Александр Попов - 54 метра Страница 29

Машина подъезжает к полю и останавливается. Ветерок, обдувающий нас, исчез, и теперь я чувствую запах, который издает наш «камуфляж». Ха! Я понял! Нас так одели, чтобы картошка за своих принимала. Ну, или чтобы сама вылезала, корчась от вони и смеха, глядя на нас. А что? Тот парень со звучной фамилией Кулибин в углу автомобиля очень даже похож на картошку, только фамилия не та. Но пахнет точно так же. Старшины в кабинах сидят все в чистом, как надсмотрщики. Хотя, если вдуматься, они таковые и есть, сейчас выгонять из машин будут.

Четыре футбольных поля с бороздками для «археологического» копания в поисках «Петра творенья». И копаешься. На коленях — холодно. На корточках — ноги быстро затекают. Руки черные, как и лица. Из носа сопли вперемежку с черноземом капают. Потом усы гуще растут, проверено. Собрал мешок — закинул в машину. Еще один собрал — туда же. А солнце еще высоко. Пробовали есть картошку сырой? Не пробовали? Ну и не надо. Гадость еще та. Хрустящий крахмал с комьями земли, скрипящими на зубах. Есть так хочется, что аж в сон клонит. Почти не осталось сил на эту монотонную и скучную работу.

Картофелина взмывает в воздух. Летит по дуге к цели. Снижается и с хлопком приземляется кому-то на пятую оттопыренную точку. Сам за время полета присаживаешься, смотришь боковым зрением на поражение цели и тихонечко радуешься, как идиот. Через минуту и в тебя прилетит клубень, огреет по спине и разлетится на составляющие по полю. Веселье прекращается, когда сзади подлетает старшина и прикладывается «кнутом» (ремнем с железной бляхой) по телу. Поморщишься, сжимая зубы, и молчишь. Один раз, конечно, закидали картошкой старшин-уродов, так потом всю ночь кросс сдавали в противогазах. Больше не хотелось подобного, поэтому просто плевал им в еду при «заступлении на камбуз». Росла тихая ненависть, и притуплялись все ощущения. К обеду ты уже робот. Обед был вкусным, но маленьким. Пирожок и вода с молоком. Полчаса перерыв и потом снова за работу. Получив свою порцию, я отошел в самый конец поля, туда, где заканчивались «траншеи», и увидел овраг. В нем, глубоком «окопе», росли какие-то кусты, прикрывающие со стороны поля густыми листьями.

— Пихта! — подумал я.

— Да ладно? — подумала «пихта».

Здесь я прилег на землю и увидел над собой небо. Почему люди его обычно не замечают? Все время под ноги себе смотрят и не видят его, почему? Ведь оно такое красивое! Небо над «Аустерлицем» прижало меня к земле своей красотищей и заодно веки закрыло. Полчаса. Всего полчаса подремлю и встану…

Гул приближался ко мне и постепенно нарастал.

— Что за гул? Блин! Сколько же сейчас времени? — я открыл глаза и увидел низко летящий самолет, от которого и исходил шум. Небо становилось темнее со скоростью выключаемого монитора. Поднявшись из оврага, я обнаружил, что остался один. Только пустые полиэтеленновые мешки для сбора картошки, словно перекати-полеиз фильмов про ковбоев, шелестя, проносятся по земле, подскакивая и переворачиваясь. Жуть, в общем. (И мертвые с косами стоят, и тишина).

Первая мысль: Во БЛЯЯЯ!!!

Вторая мысль: Как добираться-то до казарм?

Третья мысль: Сколько сейчас времени? Небось уже записали как дезертира?

Четвертая мысль: Смотри мысль первую.

Добирался долго, хорошо хоть запомнил направление, откуда нас привезли. Больше всего порадовали глаза одиноких в это время суток на проселочных дорогах автомобилистов, когда я пытался «голосовать» на обочине. Я представляю, что они видели в свете своих фар. Из темноты на обочину выходит человек в грязных оборванных лохмотьях, на которых местами темные сырые подтеки сырой земли, похожие на впитавшуюся кровь. Весь по макушку в земле, с вытаращенными глазами и вытянутой рукой. Меня явно принимали за маньяка или, на крайний случай, за прокаженного сумасшедшего, который мнит себя в полнолуние земляным червем. Машины объезжали меня стороной, резко дергаясь в сторону, как при испуге. А я брел в своих тяжелых «говнодавах» в сторону казармы, и думал только о том, что все, наверное, с ног сбились, разыскивая меня по периметру. Оказалось, что об этом думал лишь я один. Поздно ночью я завалился в роту и начал раздеваться, стряхивая с себя комки земли. Никто не искал меня. Все, кроме дневальных, мирно спали в своих кроватях.

А я умылся холодной водой, размазывая по лицу чернозем и, ложась спать, еще раз подумал: «Во БЛЯЯЯ…».

