Тереза Тур - Выбрать свободное небо Страница 30

Сыновья выглядели обеспокоенными, разглядывали ее с сочувствием.

— Мама, — Яков тоже подошел поближе, — почему ты плачешь?

— Я? — удивилась Тереза. — Не может быть.

Она вытерла глаза, они и вправду были мокрыми.

— На самом деле, все не так плохо, — проговорила она решительно. — И вот еще что, мальчики. Я отдаю себе отчет в том, что в последнее время веду себя не так, как должно по отношению к вам. Это болезнь. И это пройдет. И я могу лишь вас попросить: потерпите — и я вернусь. Вернусь потому, что очень вас люблю.

Глава двадцать шестая

Тереза принеслась на съемочную площадку через несколько минут после того, как Владимир позвонил. У съемочной группы создалось впечатление, что она стояла неподалеку и ждала его звонка. Ждала, чтобы приехать.

Владимир так обрадовался, что по-глупому разулыбался, глядя, как она пробирается через двор, заваленный гнутой арматурой, обломками, битым кирпичом… Словом, всем тем, что делало похожим этот заброшенный завод на Октябрьской набережной Санкт-Петербурга на развалины Сталинграда осени сорок второго года.

Съемочная группа смотрела на сияющего Зубова почти с ненавистью. Он страшно бесил коллег с тех самых пор, как вернулся из Москвы с пресс-конференции. По его мнению, что-то в проекте перестало получаться. Он отсматривал отснятый материал — и злился. Если бы он еще мог объяснить, что его не устраивало… Так нет же! Он и сам не мог понять, что не так. Предложения членов группы отвергались — он и бурчал, и язвил, и брюзжал. Вел себя, как дурная истеричная баба.

Зубов не вел так себя ни в апреле, когда они с представителями Степана набирали группу для работы над фильмом, ни после, во время экспедиции в Волгоград. Он всегда был корректным, сдержанным и очень доброжелательным. Хорошо представляющим, чего хочет, и умеющим это объяснить. А теперь уже сутки продолжалось непонятно что. Все — от актеров до последней ассистентки — были поражены превращением Зубова в маловменяемого самодура. И страстно мечтали об огромном булыжнике, плавно пикирующем на дубовую голову этого выскочки, возомнившего себя режиссером.

И вот теперь все видели, как он улыбается…

— Добрый день всем! — улыбнулась в ответ и Тереза. — Я рада вас видеть.

Актеры, ассистент режиссера, оператор — все, кто оказался неподалеку, — уныло закивали в ответ. Владимир же протянул ей обе руки, и она вложила в них свои маленькие ручки без перчаток. Также все заметили, как начинающий режиссер нежно погладил большими пальцами ее кисти.

Владимир не хотел выпускать ее руки из своих. Как обычно, пальцы Терезы были ледяными. Ему захотелось согреть их своим дыханием, коснуться губами. Но он вдруг поймал на себе несколько любопытных взглядов и осознавал, где находится. Решительно стер улыбку с лица. Позволил ей высвободить руки.

Тереза развернулась и стала сердечно раскланиваться с другими членами съемочной группы. Второй режиссер, пожилой и многоопытный мужик, оказывается, знал ее и стал представлять остальным. Каждый, кто изображал солдат штурмовой группы, засевшей в школе и отбивавшей атаки врага, счел своим долгом расцеловать ручки Терезе. Она смеялась, говорила комплименты. Владимир прислушался — слова были непустые, небезразличные. Она тепло, искренне говорила то, что действительно могло обрадовать именно этого человека.

Владимир принялся критиковать сразу все. Никого конкретно. Ни к кому не обращаясь.

— Мне все не нравится, — изрек он.

Актер, игравший командира штурмовой группы, поднял глаза к небу, потом жалостно-лукаво посмотрел на Терезу, и она прочитала в его взгляде: «Придумайте, как угомонить это чудовище!»

— Мне это все не нравится! — еще громче произнес Владимир.

— А что конкретно? — обернулась к нему Тереза, пока все остальные тихонько отходили подальше. Что будет потом, они за сутки уже повидали. Всем уже стало понятно, что это надолго. Можно было заняться своими делами: поесть, кофе выпить, сигарету выкурить. И просто отойти от взбесившегося деятеля подальше.

— Все, — упрямо и раздраженно повторил Владимир. Он действительно не знал. Поэтому и бесился…

— Все, — серьезно повторила Тереза.

Он прищурился и посмотрел повнимательнее — нет, не издевается. Тереза Ивановна Тур всегда на редкость серьезно подходит к вопросам, связанным с работой.

— Все как-то не так, — уже как-то печально пожаловался он.

— Раз у тебя не получается сформулировать, тогда покажи отснятый материал. Может быть, я соображу, что не так. Если нет — привлечем историков, посмотрим, что они скажут.

