Макар Троичанин - И никаких ХУ! Страница 28

- Ещё посмотрим, кто будет крайним, - огрызнулся сектант, - алкаши несчастные!

- А те? – Викентий Алексеевич указал рукой на Валентина и Василия, мерно, без спешки мотавшихся по овалу стадиона. – Вот молодцы! Не чета вам!

- Я того же мнения, - откликнулся Макс. – Здоровье догоняют. Как ты думаешь, кандидат, догонят они его, если бегут по замкнутой дистанции? – Викентий не нашёлся сразу, что ответить. – То-то и оно! – удовлетворённо припечатал загадочник. – Присаживайся, Маша. Арсений, подвинь немного костыли.

- Некогда рассиживаться, - вспылил, остывая, исполнительный директор, переводя тоскливый взгляд с тех, кто приобретал здоровье движением, на тех, кто предпочитал здороветь, сидя в дружном кругу. Бегать, честно говоря, не хотелось, ноги всё ещё гудели, и оставалось… - Через пять минут начнём второй тайм, - мужественно пересилил он себя, вспомнив некстати некоторые положения собственной теории восхождения и падения.

- Как так, через пять? – возмутилась постоянно заполошенная Земфира. – Обеденный перерыв не может быть для здоровья меньше часа. И по закону…

- У вас, смотрю, тайм-обед, а не тайм-аут. – Ему вдруг захотелось есть, а ещё больше – пить. – Есть что-нибудь попить? – спросил он, присаживаясь, ненавидя себя за слабость и опасаясь встретиться глазами с Марьей Ивановной. – Садись, Маша. Похоже, второй серии спортивного кина сегодня не будет.

- Зефира, есть у нас Н2О – осведомился Макс у провиантмейстерши.

- Нет, - засмущалась та, не умея отказывать в чём-нибудь Максику, - только пол-«Толстяка».

- Пацаны, есть какая-нибудь вода?

- Не пьём, - огорчил Фигаро, - от неё пучит.

- Серёга, у тебя осталась?

- Кончилась, - опрокинув бутылку кверху донышком, показал Серый.

- Придётся тебе, Викеша, пить пиво, пока есть, - обрадовал неудачливый гидролог.

Жаждущий, не любивший ячменного мочегонного, обречённо вздохнул и, окончательно расслабившись, согласился:

- Давай хотя бы пиво.

Земфира не заставила повторять дважды и ловко выудила из бездонного рюкзака-самобранки полуторалитровку с нарисованными на наклейке толстомордыми весельчаками, распёртыми от рекламируемого ими пойла, и, наполнив пол-литровый пластмассовый стакан, осторожно подала пересохшему начальнику.

- Не беспокойся, тут и тебе осталось, - улыбнулась подопечному.

Викентий Алексеевич, как никогда, залпом осушил царскую чарку, вздрогнул всем телом, нечаянно отрыгнул по-царски и повеселел.

- Этим не напьёшься. – Встал и, порывшись в пиджаке, лежащем на скамье, достал изящное портмоне из поддельной тиснёной кожи «Made in China», а из него – две солидные купюры. Вернулся на место и небрежно бросил ассигнации в круг. – Может, кто-нибудь сбегает за минералкой? Ну… и ещё… чего-нибудь…

Старики, опешив от неожиданного богатства, молча уставились на деньги, будто свалившиеся с неба, а у ничего не понявшей Земфиры даже нижняя челюсть отвисла, открыв идеально чистые и ровные, как на рекламе «Колгейта», зубы. Первым вышел из оцепенения самый старший и мудрый, потёртый жизненными передрягами разного знака, Старче. Прокашляв голос и повернувшись к ничего не подозревающей молодёжи, он позвал:

- Бен!

- Ну? – отозвался тот нехотя.

- Смотайся за минералкой для Викентия Алексеевича.

- И только-то? – отрываться от тёплой компании Григорию явно не хотелось.

- Не кривись! – построжел воспитатель. – Тут у нас банчишко образовался, так что прихватишь ещё что-нибудь жидкое на твоё хваткое усмотрение. – Банкир повернулся к деньгам. – Во! Уже три! – вскричал он не то в ужасе, не то в радости, не заметив, как сверху на две ассигнации легла такая же третья, положенная Марьей Ивановной. И глаза её, увеличенные стёклами очков, лукаво улыбались навстречу повлажневшему прямому взгляду основателя банка, которому суждено обанкротиться. – Гришка! – завопил Старче, схватил дармовой капитал и поднял над головой, чтобы посыльный видел. – Дуй что есть мочи, пока не исчезли так же, как появились, и про воду не забудь!

Молодые, обернувшись и узрев причину старческого переполоха, закричали вразнобой: «Ура!» «Живём!», а Вахтанг гортанно попросил:

- Купи, дарагой, «Ркацители».

