Эд Макбейн - Сборник " " Страница 3

Она опять замахнулась, и по короткой дуге револьвер устремился к моему лицу. Я выбросил вперед руку и схватил девицу за запястье, отведя револьвер в сторону. Другой рукой я наотмашь ударил ее по лицу. Я сжал ее запястье так крепко, что она выронила револьвер в мусорный бак; у нес вырвался негромкий вскрик. Я дал ей еще одну пощечину, и она отлетела к стене, открыв рот в изумлении и ужасе.

– Мы пришли сюда кое-зачем, – напомнил я.

– Ты, вшивый сукин сын, я не прикоснулась бы к тебе, даже если бы ты оставался последним мужчиной на земле.

На этот раз я ударил ее сильнее, расстегнул молнию на кожаной куртке и разорвал блузку. Мои пальцы нащупали лифчик и сорвали его. Я притянул ее к себе и прижался ртом к ее губам. Она сопротивлялась и прятала губы, но я рванул ее к себе и обхватил руками. Через некоторое время она перестала сопротивляться.

Снаружи по-прежнему завывал ветер. Я оставил ее тяжело осевшей возле стены, сунул пятидолларовую бумажку в мусорный бак и сказал:

– Скажи Льву, чтобы держал свою приманку дома. Если он пошлет ко мне еще одну потаскушку, я сломаю ему вторую руку.

Я вышел из здания. Я был раздражен, очень раздражен. Мне не нравится, когда меня обводят вокруг пальца. Я был готов найти этого Льва и действительно сломать ему вторую руку. Я был готов оторвать ее и запихать ему в рот. Вот что примерно я чувствовал... Вы идете на похороны и не собираетесь участвовать в боксерском матче. Вы не рассчитываете встретить подонков, которые вытряхивают деньги из бедного квартала. Это как монеты, которые высыпаются из автомата, продающего жевательную резинку. От этого так воняло, что мне хотелось заткнуть нос.

Я кипел от негодования и прежде, чем осознал что делаю, я уже стоял перед бакалейной лавкой О'Доннела. Я вошел, когда увидел, что за прилавком – Кит.

– Шесть банок пива, пожалуйста, – сказал я.

Она вздрогнула и подняла голову, услышав мой голос.

– Курт, – сказала она, – один из них только что был здесь.

– Что?! Где он?

– Только что вышел. Он сказал, что нам лучше, отдать деньги завтра, а не то...

– Куда он пошел? – Я был уже на полпути к двери.

– В сторону Плезнт-авеню, – ответила она. – Он одет в мягкую шляпу и зеленое пальто.

Я не ждал больше ни секунды, выбежал из лавки и направился в сторону Плезнт. Пройдя полквартала, я настиг его. Со спины он казался здоровенным парнем – высокий, плечи распирают пальто. Я догнал его и схватил за руку, завернув ее за спину.

– Привет, – сказал я. – Меня зовут Курт Кеннон.

– Эй, мужик, ты что, очумел или что-нибудь в этом роде? – Он попытался освободиться, но я крепко держал его.

– Отведи меня к шефу, – сказал я.

– Ну ты, мужик, наглеешь, – заскулил он. Я все еще не мог видеть его лица, но говорил он по-детски, словно был большим ребенком, начавшим качаться штангой.

– Ты хочешь, чтобы я оторвал тебе руку? – спросил я.

– Спокойней, мужик. Спокойней. – Он попытался повернуться, но я прижал его покрепче. – Чем ты недоволен? – спросил он наконец.

– Я не люблю вымогательства.

– А кто его любит? Мужик, ты...

Я рванул его руку, и он взвизгнул.

– Хватит болтать, – гаркнул я. – Веди меня к сукину сыну, который все это начал, или прощайся с рукой.

– Полегче, мужик, полегче. Я уже иду.

Мы пошли по Плезнт, я оставался позади него, готовый в случае чего вывернуть ему руку.

– Он здесь никого не обижает, – продолжал тяжеловес. – Он не хочет никого обижать в любом случае.

– Он уже обидел, – сказал я. – Он перерезал глотку Даггере.

