Филипп Майер - Сын Страница 29

Жуткая Лентяйка, молча стоявшая за спиной мужа, улыбнулась и махнула ладошкой. Я не видел индианки красивее – лет двадцати, бархатная кожа, блестящие волосы, идеальная фигурка; все вокруг открыто сокрушались, что такая красота будет испорчена после рождения детей. Ее отец просил за нее пятьдесят лошадей, просто безумная цена для Тошавея, но он неприлично баловал своих сыновей – достаточно пожить хоть пару дней рядом с Эскуте, чтобы это заметить, – отдал за невесту целый табун, и свадьба состоялась.

Жирный Волк ростом не уступал брату, но хотя лицо его все еще было молодо, фигуру портило солидное брюшко, а руки стали дряблыми и иссохшими, почти как у старика. Та к мог бы выглядеть Тошавей, если бы перестал охотиться и сражаться с врагами. Я постарался как можно более равнодушно кивнуть Жуткой Лентяйке.

Жирный Волк, приподняв повязку, рассмотрел мои раны – порезы все еще сочились кровью.

– Дьявол меня побери, – пробормотал он. – Никогда в жизни не видел такого на теле живого человека. – Удивленно разглядывая меня с ног до головы, он заключил: – Отец много говорил о тебе, но он вообще добряк, и мы думали, что ты ему просто очень понравился. Теперь я вижу, что он был прав. Это не шутка. – Он обнял меня за плечи; очень чувствительный для индейца. – Если тебе что-нибудь понадобится, сразу приходи ко мне. И не болтайся все время с моим братцем, он противный маленький засранец.

И ушел, уводя с собой красавицу-жену.

– Жирный ублюдок, – буркнул тот самый брат, когда они уже не могли его расслышать.

– Эскуте надеялся, что Жирный Волк отправит жену к нему, но до сих пор Жирный Волк не собирался ни с кем делиться.

– У меня полно своих таи’и[63]. Мне не нужны подачки толстяка. – Эскуте покосился на Неекару. – Но с другой стороны, ты…

– Мне хватает своих.

– Ага, старух.

– Вроде твоей матери.

– Я тебе этого не спущу.

Повисла тишина. Я придумал кучу историй про разных девчонок, с которыми у меня что-то было, но Неекару и Эскуте все и так про меня знали.

После обеда я спустился к ручью почистить свой трофей.

Отскоблил мясо и жир, сполоснул, потер шершавым камнем, еще разок сполоснул, тщательно отодрал тоненькую пленоч ку фасции, пока вся внутренняя поверхность скальпа не стала белой, чистой и мягкой. Потом набрал воды в деревянную миску, добавил туда мыльной юкки и тщательно промыл волосы, аккуратно расправляя прядь за прядью и стараясь не дергать резко, как будто делавар все еще мог что-то чувствовать; я распутал все колтуны, выбрал травинки, перхоть, засохшую кровь и прочий мусор. Я расплел его косы и заплел заново, пристроив на прежние места все красные и бирюзовые стеклянные бусы. Потом растер сало с костным мозгом и старательно втер эту массу в кожу скальпа, дал подсохнуть и натер еще раз. Растянул свой трофей на распялке из ивняка, отнес к типи и повесил сушиться в тени.

В тот вечер мы болтали допоздна. Я повесил скальп над своей головой и любовался, как он вращается в потоках теплого воздуха, поднимающегося от очага. Угли потемнели, мы уже засыпали, как вдруг снаружи что-то зашуршало, словно кто-то пытался забраться в типи. Парни насторожились. Судя по прическе, ночным гостем оказалась женщина, но прочее в темноте было не разглядеть.

– Если ты пришла к Эскуте, то я здесь.

– А Неекару прямо перед тобой, по ту сторону очага.

– Вы оба, размечтались, – произнес женский голос. – Забудьте, что я вообще здесь.

– Жена Жирного Волка. Ты смеешься надо мной.

– Где тут Тиэтети?

– Он здесь, – отозвался Эскуте. – Ты с ним сейчас разговариваешь.

– Он здесь или нет?

– Вот уж не знаю. Тиэтети, ты тут? Нет, наверное. Я видел, как он пошел на пастбище. Трахни Кобылу собирался показать ему пару приемов.

– Какой же ты засранец, Эскуте, – рассмеялась Жуткая Лентяйка.

– Но ведь забавный?

– Иногда.

– Неекару, у меня плохие новости. В тысячный раз в наше типи пришла женщина, и опять не к тебе.

– Отвали, – буркнул Неекару.

– А Тиэтети, – торжественно объявил он, – пришла пора становиться мужчиной. Этот процесс требует физической близости. И если ты, конечно, не предпочитаешь наблюдать, как действует мастер, тебе лучше сказать этой женщине, самой прекрасной из женщин команчей, хотя и самой ленивой, где в этом типи лежишь именно ты.