- Никаких рыгацителей! – запретил лишние траты самозванный председатель директоров банка. – Ты не в Тбилиси, в котором никогда не был. Родился здесь и всю жизнь прожил, так что будешь лакать за милую душу наше основное российское народное достояние.

- Ну, зачем ты так! – обиделся русский грузин. – Умный, а несёшь дурь. Да, я родился здесь и живу здесь, но Родина моя там, в Тбилиси, где все мои корни. Зря обижаешь, генацвале!

- Зря! – сразу согласился мудрый Старче. – Прости старика, Вахтангчик! – повинился перед грузином, который, в отличие от многих русских, твёрдо знал, где его настоящая Родина. – Прости, занесло меня, дурня старого, на фартовом повороте. Иди вместе с Беном, вместе и сообразите, что нам надо.

А организатор переполоха, довольный собой и всеми интеллектуально-интеллигентными сантехсоратниками с напрочь отпущенными тормозами, задорно рассмеялся:

- Ну и устроим же мы, братцы, второй тайм!

- Эй, диссиденты! – обратился взбудораженный тамада к молодым. – Делаем общий дастархан. Земфира, устрой! – Сложил ладони рупором и заорал: - Валёк-Васёк! Кончайте уродоваться. Тренировка закончилась. Сейчас будет разборка с раздачей подзатыльников за успехи. Давайте сюда, а то не достанется.

Те враз перешли на шаг, как будто их кто выключил, и облегчённо направились за своей долей наград.

В центре овального разгуляй-миниполя разместили символы импровизированного раздрая – футбольные мячи, окружённые разреженными островками тощих закусок, разложенных на клочках газет, а ещё дальше – участниками раздрая, тесно разложенными в ауте. Только-только устроились, обмяли свои и соседские бока, как появились и они, взмыленные, с двумя звенящими сумками. Быстренько окружили символы реальным бутылочным частоколом, среди которого всё же затесалась бутылка спорного «Ркацители», налили в пластмассики, захватили обтёртыми о рубахи пальцами то, до чего кто дотянулся, и уже встал на колени старейшина научного племени и просит внимания.

- Уважаемые унитазы, раковины, радиаторы и сливные бачки. – Витёк, не удержавшись, хохотнул от уважения. – Позвольте поднять первый бокал нашей петровской ассамблеи за открытие футбольного сезона и завоевание главного гранта. Учитывая торжественность момента, прошу господ футболистов встать. – Когда все, чертыхаясь и стараясь не пролить нектар, поднялись, тамада продолжил: - Содвинем кубки на счёт «три!» и дружно и мощно проорём наш боевой клич. Рр-раз! – Все, торопясь и теснясь друг к другу, содвинули золотые чаши с пластмассовым треском. – Дд-ва-а! – Напряглись, набрав побольше воздуха в лёгкие. – Тт-рри-и!!! – И в сереющих сумерках при ясном небе громом прокатилось:

- И никаких ХУ!!!

С высоких лип и крыши школы сорвались задремавшие было вороны и беспорядочно заметались, обкаркиваясь о случившемся.

- Прошу садиться и ложиться, - разрешил устроитель торжества, - согласно захваченных мест, и не наступая друг другу на уши.

Тут же налили ещё по одной, потому что по русскому обычаю первая – не в счёт. Зазвучали весёлые байки, пристойные анекдоты и недосказанные при женщинах непристойные, постирали со щёлоком вывернутое наизнанку бельё местечковых корифеев и знаменитостей науки, обсудили, с подачи Викентия Алексеевича, перспективы «Спартака» и правительства Путина и, конечно, перипетии собственного первого тайма. Когда немного успокоились вместе с воронами и подвяли, тост предложил Гусар:

- Дерябнем за самого верного друга человека.

- За собаку, что ль? – догадался сметливый Фигаро.

Витёк деланно засмеялся:

- Тоже мне Павлов нашёлся! Не за собаку, тупица, а за женщину в самом широком понимании этого древнего слова. Вдумайтесь, что в нём? – обратился языковед ко всем. Но все молчали, предпочитая не напрягать извилины попусту: всё равно скажет. – Не знаете! – удовлетворённо улыбнулся «Задорнов». – А в нём три слова, наиглавнейшие для мужика: жена – щи – на! – Витёк рассмеялся вслух. – Наши замечательные предки понимали, как правильно маркировать Еву. Так что выпьем за всех Ев, ищущих, обрётших и избавившихся, но, в первую очередь, за нашу дорогую и любимую Мамму-мию и, конечно, за Земфиру, которая так точно отвечает определению женщины.

Никто не увильнул от тоста, даже Валёк с Васьком и Серёгой, потреблявшие меньше женщин, и приходилось за них отдуваться шефу, ему-то наливали-подливали щедро, а он и не возражал, по уши погрузившись размякшей душой в трын-траву.

- Ну, ты и закрутил! – похвалил Старче Гусара, заглатывая как змей пучок зелёного лука. – Никак не ожидал от тебя такой глубины мысли по животрепещущему в массах вопросу.