Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник) Страница 29

Мне пришло в голову, что дело может быть не в книжке, а в авторе. Почему бы не существовать литераторам, которые создают одно убийственное произведение за другим? Вот и в моем шкафу стоит эта бомба. Я вытащил злополучный том и повертел в руках. Автор жил сетевой жизнью, и я написал ему вопросительное письмо: известно ли уважаемому сочинителю, что его деятельность опасна для здоровья и жизни читателей? Ответ пришел быстро, писатель был лаконичен и груб. Я с облегчением решил, что теперь у меня есть уважительная причина не читать его книгу и не жалеть об этом.

Я дал себе слово снести ее на помойку. Рядом, кстати сказать, стояла другая книга, о которой я давно позабыл, а прочесть хотел. Ее я выложил тоже – с нее и начну, ибо поиски поисками, а время идет, к вящему удовольствию переплетов и примечаний. Отступив на шаг, я полюбовался обеими. Первую прочту, вторую выкину. Но как же быть с остальными? Как мне найти хотя бы одного недоброжелателя, абсолютно уверенного в победе?

И тут меня осенило. Я ошибался с самого начала и ставил лошадь перед телегой, тогда как метод буквально напрашивался. Я попробую, и если получится, то напишу обо всем подробно, прямо завтра, как только выброшу эту вредную, хищную, хамом написанную макулатуру. Но если ничего не выйдет, я признаю поражение и оставлю мое повествование как есть. Меня немного согревает мысль, что его тоже мало кто прочтет, хотя оно будет у всех на виду. И даже если кто-то прочтет, оно все равно останется непрочитанным, потому что алгоритм, мною придуманный, я спрятал в тексте – зашифровал его так, что никто не найдет.

Но все-таки мне обидно, что этого не оценит ни одна живая душа.

Поэтому я все-таки расскажу.

Завтра. Когда выброшу книжку и вернусь с помойки.

Изнанка

Осип явился в здание Речного Вокзала задолго до отправления.

Он не любил опаздывать и всюду оказывался за полтора часа до срока. Осип постоял на пристани, любуясь прогулочным теплоходом. Помахал отплывшему речному трамваю, улыбнулся речному такси. Больше заняться было нечем, но Осип не огорчился. Он умел обнаружить развлечение в себе самом. Впрочем, запасам забавного имелся предел, и Осип решил экономить, поискать себе внешний источник.

Вокзал недавно отремонтировали. Полностью перестроили. На месте старого обшарпанного ампира выросло элегантное стеклянное строение, исчерченное сверкающим металлом. При входе установили рамку-металлоискатель, поставили охранника. Внутри провели эскалаторы, протянули галереи, распылили ароматизаторы. Открыли богатые бары – ирландские, шотландские, валлийские и английские; завезли кухню народов мира. Невидимый вайфай пронизывал пространство и насыщал его новостными потоками. Магазинные манекены оделись настолько блистательно, что больше ни в чем не испытывали нужды и навсегда окаменели.

Осип походил, много где побывал. Отведал спагетти, осмотрел цветочный павильон, вымыл руки в туалете, постоял возле механического массажного кресла. Наконец, заметил коридорное ответвление, куда пока не ходил; из-за угла подмигивало розовым. Осип свернул в этот рукав и нашел там кабинку под мерцающей вывеской «Экспресс-Удовольствие». Внутри звучала неопознаваемая музыка того же репертуара, что ненавязчиво журчит в столовых беглого насыщения. Отверстие в стенке. Платежный терминал. Эротические журналы на столике и объявление, запрещающее вход несовершеннолетним и пьяным.

Из кабинки только что вышел румяный мужчина. Он задержался, проверяя, хорошо ли застегнут, и Осип испытал острое любопытство.

– Что там такое?

– Минетная, – легко объяснил мужчина. – Ничего так! Бодрит.

Осип недоверчиво покосился на дверь.

– Это же… надо прямо туда?

– Ну да, – кивнул тот. – Полминуты – и дело в шляпе. Хорошее нововведение! За границей, небось, таких уже много – теперь вот у нас. Люди пари заключают, соревнуются, кто дольше продержится. Ни черта! Полминуты – и отваливаешься, как клещ!

Осип нахмурился.

– А кто же там прячется, за стенкой у них?

Румяный мужчина пожал плечами:

– Тебе не все равно?

Осип помотал головой.

– Нет, вы не поняли. Ну, а вдруг там мужик?

Собеседник потрепал его по плечу:

– Во всяком случае, чисто выбритый – даже если так.

Мужчина зашагал прочь, а Осип, помявшись, вошел в кабинку. Стеклянный стакан замкнулся, и теперь Осипу стали почти не слышны объявления об отправке речных трамваев. Он изучил инструкцию: процедура была предельно проста и сводилась, главным образом, к оплате услуги. Из важного кроме этого упоминалась освежающая дезинфекция до и после знакомства с отверстием. Пожав плечами, Осип заплатил сто рублей, расстегнулся, воровато оглянулся и придвинулся.