Глава 19/2. Всякое бывает

— Сви-и-и-инн! Св-и-и-н! Свин! Твою мать! — это я ему кричу.

СВИН — это мой одноклассник. Попадая в военную систему, ты теряешь свое имя вместе с волосами. Волосы отрастают, а имя не появляется больше в этих стенах. Если тебя назвали по имени, будь осторожен — от тебя что-то хотят, возможно, отпечатки пальцев.

Твое имя коверкают, спрягают с фамилией, сокращают, переводят на другие языки. Или находят внешние сходства с представителями флоры, фауны или звезд телевидения. А СВИН сразу сказал коротко и ясно: мол, так и так, я — СВИН! И хрюкнул. Все засмеялись и стали его называть только так. Двухметровый, худой и с бегающими свинячьими глазками (крупным планом бегающие глазки), он был хулиганом и попирателем морали. В общем, он мне очень понравился в плане чувства юмора. С ним было здорово бесить командира. СТОП! (Крупным планом командир). Теперь подробнее о командире…

Однажды его привели и сказали: «Дети, это — ваш „Папа“, капитан третьего ранга АГЕИЧ. Прошу любить и жаловать». Так вот, этот день я не запомнил, только мысль, что не родня он мне, пробежала в голове, споткнулась, упала и затихла.

Ростом метр девяносто, худой, как подросток, употребляющий амфетамин каждый день и скачущий под любые содрогания в атмосфере звуковыми волнами. С огромным, похожим на флюгер носом, из которого торчали амазонские дебри волос. Может, там и жил кто-нибудь. Например, маленькие-маленькие народы, которые вели бесконечную войну в его черепной коробке за право обладания сопливыми ресурсами (крупным планом: карлик, раздвигающий руками высокие заросли тростника, он оглядывается по сторонам и исчезает в густых растениях). Внешне он был похож на эволюционировавшее насекомое, скорее всего, на богомола с глазами. Даже не с глазами, а глазками (крупным планом: таракан с шевелящимися усиками, спрятанными под толщей хитинового покрова). Поначалу они ошибочно были восприняты как хитрые. Но это только поначалу. А в глаза они превращались каждый раз, когда он видел меня.

И в одежде у АГЕИЧА был свой неповторимый и индивидуальный вкус. Он даже военную форму умудрялся, хотя это кажется невозможным, сделать еще более непривлекательной. Кремовая рубашка на каждый день с серым от грязи воротником. Засаленные до блеска штаны и китель (пиджак) с погонами капитана третьего ранга. С одного постоянно вываливается звездочка, потому что держится на одном усике вместо положенных двух. А теперь, ВНИМАНИЕ, фуражка! Чудо асимметрии на его голове. Козырек на тридцать градусов смотрел вправо, кокарда на тридцать градусов влево. И все это относительно его носа. Двуглавый орел сильно выпирал вперед, видно, пытаясь улететь. То, что она была засаленной и грязной, не буду лишний раз упоминать. Галстук сам принимал решение, с кем быть сегодня солидарным. С кокардой? Или с козырьком?

Еще он очень любил чай. Безумно любил. Ночью, в тишине он заваривал большую банку чая и пил его максимально громко: «Усп-п-сп-пмням-мня-я-ям-мняммням-мням!» И крякал в конце этого длинного сигнала, причмокивая, как доктор Зольдберг: «Ак-х-х-хк-х-с-с-кха-а-ааа!» Поведение его было, мягко говоря, неадекватным. Поэтому существовало несколько легенд его появления в наших рядах.

Легенда первая, криминальная.

Наш настоящий командир ехал из города Владивостока две недели в поезде с посторонним сумасшедшим бомжем в одном купе. Уже сойти с ума можно, только от количества времени проведенного в дороге. И вот, в одну из ночей, под мерный шум колес бомж придушил его и выкинул в окно. Завладев документами и одеждой, он побрился и прибыл в Петербург. Где его и приняли служить, не проверяя документов (из-за нехватки кадров).

Легенда вторая, банальная (основана на реальном анекдоте).

Резвые сперматозоиды мчались по трубам матки к яйцеклетке, чтобы оплодотворить ее. За толпой белых головастиков, стараясь изо всех сил, ковылял хромой и убогий. Но он не поспевал за соперниками. И тогда он пошел на хитрость, единственную в своей жизни. Он закричал: «Эй, парни, вы не в ту сторону плывете! На развилке надо было свернуть налево, а мы помчались направо!» Сперматозоиды остановились в нерешительности и задумались. Один из толпы крикнул: «Я первый!» — и помчался назад. Остальные, не желая отдавать первенство выскочке, помчались за ним. А хромой и убогий, приговаривая: «Хотите сильного и здорового ребенка? Щас! Что получится — то получится!» — не торопясь, добрался до пункта назначения. «Через пять месяцев день рожденья, — кряхтел он, впиваясь в яйцеклетку, — жаль, мамаша не знает…»