Тони Магуайр - Только не говори маме. История одного предательства Страница 3

Официантка в черно-белой униформе провожала нас к столику, и бабушка заказывала послеполуденный чай. Блинчики с джемом и кремом, за которыми следовало розово-желтое мороженое, я запивала соком, а взрослые пили чай.

Моя мать, в платье с квадратным вырезом, с непокрытой головой, весело болтала с бабушкой, которая всегда, независимо от погоды, прятала свои огненно-рыжие волосы под шляпкой. Дамы ее возраста в цветастых платьях, соломенных шляпках или таблетках с улыбкой приветствовали ее, непременно отмечая, как я выросла, комментировали погоду, что мне, ребенку, казалось излюбленной темой разговоров у взрослых.

Среди других особенных событий я выделяла визиты к миссис Триветт, старой школьной подруге моей бабушки, которая, к моему восторгу, готовила изумительные сладости в своем крохотном черно-белом коттедже. Ее сад размером с почтовую марку был заполнен темно-розовыми гортензиями, их пышные кружевные шапки нависали над низкой кирпичной оградой и кивали под порывами ветра. Особенно меня завораживали два гномика с удочками в руках, которые сидели под кустом. Возможно, именно от миссис Триветт передалась моей матери любовь к этим садовым фигуркам.

Бабушка стучала отполированным молоточком по черной двери, и миссис Триветт, в пышном фартуке, открывала ее, выпуская наружу теплый аромат кипящей сладкой смеси, из которой потом получались столь любимые мною конфеты.

Провожая меня на кухню, она показывала, как делаются конфеты. Жирные полоски черно-белой сладкой тянучки подвешивали к крюку, затем вытягивали, пока они не утраивались в длине. После этого миссис Триветт снимала полоски с крюка, некоторые нарезала маленькими кубиками, другие – кусочками покрупнее, скручивая их в пастилки.

Завороженная, я наблюдала за ее работой, а мои щеки раздувались от образцов, которые миссис Триветт разрешала мне скатать самостоятельно и испробовать на вкус. Когда последняя капля сахарного сиропа проскальзывала в горло, я затевала игру, в которую мы играли каждый раз.

– Миссис Триветт, а из чего сделаны маленькие девочки?

Меня никогда не утомлял ее извечный ответ:

– Антуанетта, ну сколько раз тебе повторять? Конечно, из сахара и ванили и из всего самого вкусного!

Я заливалась счастливым смехом, и она награждала меня очередной конфетой.

А в другие дни мама показывала мне игры, в которые сама играла ребенком; эти игры переходили из поколения в поколение. Мы наряжали кукол, лепили из грязи пирожки с помощью маленького ведерка и лопатки. Но больше всего мне нравилось играть с чайным сервизом, который мне подарила бабушка. Сначала я выставляла на салфетку крохотные чашки с блюдцами, за ними чайник и миниатюрный молочник. Потом аккуратно ставила в ряд тарелки. Когда сервировка была закончена, в ход шли маленькие камешки или цветы, служившие сэндвичами и пирожными, которые я подавала своим взрослым компаньонам по игре или куклам. Я разливала импровизированный чай по чашкам, передавая их по кругу, вытирала куклам личики, смахивая невидимые крошки.

Моя мама не только успевала играть со мной в свои детские игры, но и любила одевать меня в красивые наряды, многие из которых шила сама, украшая их пышными оборками по моде того времени.

Сохранилась профессиональная фотография, на которой я, трехлетняя, позировала в сшитом мамой платье в полоску, с белой оборкой. Я сидела, сложив свои пухлые ножки одна на другую, и уверенно улыбалась в камеру. Выглядела я ребенком, обласканным любовью, и я знала, что так оно и было.

Однажды мама привела меня на конкурс «Мисс Перз», и, к ее великой радости, я заняла второе место. Маленькая фотография в рамке заняла почетное место на каминной полке.

Но тем счастливым дням, когда мы были семьей из двух человек, пришел конец. Я столько лет мечтала о том, чтобы они вернулись, и вот, спустя годы, это произошло, но радости не принесло.

Мой отец после войны несколько лет оставался в армии и лишь навещал нас время от времени, привнося в наш быт сумятицу и волнение. Мне он казался, скорее, важным гостем, а не родителем. За несколько дней до его приезда в доме начиналась генеральная уборка, перетряхивали подушки, полировали мебель, натирали полы. Дом наполнялся ароматами выпечки – пекли его любимые печенье и торты, – а в долгожданный день его приезда мама наряжала меня и сама надевала свое самое красивое платье. Нетерпеливо выглядывая в окно, мы ждали, когда откроется калитка и раздастся громкий голос отца, и тогда мать спешила к двери и бросалась в его распростертые объятия.