– Я тут, – робко пролепетал я.

– Неекару, тощий извращенец, не думай, что сможешь валяться здесь и тихо дрочить. Давай поднимайся, не мешай Тиэтети.

– Be’а тса накекупаре[64].

– Я бы предпочел остаться, – возразил Эскуте. – Потому что я мудрый, великий воин и когда-нибудь стану вашим вождем.

Они с Неекару собрали свои одеяла и выбрались наружу.

– Тиэтети, скажи что-нибудь, чтобы я могла отыскать тебя.

– Иди направо, вдоль стенки.

Я почувствовал, как ее руки коснулись одеяла. В полной темноте лишь по тихому шуршанию ткани можно было догадаться, что женщина снимает одежду. Она скользнула под одеяло. Кожа у нее была такая гладкая. Она поцеловала меня в шею, тонкие пальцы погладили живот; я хотел было обнять ее, но она удержала мою руку, продолжая ласкать живот, бедра; мне, наверное, надо было что-то сделать в ответ, и я потянулся к пушистым волоскам у нее между ног, но она опять остановила меня. Я покорился. От меня вроде ничего не требовалось. Она взрослая женщина, и командовать должна она.

Она явно думала так же. Нежные ноготки щекотали мою грудь, игриво пробегали по бедрам, а она медленно и томно целовала мне шею. Это продолжалось гораздо дольше, чем я себе раньше воображал, но в конце концов она оказалась на мне верхом, а я – внутри нее.

С шумом отодвинулся полог типи, Эскуте просунул голову внутрь:

– Ну как, долго, жена Жирного Волка? Минуту? Дай-ка угадаю, он уже пеа[65].

– Пошел вон, – совсем не злобно огрызнулась она. – Иди дрочи с Неекару.

Она чмокнула меня в нос. Прижалась крепко-крепко, я начал было двигаться, но она удержала меня:

– Погоди. Тебе так нравится, маленький братец?

Я промычал что-то невнятное.

Она шевельнула бедрами:

– А так? Хочешь так?

– Да.

– Хмм. А может, не надо…

Я промолчал.

– Нам лучше просто полежать так, – шепнула она.

Я нервно откашлялся.

– Мне тоже хорошо, – нежно сказала она.

Чувство невероятной близости охватило меня. А потом она начала медленно двигаться, продолжая сжимать мои руки. От нее пахло свежо и сладко.

– На самом деле меня зовут вовсе не Жуткая Лентяйка, – нежно прошептала она. – Мое настоящее имя – Одинокая Птица.

До возвращения Неекару и Эскуте мы с Одинокой Птицей сделали это пять раз. Я ждал, что Эскуте обязательно что-нибудь скажет, но он промолчал; они с Неекару пошептались, потом Неекару забрался под одеяло, а Эскуте тихонько подполз к нам. Он нащупал пышные волосы Одинокой Птицы, осторожно коснулся моего лица, похлопал меня по груди и сказал что-то на языке команчей. Я не понял ни слова, а Одинокая Птица что-то пробормотала сквозь сон в ответ, и тогда Эскуте наклонился и поцеловал ее волосы и еще раз похлопал меня и поцеловал в лоб. И вернулся на свое место.

Я проснулся. Разбудил Одинокую Птицу, и мы сделали это еще раз.

На рассвете, когда кружок неба в дымоходе нашего типи из черного стал серым, она приподнялась. Я потянул ее обратно.

– Нет, – шепнула она. – Уже поздно.

– Расскажи, почему тебя прозвали Жуткой Лентяйкой.

– Потому что я выполняю работу всего за десятерых мужчин, а не за пятьдесят. – Склонившись, она нежно поцеловала меня. – На людях не смотри на меня. Может, у нас с тобой никогда больше ничего не случится. Мой муж впервые отправил меня к другому мужчине, и не представляю, в каком настроении он меня встретит.

А несколько часов спустя Неекару, Эскуте и я сидели у костра, ели сухую лосятину и глазели на повседневную суету лагеря. Эскуте был не в духе. Обычно он подолгу возился со своей прической, тщательно завязывая волосы в пучок на макушке, но сегодня даже не подновил краску на лице.

– Жирный Волк рассердится на меня? – осторожно спросил я.

– Он отрежет твой маленький шустрый член. Надеюсь, оно хотя бы стоило того.

– Не слушай его, – успокоил Неекару. – Все хотели бы переспать с Жуткой Лентяйкой, а удалось только тебе, кроме, конечно, того парня, который заплатил за нее пятьдесят лошадей.

– Это мой отец заплатил пятьдесят лошадей, а не жирный братец. Если бы она досталась отцу, я бы не возражал.

– Э, поглядите, наш Эскуте сердится.

– А почему бы и нет? Если я захочу жениться, где мои пятьдесят чертовых лошадей? Да вдобавок Жуткую Лентяйку предлагают почему-то Тиэтети.