остаться дома и караулить сына? Нет, это не выход, Родик так радовался, что может наконец поехать вместе с ней за границу, он так и сказал ей: «Любаша, я так виноват перед тобой, из-за моей глупости ты столько лет считала копейки и во всем себе отказывала, и вот теперь у нас появились деньги, и я могу вывезти тебя на Средиземное море. Наконец-то я могу почувствовать себя настоящим мужем и добытчиком в семье». Ну разве может Люба омрачить ему эту радость?

Она постаралась вернуть лицу выражение радостного предвкушения и вместе с мужем спустилась вниз встречать Аэллу.

– Вы вдвоем едете в Турцию? – поинтересовалась Аэлла, трогаясь с места. – Медовый месяц решили устроить?

– Нет, с нами Леля едет, – ответила Люба.

– Ну слава богу, – Аэлла шутливо сделала вид, что с облегчением переводит дыхание, – а то я уж подумала, что вы всех своих иждивенцев с собой потянете, и Лизу с двумя детьми и сиделкой, и Лариску с бабкой и папашей-алкоголиком. А что? Неплохая сложилась бы компания, может, Ларискин папаша с Лизой составили бы счастливую семью.

– Аэлла, – с упреком произнесла Люба, – перестань.

Родислав ничего не сказал, только нахмурился и отвернулся. Но, к счастью, это была единственная парфянская стрела, выпущенная в тот день Аэллой Александриди. Все остальное время она возила Романовых по магазинам, помогала выбирать вещи, придирчиво осматривала выходящую из примерочной Любу и давала довольно ценные советы по поводу того, как скомбинировать вещи между собой, чтобы при минимуме затрат получить максимум разнообразных туалетов. Родислав тоже не остался без обновок, ему купили итальянские легкие белые брюки и американские сандалеты из натуральной кожи. Сделав все покупки, они по приглашению Аэллы зашли в ресторан пообедать, потом вернулись домой. Настроение у Любы и Родислава было отличным.

– Ты бы видел, как Любочка преобразилась, когда мерила все эти тряпочки! – Ворон захлебывался восторгом. – Вот не зря люди говорят, что женская красота требует обрамления. Стоило ей надеть новые модные вещи, как она вся засияла, засверкала! И настроение у нее сразу поднялось, а то столько лет ходила в старых вещах, ничего себе позволить не могла. В общем, все здорово. Даже Аэлла мне в этот раз понравилась, она как-то с душой к делу подошла, и вещи старательно выбирала, и советы дельные давала.

Однако что-то в голосе Ворона Камню не понравилось. Не то неуверенность какая-то проскальзывала, не то уклончивость. Слова-то были об одном, а вот интонация говорила о другом.

– Признавайся, что там не так, – потребовал Камень.

Ворон отвел глаза и сделал вид, что наблюдает за полетом букашки, выписывающей кренделя возле его клюва.

– Ты слышал, что я сказал? Говори, что не так.

– Но я же все рассказал, – начал юлить Ворон. – Они едут в Турцию, радуются, новую одежду покупают. И Леля с ними едет. А Коля не едет. Вот и все.

– Нет, не все, – упрямо возразил Камень. – Я слышу, что не все. Ты что-то скрываешь. Немедленно признавайся, что ты от меня утаил.

Ворон неуверенно попрыгал на ветке, словно проверяя ее на упругость. Степень упругости его не устроила, и он с деловитым видом начал искать ветку получше, то соскакивая вниз, то взмахивая крыльями и перемещаясь наверх. От этих передвижений с широких еловых лап прямо на макушку Камню начал падать снег, но Камень мужественно терпел неудобства, ожидая продолжения рассказа.

– Я жду, – напомнил он. – И не надейся, что я забуду свой вопрос, пока ты изображаешь из себя акробата.

– Ну, короче… Нет, не скажу, а то ты расстроишься.

– Да я уже расстроился! – в нетерпении воскликнул Камень. – Я же понимаю, что там что-то плохое. Какой смысл от меня скрывать?

– Ладно, скажу, – вздохнул Ворон. – Только дай слово, что не будешь плакать.

– Не буду.

– Люба все время притворялась, что ей весело и что у нее хорошее настроение. А на самом деле ей было очень больно.

– Больно?! Почему?