Отец в то время производил на меня впечатление большого красивого мужчины, повергавшего мою мать в счастливый смех, от которого ее лицо заливалось румянцем. Его приезд всегда сопровождался подарками в виде шелковых чулок для матери и шоколада для меня. Мать терпеливо разворачивала свои подарки, бережно складывая бумагу для дальнейшего использования, а я с восторженными криками срывала упаковку со своего шоколада. Он, великодушный гость, садился в самое удобное кресло и с улыбкой наблюдал за нами.

На мой четвертый день рождения под сорванной упаковкой объемного свертка обнаружился большой, красный плюшевый слон. Взяв его в руки, я подумала, что он куда красивее всех моих кукол. Я назвала его Джамбо и в течение нескольких месяцев отказывалась выпускать из рук. Держа Джамбо за хобот, я таскала его по дому, настаивая на том, чтобы он спал в моей постели и ходил со мной в гости.

Спустя несколько месяцев после того дня рождения отец объявил, что его тянет к гражданской жизни. Он сказал, что хочет проводить больше времени с женой и дочерью. Когда мать услышала эти слова, лицо ее вспыхнуло радостью, и следующие несколько недель я чувствовала, как она возбуждена в предвкушении его возвращения, на этот раз окончательного.

О дне приезда отца я догадалась по запаху выпечки и особенно усердной уборке дома, но прошло еще три дня, прежде чем он наконец приехал. На этот раз подарков после громогласного приветствия не последовало, и за считаные часы беспечная атмосфера, царившая в нашем доме, исчезла навсегда. Началось нарастание напряженности.

После того как меня уложили спать в обнимку с любимым слоником, в мой сон ворвались звуки первой ссоры между родителями. Я ощутила беспокойство. До сих пор мне еще не доводилось слышать таких злых голосов. Я крепче прижала к себе Джамбо, надеясь, что ссора вот-вот утихнет, и вскоре снова провалилась в тревожный сон.

Уже гораздо позже мать объяснила мне, что ссорились они из-за того, что отец пил и играл в карты. Я тогда не понимала истинных причин, но мне было некомфортно. Демобилизовавшись из армии с выходным пособием, отец еще до возвращения домой просадил все деньги за покерным столом, и надежды матери на покупку дома, который она могла бы превратить в настоящий семейный очаг, рухнули. Из того, что рассказала мать в одной из наших редких доверительных бесед, мне стало ясно, что это было лишь первое разочарование из череды грядущих.

Моя мать поняла, что с ребенком на руках и без финансовой опоры ее мечты о собственном доме если и сбудутся, то только при условии, что она сама начнет работать. Но и здесь возникли проблемы. Мало того что в послевоенные годы женщинам трудно было рассчитывать на приличный заработок, рабочих мест вообще осталось крайне мало. Солдаты-победители, задержавшиеся в армии для восстановления разрушенной Германии, возвращались домой, где их ждали массовая безработица, убогие жилищные условия и карточная система. С мрачной решимостью, которая была неотъемлемой чертой ее характера, мать упорно не желала признавать поражение, и вскоре ее настойчивость была вознаграждена. Она нашла работу ночного кассира в гараже, в нескольких милях от нашего дома, и маленькую темную квартиру с освобождением от арендной платы.

Отцу тоже нелегко оказалось устроиться на работу. Хотя он был квалифицированным механиком, единственное, что ему удалось найти, так это место на фабрике, и тоже в ночную смену. Поскольку других предложений не было, он согласился.

Наша жизнь в корне изменилась: теперь каждое утро отец возвращался домой, ворча на усталость, и сразу шел спать, а мать, на плечах которой лежали и дом, и уход за ребенком, спала урывками, лишь когда выпадала свободная минутка.

Хотя бабушка иногда все-таки выводила меня на прогулку, ее визиты становились все более редкими, а дни, когда мы оставались с матерью вдвоем, ушли в прошлое. Я просыпалась в нашей маленькой квартирке, прижимала к себе Джамбо, словно искала в нем опору, и шла искать маму. Не найдя ее дома, я брела в гараж, прямо в пижаме, чтобы побыть с ней. Она никогда не сердилась на меня, просто подхватывала на руки мое еще сонное тельце, смеялась, а потом несла обратно в квартиру и укладывала в постель.

За несколько месяцев до моего пятого дня рождения мы снова переехали, на этот раз в маленький дом с террасой и садом. Отец как раз получил повышение, что означало постоянную работу с более высоким заработком и в дневное время. Ночные смены были слишком утомительны для матери, и теперь, впервые после возвращения мужа, она почувствовала, что может стать полноценной домохозяйкой.