Андрей Ильенков - Ещё о женЬщинах Страница 28

Далее, как и обещал переводчик, начались разнообразные чудеса. Главным из них было то, что в годы бешеной гиперинфляции Чёрная Книга была единственным известным на отечественном рынке товаром, который не повышался, а падал в цене. Всего, к ужасу издателя, было продано двадцать четыре экземпляра. И кстати, к вящему удивлению переводчика, который, правда, знал в городе полтора десятка человек, способных оценить эту великую Книгу, но им-то всем он раздал авторские экземпляры с дарственной надписью. Издатель от отчаянья пытался даже всучивать Чёрную Книгу в нагрузку к Чейзу, но это вам не советское время и в нагрузку экземпляров разошлось ноль. Издатель, вскоре разорившийся и всем задолжавший, спился и подох под забором от контрольного выстрела в голову. На что переводчик, ставший к тому времени православным ортодоксом, с торжеством указал как на вопиющий к небу пример того, что будет со всяким, не отрёкшимся от сил тьмы.

В общем, затея оказалась самым провальным проектом отечественного книгоиздания, сами книжки долго ещё горели, мокли и гнили на городской свалке, и не смеялся над этой историей только ленивый, хотя Чёрная Книга была самая настоящая, и я бы очень хотел знать, где и у кого спрятаны остальные двадцать три экземпляра.

Он наконец нашёл её среди всяческого хлама, как то: старых фотоаппаратов, радиоприёмников, магнитофонов, битых банок, мятых кастрюль, среди вороха невероятно замызганных и обспусканных женских платьев, юбок, халатиков, блузок, колготок и туфель. Он раскрыл Книгу и вслух прочитал:

— О приготовлении порошка Ибн Гази. Возьми три части праха с могилы, в которой тело пролежало не менее двухсот лет. Ладно, похожу по кладбищу, поищу такую. Возьми две части порошка амаранта, одну часть толчёного листа плюща и одну часть мелкой соли. Смешай все компоненты в открытой ступке в день и час Сатурна. Ик! Когда ты пожелаешь наблюдать воздушные манифестации духов, дунь на щепотку этого порошка в том направлении, откуда они являются. Не забудь совершить при их появлении Старший Знак, иначе душу твою оплетут тенёта тьмы. Круто-круто!

Он выпил водки, закурил это дело сигаретой и, швырнув книгу на пол, возопил:

— Я-а-а! Злая колдунья Бастинда-а-а!

И далее, беспрерывно повторяя «я Бастинда! я Бастинда! я Бастинда!», начал кружиться по комнате, срывая с себя одежду. (А я выше написал «Гингема»? Да нет, Бастинда, конечно.) Он распахнул шкаф и, быстро перебрав висящие там брошенные женою одеяния, выбрал самое длинное, которое доходило у неё до самой земли, сорвал его с плечиков и, треща шёлком, с трудом натянул. У него оно тоже лишь слегка открывало лодыжки. И это было круто! Я Бастинда! Ем кишки и кровь я пью, всё равно тебя убью! Он схватил нож и, приподняв подол, стал пороть его на полоски, быстро превратив невинное летнее платьице в настоящие ведьминские лохмотья. Закружился на месте, любуясь, как лохмотья разлетаются в стороны. Выпил водки. Благодарствуйте, я никогда не закусываю, я Бастинда. Вот разве что немного крови! И он вспомнил про курицу. Если её разморозить, с неё потечёт кровавая водичка, и я буду её пить! Курицу он положил в тазик и установил на двух кирпичах над плитой, так должна оттаять быстро. Ура!

Нет, не ура. Почему? Потому что я, блядь, великая и ужасная Бастинда! А этого пока не видно.

И он сбросил платье и открыл дверцу печной трубы. Посыпалась сажа. Он засунул руку в ещё горячий дымоход и, выгребя пригоршню сажи, размазал себе по лицу. Второй пригоршней обмазал уши и шею, остатки растёр по рукам до локтей и выше. Третья горсть пошла на бёдра и колени, четвёртой, уже с трудом наскобленной ногтями по сусекам дымохода, он обмазал голени, щиколотки и подъёмы ступней, справедливо полагая, что подошвы испачкаются естественным способом, и после этого снова надел платье. Потрогал курицу. Она только-только согрелась снаружи, стала слегка влажной, и влажные ладони он вытер о живот, оставляя на платье страшные чёрные отпечатки. Выпил водки, благодарствуйте, я никогда не закусываю. Поставить музыку! Но руки слишком грязные, а мыть нельзя, ведь я Бастинда! Он поплевал на ладони и тщательно обтёр о лохмотья подола. Достал «Коррозию металла» и запустил в космос. Сумасшедший дом во мне, санаторий Сатаны!

А ведь я Бастинда! Он взглянул на себя в зеркало, и член, дрогнув, стал напрягаться. Бросился в шкаф, достал губную помаду и лак для ногтей, подмигнул отражению и взглянул на свои чёрные ногти. Коротковаты для ведьмы! Эх, накладные бы! Но ничего, мы, Бастинды, за ценой не постоим. И он неуклюже и очень долго мазал алым лаком ногти на руках и ногах, а затем губы и ресницы, но уже губной помадой. Посмотрелся в зеркало. Страшное дело!

