Тереза Тур - Выбрать свободное небо Страница 29

Она проснулась, вынырнув в реальность так резко, что бешено заколотилось сердце. Подоткнула одеяло со всех сторон — у нее вечно мерзли ноги, руки и нос. Проснулась и стала размышлять. А действительно, что произошло бы, если бы Владимир пересек зал, дошел до сцены?.. Он бы стал кричать о своей боли, о том, как она его оскорбила? Нет, это нелепо. Этот человек никогда бы не выплеснул на публику свои истинные чувства, какими сильными бы они ни были.

Она могла кинуться к нему с извинениями или просто в объятия, неважно… Опять же бред. Даже если отбросить тот момент, что Тереза работала — шел спектакль все-таки — в любом случае она тоже не сторонница демонстрировать на людях эмоции.

И что получается?.. Получается очень хорошо, что он не дошел до сцены и не устроил скандал. Просто постоял у входа, побуравил ее бешеным взглядом… и ушел.

То, что он находится в зале, она почувствовала сразу, с первыми тактами песни, как только вышла на сцену. Понятно, она не могла его видеть его. Зал был полон, свет бил ей в глаза. Но Тереза чувствовала его — и все. Боль, ярость, обиду. Чувствовала, словно обжигалась…

И сегодня утром, впервые со времени знакомства с Владимиром, ей в голову пришла мысль, что любовь, скорее всего, существует. И не только в вымышленных мирах, придуманных, чтобы завлечь легковерных читателей. И не для того, чтобы занести ее в книгу и гарантировать хорошие продажи. Будем откровенны, книга с качественной любовной линией продается лучше…

Любовь попросту существует…

Тереза помотала головой, посмотрела в окно: только-только начинало светать. Она повздыхала, поворочалась. Потом решительно поднялась. Оделась потеплее. И поспешила прочь из комнаты, словно это могло отогнать мысли, преследовавшие ее, как зубная боль.

Почему это случилось с нею? Почему она оказалась виновата в не-любви? Что бы она ни говорила маме, но себе она отдавала отчет, что Владимир имеет право на гнев — он полюбил. А она — нет.

Тереза спустилась со второго этажа своего любимого деревянного дома в Лемболово. Вдохнула холодный, свежий, чуть горьковатый воздух осеннего леса. После Москвы она приехала сюда, в это волшебное место с его соснами, подпирающими высокое-высокое небо, свинцово-серой водой озера и отсутствием людей вокруг. Участок у нее был большой, забор — высокий. На выходные, правда, из Питера приезжали сыновья, но и это хорошо — она вдруг поняла, как соскучилась по ним.

Тереза выбрала на застекленной террасе теплые вещи и направилась к качелям. Уютно устроилась на них, накинула пуховик, закуталась в плед, Закрыла глаза. Убаюкивающе гудел ветер в соснах. Он не пытался их сломать, как вчера. Не пугал своей неистовостью. Он чуть прикасался к их иголочкам и играл с веточками. Он резвился там, в вышине. Пока резвился.

Мысли, которые она стремительно отгоняла, снова подступили. И она скользнула в них, как в темный омут.

…В начале лета она уже все для себя решила. Все просчитала. Находиться в его московской квартире не имело больше смысла. Это была квартира, от которой со смешной торжественностью он вручил ей ключи, когда увел с вечеринки у Степы. Эта была его территория. Но Тереза вдруг перестала понимать, что она тут делает.

С самого утра она писала ему письмо, чтобы не объясняться лично, не слышать его вопросов. Но буквы не хотели складываться в слова. Свой главный секрет она раскрывать не собиралась, а все остальное сводилось к тому, что рядом с ним она оставаться не хочет и не может. Наверное, правильнее было заставить себя написать письмо, оставить его на столе и уйти… Но она так и не смогла этого сделать. Поэтому дождалась Владимира.

Он приехал из аэропорта поздно вечером. Спектакль «Одиссей и его Пенелопа» вывозили в Прагу, и после полного триумфа актер возвращался домой, к любимой женщине. Он привез ей чешского пива и запеченную свиную ногу: все, как она любила. Он был горд собой и счастлив. Он соскучился, и у него было полно планов на будущее.

Наступило лето, надо было подумать об отдыхе. Зубову удалось выпросить на работе неделю перерыва в июле. Он уже решил, что в первый их совместный отпуск они отправятся во Францию. Тереза как-то обмолвилась, что любит замки на Луаре. Так что он устроит ей отпуск вдали от всех. Она, он и ее сыновья. Странно, но он легко стал воспринимать ее детей как своих собственных.

