Анатолий Ткачев - Маленький старик Страница 3

Потом ему сделали протез в мастерской. Очень хороший протез, по образцу второго. Сто раз перемеряли и сработали. На хрящ надевался, чтобы поворачиваться. Никто не отличал: да ты красивенький! Ему и веко сохранили, действовало. Только плакать больше не мог, задели слезную железу. Но это к лучшему, снег слезу не вызовет. Одно другое искупает. Когда на работу пошел, там и не знали, что у него вставной глаз. Лишь как-то головой неосторожно повел, он с хряща соскочил, к переносице съехал. Весь день так ходил, тут уж и слепые рассмотрели. С тех пор еще тщательнее за движениями следил и повсюду носил карманное зеркальце. Протез многое ему вернул, он уже не выглядел убогим. Ко всему привыкает человек, безногий со временем тоже начинает себе щеголем казаться. Он еще про запас протез заказал. Что до глаза, то поначалу было чувство иного тела, с полгода саднило, потом притерся — не то протез к нему, не то он к протезу. И тем бережнее относился ко второму — последнему, кто у него остался. Временами напоминала о себе глаукома. Ему предписывали щадить глаза и сердце, чтоб повышенное давление не поднималось. Скакнет двести двадцать на сто двадцать — сосуды закупориваются. Он старался не нервничать, быть всем довольным. Это нетрудно, он по природе такой; могли б не говорить — лучше не знать, не думать. Труднее в дни магнитных бурь, над ними не властен. Кровь приливала к “здоровому” глаза, и он выстаивал за двоих. Ярослав явственно ощущал, как кровяные шарики накатывают в глазную впадину, не находя выхода. Глазное давление, как всякое давление, измеряется в миллиметрах ртутного столба; нормальным считается от пятнадцати до двадцати пяти миллиметров. У него доходило до сорока пяти. А при пятидесяти глаза лопаются кровавыми пузырями. И опять он испытывал похожее на то, как из него тянут нервы. В такую пору старался спать. Рядом с постелью наряду с валокардином лежали таблеточки снотворного. Но как бы ни болела голова, никогда не пришла ему мысль, что, приняв таблеток чуть больше, можно со всем покончить. После того случая он уже побыл мертвым. Магнитная буря пройдет — зачем из-за нее, недолгой, отказываться от жизни. Может, чего интересное будет.

И знал ли отец, что где-то у него большой сын, который так страдает? О ребенке, может, и знал, а о том, как ему нужен, не догадывался. И хорошо, что мама не дожила.

По выходу из школы присвоили вторую группу с направлением в Ивано-Франковское отделение УТОСа. На головное отделение многоотраслевого завода. Сюда школьниками на экскурсии ездили, там у дороги звуковой светофор и аршинный знак “ПЕРЕВЕДИТЕ СЛЕПОГО”. Цеха приспособлены для работы ощупью. В УТОСах и зрячие работают, так как есть производства, физической немощи не поддающиеся. Всё руководство зрячее — иначе контакт с внешним миром не выйдет. Но девяносто процентов незрячих, прежде он не встречал столько. И уровень не тот: в интернате была молодежь, а болезнь с возрастом возрастает. После школы стал пенсию получать, минимум заработной платы; тогда это было шестьдесят рублей. За первый год должен себе выработать. Попал в цех катушек стиральных машин. В его обязанности входило их наматывать. Зрение тут не нужно: детали разной конфигурации, наловчился, в каком порядке мастить, — пошло дело. Обертывал болванку бумагой, крепил в шпинделях и включал суппорт. Проволочка сама мотается в два слоя. Важно не перервать и не запутать. Конец фиксируешь и кусачками обрезаешь лишнее. Главная загвоздка — если станок станет, надо наладчика вызывать из зрячих. Называется эта профессия слесарь-сборщик. К слесарству отношения не имеет, но у них всё так называют; хоть двор мети — в трудовой пишется “слесарь-сборщик”. Вместе с трудовой книжкой выдали ему членский билет УТОСа — по нему бесплатно ездить в черте города, кроме такси, а в летнее время брать железнодорожный билет в любую точку страны за полцены. С выслугой лет и категориям инвалидности льготы повышаются, но Ярославу до того еще далеко. Да он и этим не пользовался: куда ему ехать? Работу распространял старший мастер, принимал продукцию мастер цеха, выборное лицо. Ярослав пришел сюда в хорошее время. Сняли “потолки”, и у людей появился стимул перевыполнять план без боязни урезки; раньше-то больше трехсот рублей в сумме заработка и пенсии получать было не велено. А слепым только давай, у них в работе вся жизнь. Если более ни к чему не пригоден — только в труде забудешься. Оттого многие возрастные пенсионеры, несмотря на трудности дороги, ездят на работу. Предания ходили, как люди десятилетиями этой справедливости добивались. Ярославу даже неловко было: проник на готовенькое. Здесь он законодательный устав УТОСа полностью изучил. Это незнание закона не освобождает от ответственности — зато незнание льгот освобождает от льгот. С ним некоторые интернатские ребята работали, большинство же родители по своим УТОСам разобрали. А кое-кого в другие города отправили, на самостоятельную жизнь. Как они там?… Наверное, так же, живут помаленьку.

