Алексей Шельвах - Приключения англичанина Страница 29

Вот как раз из-за кошек впервые решился Тимоти на открытую конфронтацию с Ленноксом. Однажды патриоты колонною прошли по городу, воздымая на шестах тряпичные куклы, изображающие виднейших английских государственных мужей, военачальников, деятелей науки и искусства, причем внутри кукол жалобно выли кошки. На Главной площади намеревались манифестанты спалить сей символический пантеон английской славы вкупе с несчастными тварями, что должно было, якобы, произвести на горожан приятное впечатление. Тимоти Барнет, прослышав о готовящемся безобразии, примчался на площадь и умелыми аплеушинами разогнал политических вакханалов. Когда же Леннокс поставил ему в укор срыв мероприятия, приподнял его за шиворот и рявкнул: «Precz z moich oczu, kawalek gówna!» Леннокс ничего из сказанного не понял, но с тех пор затаил на Тимоти злобу. Через верных людей пробил информацию относительно биографии зятя и на внеочередном собрании обвинил его в принадлежности к одной из преступных группировок, контролирующих морские пути в Атлантике. Тимоти иронически оглядел окружающих и спокойно ответил, что Леннокс лжет. Внезапно в его руке появился огромный, с огромным же раструбом, пистоль. Патриоты отпрянули. Леннокс, не видя от оных поддержки, буркнул, что вышла ошибка. Разумеется, не успокоился бы и продолжил расследование, но тут Рэчел вцепилась ему в бакенбарды (потаскала бы с удовольствием за волосья, но оплешивел давно уж) и пообещала лишить возможности питаться за счет заведения, ежели не уймется. Леннокс скрипнул зубами и унялся.

Между тем Беатке шел уже осьмнадцатый год. Девица была великолепно сложена, имела приятную наружность. Воспитание получила, – по форсинарским меркам, – очень даже гармоническое: репетиторы научили ее читать, писать, музицировать за клавикордами. Больше всего однако нравилось ей примеривать новые парики и смотреть, как жеребцы в конюшне наскакивают на кобылок. А еще любила дразнить дебильного дедушку: когда входил в трактир, спешила навстречу, расфуфыренная на лондонский манер, и, сделав нарочитый реверанс, подставляла для поцелуя напудренную, в черных крапинах мушек, ланиту. Леннокс шипел и плевался. Беатка хохотала. За спиной у пастора патриоты из тех, кто помоложе, прыскали в кулак. Мнила себя, и не без оснований, первой красавицей в городе. Действительно, многие были не прочь предложить ей руку и сердце, но побаивались мрачного Тимоти, памятуя, сколь решительно хватается он за свой страшный пистоль.

В числе претендентов настойчивее других припадал к ея стопам молодой хозяин поместья Шелл-Рок. Однажды приехал сэр Александр в город, – имея целью выиграть тяжбу за вересковую пустошь с неуступчивым соседом Баклю, хотел нанять стряпчего. Нанял и собрался домой, но, ввиду ненастного вечера, вынужден был искать пристанище. Спешился у дверей трактира «Вересковый мед». Вошед, поразился происходящему: почтенного вида джентльмены чуть ли не обнимались с горцами в килтах, а офицеры в расстегнутых мундирах вели задушевные беседы с какими-то худосочными шпаками. Плешивый старец-священник задорно провозгласил тост за «скорейшее возрождение Каледонии» – лязгнули друг о друга оловянные кружки, взвизгнули волынки, после чего все дружно затянули какую-то гэльскую балладу.

Трактирщик криво усмехался, явно не разделяя оптимизм присутствовавших. Хоть и был в летах, мог себе это позволить, ибо превосходил любого из них ростом и крепостию сложения. Черный кот у него на плече при звуках волынки предерзко мяукал.

Сэр Александр, будучи старшим сыном, все свои силы и время отдавал заботам о поместье, возрождение Каледонии нисколько его не заботило, посему весьма смутился, услышав лозунги, кои выкрикивали разгоряченные элем и виски патриоты. Попятился к выходу и даже выскочил на крыльцо, но, обнаружив, что дождь усилился, вернулся в трактир и обратился к хозяину с просьбой о ночлеге (а что еще оставалось делать?). Почти не надеялся договориться, поскольку худо знал гэльский и пришлось ему изъясняться на английском, что в данной ситуации могло быть воспринято как вызов. Получил однако вполне любезный и, главное, положительный ответ.

И вот, взойдя вслед за Тимоти по резной дубовой лестнице на второй этаж, юноша повстречал в коридоре девушку неземной красоты, которая улыбнулась ему толь прельстительно, что он в миг воспылал.