Румяный мужчина не обманул: кому-то, может быть, понадобилось и полминуты, а лично Осип уложился в девять секунд. Ощущения, которые он пережил, были неописуемы. Расплывчатые намеки на нечто похожее содержались в арабских сказках.

Ошеломленный, Осип покинул волшебную кабину и некоторое время стоял, собираясь с мыслями. Очень скоро они приняли неприятное направление, что естественно и часто случается с мужчинами в качестве естественного последствия, ибо тварь печальна после соития.

Подозрительный от природы, хотя и порывистый в необдуманных поступках, Осип мысленно перенесся на другую сторону Луны и там, в зазеркалье, представил возможные варианты. Неизвестно, кто его обслужил. Может быть, там сидит какая-нибудь беззубая старушка. Или кто помоложе, но только невообразимо страшный. Может быть, там вообще не рот! А что тогда? Да что угодно. Жизнь человеческая такова, что при любых сомнениях в чем-либо приходится предполагать худшее.

Воображение разворачивало перед Осипом адскую панораму, изобиловавшую отталкивающими существами. Умозрение затуманивалось от избытка нечесаных, пропитых, изъеденных язвами тварей, которым повезло найти остроумный источник обогащения.

Осипу сделалось дурно.

Он решил во что бы то ни стало разобраться с этим надувательством под видом высасывания. Речная прогулка отступила на задний план. Дверь не пришлось искать долго, она была рядом, запертая. Однако Осип, осатанев от скверных предчувствий, рванул ее что было мочи, вырвал с мясом замок и ворвался в маленькую комнату.

Тут он и застыл с разинутым ртом.

Ему навстречу поднялась девушка с огромными васильковыми глазами. Она смущенно улыбнулась. Осипу хватило первого взгляда, чтобы понять, что именно ее он искал и ждал всю свою жизнь.

Севшим голосом он выдавил из себя:

– Это судьба, я знал, что когда-нибудь встречу вас. Вы пойдете со мной?

– Конечно, – прошептала девушка, опуская глаза.

Они взялись за руки.

Красная рука

У Вервольфа были имя, отчество и фамилия; он работал в рекламе, ходил в оперу, на бега и в кинематограф; ел и пил, иногда болел, слушал музыку и даже немного подпевал, когда забирало. Но себя он именовал сугубо Вервольфом. Иногда ему нравилось представить себя героем пухлого романа, который начинался бы так:

«Высокий молодой человек, спешивший по бульвару, вдруг замер и начал хлопать себя по карманам пальто. Где же нож? Экая незадача. Прохожие обходили его, а он сумрачно высился среди них и рылся за пазухой, потом проверял подкладку… Нашел! Слава Богу! Молодой человек просиял. Не хватало еще потерять такую важную вещь…»

И дальше герой совершил бы какой-нибудь ужасный поступок, потому что без этого роман вышел бы скучным. На самом деле Вервольф не причинял зла никому. Наоборот, он отчаянно любил жизнь и сам пользовался всеобщей любовью. Как выразился поэт – «Нет, я хочу безумно жить!» – и это было сказано про Вервольфа, причем подходило к разной расстановке акцента: как на «жить», так и на «безумно».

Без безумства не обходилось, потому что ночами Вервольф превращался в ползучий туман. Он засыпал и моментально пробуждался уже в ином качестве: колышущимся облаком цвета веселой охры, которым и начинал стелиться по полу, будучи в полном сознании и премного довольный происходящим. Вервольф не помнил точно, когда и как это началось. Главное, ему сразу понравилось. Расправив члены, если можно было назвать это членами – потянувшись, в общем – Вервольф вытекал на улицу и пробирался в разнообразные дома к спящим горожанам. Он заползал им в носы, усваивался в легких и разносился кровотоком по тканям, а после собирался заново уже в кишечнике и выходил естественным путем, обогащенный впечатлениями. Люди от этого ничуть не страдали. А Вервольф начинал любить жизнь еще сильнее, усвоив ее в очередном неповторимом проявлении.

Он посещал и стар, и млад; разнообразия ради не гнушался животными. Он пропитывался жизнью как таковой, не проникая в чужие мысли и совершенно не думая, в кого залез. Все представали ему одинаково замечательными. Он постоянно соприкасался с недугами, но они ему не мешали и даже наоборот: подчеркивали упрямство, с которым жизнь, непобедимая в широком смысле, струилась в обход заторов, ущемлений, язв, опухолей и склеротических бляшек. Нагулявшись, притекал домой. Растекшись на постели, он отключался на миг и просыпался уже оформленным, хорошо отдохнувшим и с прекрасными воспоминаниями.