После школы в интернате держать не стали. И тут ему, наконец, сказочно повезло: получил однокомнатную квартиру в общежитии гостиничного типа. Нормы по обеспечению жильем в области не выполнялись и наполовину. Всё интернат пробил, сам бы он не знал, куда обращаться. Наверное, из-за него кому-то отказали, тоже было стыдно. Но надо же и ему где-то притулиться. Их было восьмеро на этаже, кухня общая. А так всё личное: комната, прихожая, совмещенные туалет и ванная. Ванна сидячая, не утопишься. Первый этаж — видно, и это учли. У коменданта телефон — неотложку вызвать, если сердце. Соседи — люди семейные, солидные, пьяниц-дебоширов нет. Ни он с ними, ни они с ним близко не общались, на кухне здоровались. Промеж собой они его называли “слепун”, от их детей слышал. Из комнаты выходил пореже, по крайней кухонной нужде — боялся что-нибудь чужое разбить. Была у него большая мечта: достать электросковородку. Чтоб обделывать надобности не выходя. Электросковородка означала для него свой мир.

Так и повелось: утром — на работу, вечером — с работы. На завод ездил автобусом. Имеется у них несколько “газиков” — вот, кстати, где еще зрячие рабочие нужны — что собирают по утрам первогруппников. На Ярослава это право не распространялось, за ним не заезжали, но невдалеке жил незрячий из цеха, и к половине восьмого Ярослав подходил к его подъезду. Все так делают, очень удобно. К сожалению, это только в пределах города, — а многие живут за окраиной. Как своим ходом добираются — лишь они знают. Два-три часа на дорогу, да каждый раз проси, чтоб перевели или подсадили. Только тягой к работе можно объяснить.

Ярослав быстро освоился. Цех небольшой, тридцать человек. На втором этаже, что тоже важно — а то, говорят, некоторые общества инвалидов в бывших бомбоубежищах ютятся. У него свое рабочее место. Над станками плафоны, станки в два ряда, между ними транспортер заготовки подвозит. По другую сторону ящик с инструментами: не всё ж механическая работа, иногда надо подкрутить-почистить. Спецодежда не предусмотрена, халат сам приобрел, вместе со щеткой для уборки. Готовые катушки складывал в коробку и отправлял по транспортеру в цех крупной сборки. Катушки двух классов — с двумя выходами и четырьмя. За семь часов полагалось делать сто тех, сто тех. А он за четыре уж всё поделал. Ему вначале сокращенный день давался, но и от этого отказался. Жалко, что много усердия пропадало зазря. Производство поставлено нехорошо. Не потому, что не справляются, а потому что материал поступает бракованный, отходный. Может, с тем и присылали, что похуже, — потом на слепоту свалить. За качеством должны мастера следить, но у них свои трудности: завернешь, а нового не пришлют — и останутся люди без денег. Все и соглашались. А если кто критиковал, мастер говорил: “Ну що вы хвылюетэсь? Чи вам цим корыстуватысь?”. Что мог на это ответить Ярослав? Получше исполнять свою часть работы. Не удивляйтесь, зрячие, что на свете столько некачественных вещей — они на ощупь слеплены. И не спешите осуждать: всё, что от них зависит, слепые люди делают на совесть. С переработкой хорошую пенсию наработал. Он попросил, чтобы ему и пенсию, и зарплату на книжку переводили, благо касса через дом. Берет, когда надо, сколько надо. А много ли одному надо? Мог бы и на пенсию прожить, но чем тогда заняться? Не для хлеба же работает — для работы. Деньги насильно суют и они скапливаются. Богатый жених, а никто не знает.

Тогда же на учет в спецмагазине встал. Его день был шестнадцатого. Для этого отдельная книжечка с вырезными талонами. Как других, не знает, а его этот магазин почти освободил от хождения за продуктами. И в промтоварах для них спецотделы есть. На заводе тоже отоваривали, давали даже сгущенное молоко в стеклянных банках. Для правильного распределения создан рабочий контроль из двух человек; один — обязательно зрячий, второй — представитель слепых. Придут свитера или шарфы — контролеры и за качеством следят, чтоб слепым требуху не подсовывали. Ярославу даже многовато было. Сигареты, например, другим отдавал. Этим быстро авторитет заслужил. Хотели его в районные группорги по контролю выбрать, но он из стеснительности отказался.