Всю ночь из головы не шел образ прекрасной дочери трактирщика. Утром стал искать (и нашел) повод представиться ей, пригласил на конную загородную прогулку. Приглашение приняла, родители тоже не возражали, да и попробовали бы только – не привыкла, чтобы ей перечили.

С того дня установились между молодыми людьми отношения – сэр Александр дарил Беате букеты цветов, ленты, даже какие-то драгоценности, вывозил ее в свет, пусть и форсинарский (другого-то не было), а ежели никуда ехать обоим не хотелось, музицировали в четыре руки и пели на два голоса, он читал ей вирши собственного сочинения, к ней, понятное дело, обращенные, она принимала сии свидетельства сердечной склонности как должное, поскольку была избалована вниманием кавалеров. Через три недели признался ей в любви. Обнадежила обещанием подумать.

Надо сказать, что сэр Александр был весьма застенчив, и хотя чувства свои к Беате нимало от родителей ея не скрывал, но и не желал, чтобы широкая общественность преждевременно узнала истинную причину столь длительного его проживания в трактире. Объяснял окружающим, что пробудилось в нем национальное самосознание, недаром в жилах его течет, помимо английской, еще и шотландская кровь, посему желает услышать как можно больше о перспективах освободительного движения.

Эх, бывало, сидит он за кружкой эля и слушает (изображая живейший интерес) разглагольствования националистов, слушает час, другой, третий, скука смертная, да и противно порой, но терпит… а терпит лишь потому, что ждет, когда же Беата будет готова к выезду в маскарад, и бросает украдкой нетерпеливые взоры в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. И вот, наконец, на верхней ступеньке появляется она в атласном (розовом, или голубом, или фиолетовом) платье с фижмами, и тогда ни о каком самосознании уже и речи быть не может …

Ах, он и думать забыл о тяжбе за вересковую пустошь, не вспоминал и про младшего брата Перегрина, курсанта лондонской военно-морской академии, коему обязался ежемесячно посылать денежное вспомоществование (на одну стипендию сумей-ка в столице прожить). Да и престарелых папеньку с маменькой не удосуживался поставить в известность, где он, в какой стороне обретается вот уж более месяца. Зато передал Ленноксу изрядную сумму на нужды патриотов. Старец-идеалист вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, торжествующе поднял над головою перст – вот, дескать, шотландская кровь дает о себе знать, англичане-то корыстолюбивые на такое не способны. Деньги у него тут же отобрала Рэчел (в счет выпитого и съеденного за многие годы), ну и наплевать – уж так был доволен, что «залучил» в свой стан взаправдашнего лорда, к тому же совсем еще молоденького. О преемственности поколений давно задумывался. Ветераны-то постепенно спивались, а молодые хоть и были готовы бить морды всем, на кого им покажут, но участвовать в семинарах ленились, рекомендуемую литературу не читали и представляли собой, если без обиняков, полуграмотное быдло. И вдруг откуда ни возьмись – сэр Александр, юный, самостоятельно мыслящий, щедрый!

Тимоти, познакомившись с юношей поближе, недоумевал: нормальный, вроде, парень, что у него может быть общего с этими полудурками? Недоумевал, а когда догадался, в чем дело, так и растрогался. Надо же, какая любовь. Парень ему нравился – скромный, почти не пьет, в сельском своем хозяйстве преуспел, о родителях и младшем брате печется. То есть сейчас, будучи малость не в себе, он о них не печется, Беатка ему, ясное дело, голову задурила, но как только, даст бог, поженятся, все встанет на свои места.

Что же касается Рэчел, то она встретила молодого человека настороженно: а не имеет ли намерения нанести ущерб благосостоянию семьи? Убедившись, что не имеет, стала к нему приглядываться, – приглядевшись (оказался красавчиком), смягчилась и вскоре уже называла его «зятек». При мысли о том, что предстоит ей породниться с лордом, начинала тихо млеть.

И вот когда приобрел пастор Леннокс в лице сэра Александра столь многообещающего сподвижника, то ужасно собой возгордился, ведь совершенно посторонний молодой человек (но со свежим взглядом!) сумел оценить его выдающуюся личность, и стало старику особенно обидно, что ближние продолжают обходиться с ним без надлежащего уважения: дочка достает попреками, внучка – приколами, а от Барнета вообще можно ожидать чего угодно, вплоть до оскорбления действием. И самое скверное заключается в том, что Тимоти способен оказать на юношу дурное влияние, внушить ему, что серьезнейшие вопросы определения национальной идентичности заслуживают лишь саркастической ухмылки.