А потом надо будет решать вопрос о ее переезде в Москву. Но мальчишкам остались еще два года в школе, срывать их в другой город было бы неправильно. Проще ему помотаться, пожить на два дома. Все равно с сентября большую часть недели ему придется проводить в Питере, а в Москву ездить только на спектакли. Но Владимиру хотелось, чтобы Тереза согласилась с самой идеей переезда.

Он поставил мясо в духовку, открыл пиво. И только тут заметил, что она молчит. Не рассказывает о чем-то, хотя бы о своей книге про драконов, которую она сейчас правила. Не вклинивается в его рассказ о спектакле уточняющими вопросами. Молчит.

Он посмотрел на нее внимательно. Стоит, сплетая пальцы, словно желает завязать их в узлы. Вот она вдыхает воздух, чтобы что-то сказать. Губы складываются, но слова не произносятся — Тереза их судорожно проглатывает.

— Что? — Владимир пытается обнять ее, отогреть своим теплом. Почему же она всегда мерзнет? Она отшатывается, по-прежнему не говоря ни слова.

— Что? — он так и остается стоять с нелепо вытянутыми руками, словно пытаясь притянуть к себе бестелесное существо.

— Что? — в третий раз спрашивает он.

И Тереза начинает говорить. Она говорит и ужасается каждому своему слову. Она понимает, что говорит не те слова не тому человеку. Может быть, она имела право сказать их бывшему мужу в отместку за предательство, но никак не Владимиру в отместку за любовь. Тереза понимает, что не должна так оскорблять Владимира, но она говорит и говорит — и ничего не может с собой поделать.

Она говорит, говорит, говорит. Про то, что на свете нет любви. Про то, что все происходящее между ними — лишь ложь и похоть. По то, что не верит в его надежность, не говоря уже о верности. Слишком много женщин вокруг, его измены — это лишь вопрос времени, очень недолгого… Про то, что у них нет будущего и думать о семье и детях просто-напросто смешно.

— Поэтому, — делает вывод Тереза, — я ухожу. Не хочу ждать, когда ты предашь меня, изменишь с какой-нибудь моделью или актрисой.

— Тереза, — выговорил он после долго молчания, — ты в своем уме?

— Да, — отрезала она. — Да, я в своем уме. И я ухожу, разрываю наши отношения.

Владимиру захотелось, чтобы кто-нибудь его ущипнул, — настолько все происходящее было нелепо. Он резко замотал головой:

— Погоди-погоди, я не понимаю…

— Чего ты не понимаешь? — голос у нее был злым и несчастным.

— Что за редкостное идиотство происходит. Да еще среди полного благополучия.

— Володя, скажи мне откровенно, ты женщин бросал?

— Да, но какое отношение…

— Минуточку, — перебила она его. — Когда это происходило, ты считал свой поступок правильным?

— Да, но послушай…

— Тогда почему те твои поступки были правильными, хотя и не самыми красивыми, а мой — сразу идиотство?

— Тереза, — он сдерживался, хотя больше всего ему хотелось орать на нее и крушить все вокруг, — все те причины, которые ты приводила, — это дурь какая-то. Ты же умный человек и не можешь этого не понимать.

— Володя. Все кончено. И не надо ничего понимать.

— Не понимаю… Не понимаю.

— И не надо ничего понимать.

Он поднял голову, посмотрел на нее, и в его глазах заплясали алые огоньки бешенства. Как ни странно, стало чуточку легче.

— Что же, по-твоему, делать мне?

— Я не знаю, — она говорила, как заведенная. — Я знаю лишь, что делать мне.

Он отошел от нее, чтобы ненароком не кинуться и не покалечить. Но дальше окна отходить было некуда. Он отвернулся и прижался лбом к холодному стеклу…

— Что же тогда происходило между нами? — тихонько спросил Владимир, не поворачиваясь.

— Ты хотел меня, — раздался за его спиной спокойный голос Терезы, — а я хотела тебя. Мы уступили своей похоти.

— Похоти уступили… — усмехнулся он. — А как же мое стремление заботиться о тебе, довериться тебе? Не только обладать, но и защищать? А наши разговоры? А любовь?

— Прости, но мне ничего этого не надо…

Его замутило. Красные огоньки перед глазами слились в пламя.

— Не надо, — повторил он. — Раз не надо — тогда убирайся…

Терезу кто-то потряс за плечо. Она вздрогнула и очнулась. Перед ней стоял Иван. Из дома выходил Яков.

— Мама, что с тобой?

Сыновья выглядели обеспокоенными, разглядывали ее с сочувствием.

— Мама, — Яков тоже подошел поближе, — почему ты плачешь?

— Я? — удивилась Тереза. — Не может быть.