Скоро на плите зашипело. Курица в тазике наполовину оттаяла, снизу уже стала подгорать, и он налил на сей раз полный стакан водки и, залпом выпив, вонзил зубы в несчастную птицу, точнее, не птицу. Хотя как сказать, вот по-древнегречески курица и птица будет как раз одно слово, птерос, так что можно поспорить. Тёплая снаружи, ближе к костям она оставалась мёрзлой, но он стал рвать зубами шкуру, затем откусил и разжевал небольшую, но жирненькую гузку, и та оказалась очень вкусна. Теперь покурить! Бастинда, как эскимосская ведьма, будет курить трубку… да, кстати! Он понял подтекст! Бастинда-то эскимоска, потому-то и боится воды! Значит, страна Оз — круто, страна ос! — это Аляска! Да, о чём это он? Да, он будет курить трубку с крепчайшим табаком, который он выпотрошил из двух высушенных «Беломорин», утрамбовал и поджёг. Первая же затяжка пробрала так, что он понял — сейчас обгадится. Не я, а эта мерзкая тварь Бастинда обосрётся, уточнил он, грозя пальцем в пространство, и, затянувшись вторично, пулей вылетел из избы.

Он успел сделать только один шаг в сугроб, и вот ему дно-то прорвало! Как ещё успел присесть? Плохо успел присесть, голой жопой в сугроб, не говоря уже о босых ногах, но ничего, сейчас согреемся, выпил полстакана, не очень удачно закусил мёрзлой курицей, а трубка дымилась, ещё затянулся.

— А жопу подтереть не хочешь?

— А Бастинда бы не стала!

— Ну Бастинда бы не стала, а ты же не Бастинда.

— Ни хуя себе, а кто же я?! Я Бастинда, блядь!

— Ну ты, дура, хочешь, чтобы у тебя весь подол был в говне?

— Хочу-у!

— Да, и стулья, и кровать?

— Да-а-а!

— Ага. А тебе, чувак, это понравится?

— Вот ещё не хватало!

— Ну так скажи ей, пусть подотрётся.

— Эй ты, слышала? А ну, бегом!

— Хорошо. Но только страницами из Священного Писа-а-ания!!!

— Обломайся, блядь, у него только одна библия.

Бастинде пришлось обломаться обычной туалетной бумагой, но за это она выпросила ещё рюмочку и погрузилась в чтение.

Один из ритуалов — Дхо-Хна — позволял спуститься в запредельную бездну, где обитал бесформенный владыка С'ньяк, вечно размышляющий над тайной хаоса. Это нимало не прикалывало старую, но по-прежнему вздорную волшебницу. Она терпеть ненавидела вот таких умников, любила персонажей, которые сначала сделают, а уж потом, на пенсии, подумают, и раскаются, и напишут книгу, в которой режут правду и матку, а сама предпочитала пытать счастье: сначала сделать, а уж потом сделать другое, и только потом сделать третье, но и после этого не думать.

Ещё хуже было заклинать великого Ктулху. Это позволяет познать тайны глубин, но на фига ей-то, ленивой и нелюбопытной, а ещё узнаешь невесть что лишнее про себя самое, так мало не покажется.

Совсем другой коленкор — возобладать всеми земными наслаждениями! Земные наслаждения, — это тру. Тем более сказано же «всеми», а не только теми, которые дозволены хоббитской моралью и уголовным правом. Это надо обращаться к Шаб-Ниггурату Чёрному. И она принялась за дело. Для начала следует подобающим образом установить камни…

О нет! Для начала следует как следует подкрепиться, и она предусмотрительно, пока ещё держалась на ногах, сбегала в лавку за дополнительной водкой и закуской. Кроме того, она вспомнила, что водка без пива — деньги на ветер, а ещё часть пива можно разлить и потом размазать по столу, чтобы локти прилипали, это же очень трушно. Но нельзя было бегать в своём настоящем виде, следовало вначале обратно преобразиться в лирического героя, а то ведь ментологи моментально на цугундер или побьёт население.

И что же, умываться ей прикажете?! Приказываю тебе умыться! «А вот это видал?!» — воскликнул дребезжащий голос, и лирический герой увидел в зеркале, как она повернулась к нему задом, раздвинула лохмотья и, выставив голый зад, с некоторым напряжением пукнула ему, герою или зеркалу, из фразы непонятно, в лицо. Но после недавнего беганья в сугроб звук выдался жалкий и ничуть не убедительный. Пришлось умыться.

Слава КПСС, что была зима, и злая фея ограничилась лёгким ополаскиванием своей страшной рожи и смазыванием её остатков о полотенце. Лицо получилось, как у лирического героя, даже немного лучше, что значит практическая магия! Все остальные открытые места он закрыл ей перчатками, шарфами, опущенными шапочными ушами и, стараясь не пошатываться, направился в лавку. И главное — не вступать в разговоры с кем бы то ни было, а то можно познакомиться, пойти в гости, и тогда её все увидят, главное — удержаться от разговоров.