Тереза отсматривала материал внимательно, даже напряженно. Владимир любовался Терезой: «Как же я стосковался!». А съемочная группа наблюдала за обоими, размышляя над тем, что именно из-за этой невозмутимой дамы, видимо, у Зубова крышу и снесло. Как забавно…

— Не знаю, — пожала плечами Тереза, — мне кажется, все замечательно. Единственный момент… Может быть, убрать резкость движений во время боя? Не парад все-таки…

— Что убрать? — очнулся от любования ей Владимир. И он еще хотел себя убедить, что от нее надо отказаться? Он измучил себя этим решением настолько, что ему и работа стала не мила.

— Смотри, вот сцена боя. Солдаты бегут и стреляют.

— И что с того?

— Смотри, это больше напоминает парад, Может быть, тебя именно это зацепило? Слишком все отточено. Может, добавить усталости, остервенения? Ведь у тебя третий месяц обороны Сталинграда. Третий месяц ада… Все висит на волоске. «За Волгой земли нет» в прямом смысле. Если и есть, то лишь на братскую могилу. И то, если вынесут из города. Уже нет страха, нельзя же все время бояться. Уже нет отчаяния — ее вытеснила ненависть…

Владимир молчал, кивая. Он уже видел эти сцены, боялся словами спугнуть видения.

— Да, и во весь рост там вряд ли кто поднимался, еще и так лихо…

— Конечно! — ясная картина боя появилась в его голове.

— Я просто не знаю, как выразить это мимикой, жестами, движениями, — продолжала говорить Тереза.

— Ты и не должна, — ответил он, с обожанием глядя на нее, это не твоя работа. Однако у нас есть очень талантливые люди, которые умеют. Только я их разозлил. Может быть, ты с ними поговоришь?

— Хорошо, — у Терезы загорелись глаза. Что ни говори, лекции она читать умела и любила. Тем более, на тему обороны Сталинграда. Однако говорила она недолго. Четко и ясно, за десять минут, не забыв выдать порцию лести.

Сцену сняли с первого дубля после ее пламенной речи. За этот день они успели переснять предыдущий материал, забракованный Владимиром — и он опять превратился в нормального человека. Все утвердились во мнении, что не только в съемках было дело.

Зубов хотел пригласить Терезу на ужин тем же вечером, но не осмелился. Побоялся, что она откажет, не переставая улыбаться, и исчезнет. И ему опять останется только беситься от безысходности. Так что лучше оставить все, как есть. Пусть она приходит консультировать. Пусть она хотя бы недолго находится рядом.

Три недели длились съемки. Владимир приглашал ее присутствовать при творческом процессе, и она приезжала каждый день. Три недели он выжидал, надеясь на сближение, пытаясь предугадать ее реакцию. А потом ей позвонил ее муж.

Владимир услышал, как она сказала по телефону:

— Саша, на мой взгляд, это неуместно! Не стоит приезжать за мной сюда. Как — ты уже здесь?

И на съемочной площадке появился новый персонаж. Мужчина в черном длинном пальто нараспашку пробирался по развалинам. С огромным букетом лилий. Все поняли, что к Терезе.

— Кто это? — громким театральным шепотом, разнесшимся по всей площадке, поинтересовался оператор.

— Муж, — сквозь зубы ответил ему второй режиссер, который был лично знаком с Терезой, — бывший. Профессор.

Владимир почувствовал неловкость Терезы так же отчетливо, как свой гнев. Гнев на этого человека, что сейчас подойдет к ней, коснется ее. Отдаст ей эти чертовы цветы. Разве ему неизвестно, что от запаха лилий у нее дико болит голова?

Тереза между тем коротко вздохнула и направилась к Александру, взяла его под руку и, не желая никому представлять, быстро ушла.

— Извини меня, но являться ко мне на работу — бестактность, — выговаривала она, пока они выходили на набережную.

— Прости, — равнодушно пожал плечами Александр, — нам нужно поговорить.

— О чем? — изумилась Тереза.

Бывший муж между тем вспомнил про цветы и торжественно вручил их. Тереза пожала плечами, но взяла. Александр галантно распахнул перед ней дверь черного блестящего автомобиля и, когда они устроились внутри, скомандовал:

— Поехали!

Он был такой веселый, оживленный. Таким она его помнила только по первым встречам. Тереза не хотела с ним разговаривать, она не видела в этом никакого смысла. К тому же от запаха лилий у нее немедленно заломило виски и затылок. Она понимала, что он сейчас думает об их жизни, об их былой любви. О том, что было раньше. Было. Было. Было… И Тереза молчала, не собираясь ему помогать и первой начинать разговор. Она не могла простить ему себя. Ту, прошлую, преданную им. Ту, что умела чувствовать. Ту, которой были интересны люди вокруг…