– У нее живот очень сильно болел. Как только они сели к Аэлле в машину, так и заболел. Но Люба не хотела портить Родиславу настроение, он ведь так радовался, что может отвезти ее за покупками, практически не считая денег. Знаешь, мужчины это очень ценят.

– Что – это? – не понял Камень.

– Ну, когда они могут свою женщину отвезти в магазин и покупать ей все, что она захочет, не глядя на ценники. Они в такие моменты чувствуют себя настоящими фараонами.

– Ты, наверное, имел в виду «королями»?

– Ну, пусть королями, какая разница. Главное, что Люба это прекрасно понимала и потому промолчала, чтобы мужу удовольствие не портить. А ей так больно было – ужас! Она в примерочную заходит и первым делом на стульчик присаживается, пополам сгибается, руками себя обхватывает и сидит какое-то время. И только потом начинает одежки примерять. Наденет новое, даже в зеркало на себя не посмотрит, снова сядет, посидит немножко, улыбку на лицо наклеит и выходит. А у самой слезы в глазах – до того ей больно.

– В каком месте больно? – спросил Камень. – Сверху, справа, слева, снизу?

– Сверху, там, где еще ребра есть. Посерединке примерно.

– Гастрит, – с видом знатока вынес вердикт Камень. – А то, не приведи господь, уже и язва. В книжках написано, что боль при этом ужасная. Бедная Люба! И давно это у нее?

Ворон подвоха не заметил и попался на явную провокацию.

– Не очень, с год приблизительно. Я еще обратил внимание, что когда она за общим столом сидит, то ест то же, что и все, а когда одна, то кушает совсем другое. Кашку себе варит, или картошку, или рыбку, ничего жареного не употребляет, ничего острого. Я сначала не понял, в чем дело, потом смотрю – Люба в поликлинику пошла, к доктору, а доктор ее на рентген послал и на эту… нет, мне не выговорить.

– Гастрофиброскопию, – подсказал Камень.

– Во-во, на нее. Но Люба Родиславу ничего не сказала, не хочет, чтобы он знал, что она болеет. Бережет, расстраивать боится.

– А ты, стало быть, самоидентифицировался с Любой и решил, что я – Родислав, – с сарказмом заметил Камень.

– Я… чего с Любой? – растерянно переспросил Ворон. – Я не расслышал.

– Ты так любишь свою Любочку, что живешь одной жизнью с ней и уже начинаешь думать и чувствовать, как она, – пояснил Камень. – А меня принимаешь за ее мужа и не хочешь расстраивать, поэтому скрываешь от меня правду. Люба болеет уже почти год, а ты даже словом не обмолвился. И если бы я сейчас не взял тебя за горло, ты бы опять промолчал. Ну и куда это годится?

Ворон обиженно вскинул иссиня-черную голову и сверкнул глазами.

– И нечего шпынять меня разными заумными словами! Я же хотел как лучше, я же тебя, старого дурака, жалею, оберегаю, а ты меня этим попрекаешь. Хочешь про плохое слушать? Пожалуйста, могу тебе в красках живописать, как Романовы мучаются с Геннадием, который беспрерывно пьет и устраивает пьяные дебоши. Или могу рассказать, как бабка Кемарская получила инсульт и теперь еле ходит и почти не разговаривает, но за ней нужен глаз да глаз, потому что она то и дело норовит открыть газ, но забыть зажечь его, или включить воду и не выключить. И если Лариса в выходной день куда-нибудь уходит, то Люба по нескольку раз спускается на второй этаж бабку проведать, а заодно убедиться, что Геннадий ее пока еще не пришиб. Тебе про это хочется? Пожалуйста, я могу. А если пожелаешь, могу еще про твоего любименького Родислава порассказать такое, что у тебя твои каменные уши завянут и в трубочку завернутся.

– Это что же, например? – нахмурился Камень.

– А ты забыл, что он со своей импотенцией никак смириться не может? Ему же всего пятьдесят лет в том году исполнилось, он молодой совсем, можно сказать, мужик в самом соку. Другие в его возрасте, да еще ежели при деньгах и возможностях, такого жару дают – будьте-нате, а он уже в тираж вышел. Как ему с этим жить? Вот он и выдумывает разные способы, как бы себя оживить и в норму привести.