– Ты не должен закладывать меня, – попросил тяжеловес. – Ты не должен меня закладывать.

– Иди!

Он шел еще довольно долго и внезапно остановился.

– Здесь, – сказал он, указывая головой. – Он здесь, наверху, но он не собирается никого обижать...

– ... вообще. Я знаю.

– Ты только не закладывай меня, мужик. Мне не надо неприятностей.

Я оттолкнул его от себя, и он чуть не упал на тротуар. Я наконец увидел его лицо: это был совсем еще юноша, не более двадцати лет, с большими голубыми глазами и розовыми щеками.

– Держись от всего этого подальше, – сказал я.

– Конечно, мужик, конечно. – Он вскочил на ноги и побежал по улице.

Я взглянул на красное здание, на верхнем этаже которого светилось одно окно, поднялся на крыльцо, сложенное из песчаника, и подергал входную дверь. Она не отворилась, я налег на нее плечом, дверь разлетелась на куски. В подъезде оказалось темно.

Я поднимался по лестнице на последний этаж. Когда наконец я добрался до него, то изрядно запыхался и остановился, чтобы перевести дыхание. Тонкая полоса янтарного света падала на пол через щель под дверью. Я подошел и подергал ручку. Закрыто.

– Кто это? – послышался голос.

– Мужик, это я, – ответил я.

– Зип?

– Да. Давай, открывай.

Дверь приоткрылась, и я толкнул ее, открыв нараспашку. Она ударилась о что-то, я пинком захлопнул ее за собой и прислонился к ней спиной. Все, что я увидел вначале, был Лев с гипсовой повязкой на руке.

Его глаза сузились, когда он увидел, кто пришел, и он шагнул ко мне.

– Не буду, – мой голос был мягок, – я не буду, Лев.

– Он прав, – подхватил другой голос. Я комнате горела только одна лампочка, и углы ее оставались в тени. Я вгляделся в один из углов и различил там старую софу и пару голубых слаксов, вытянувшихся на ней во всю длину. Проследовав взглядом по слаксам, а затем рубашке, я добрался до узкого лица с выступающими скулами и сверкающими глазами, опущенными вниз на открытый нож с выкидным лезвием, которым человек чистил ногти на руке.

– Вы, должно быть, мистер Подонок собственной персоной? – спросил я.

Длинные ноги спустились с софы, и на свет появилось лицо. Жестокое молодое лицо, с резкими морщинами, точно проведенными от носа к узким сжатым губам.

– Меня зовут Джекки, – сказал он, – Джекки Бирон. А вы что за игру затеяли, мистер?

– Сколько тебе лет, Джекки? Двадцать два? Двадцать три?

– Достаточно стар, – ответил он и сделал еще один шаг ко мне, подбросил нож и поймал его на лету. – А сколько лет вам, мистер?

– А вот я действительно стар, подонок. Мне тридцать.

Действительно стар.

– Может быть, вы больше уже не будете стареть. Вам не стоит жаловаться.

– Чарли Даггере тоже было около тридцати, – сказал я. – Он тоже не будет больше стареть.

– Да, – сказал Бирон. – Это именно то, что я имел в виду.

– Сколько уже времени ты вытряхиваешь деньги из местных торговцев, Джекки?

Он ухмыльнулся:

– Я не знаю, о чем вы говорите. Торговцы передают мне деньги в дар. Я их любимый благодетель. Им нравится давать мне деньги. Я даю им уверенность, что сопливые мальчишки не будут больше бросать воняющие бомбы в их лавки или бить стекла в окнах. Я делаю им добро.

– Ты думаешь, что нашел новый трюк, не так ли?

– Что?

– Ты слышал, что я сказал. Ты затеял несложную игру. Достаточно только показать нож, и владелец магазина намочит свои штаны. Это уже делали, Джекки. И подонки покруче тебя.

– Ты не должен сносить это, Джекки, – сказал Лев. – Ты не должен сносить все это от какого-то бродяги.

– А ты можешь найти свою девушку в мусорном баке в одном из подъездов, – бросил я ему. – У нее не хватало кое-чего из одежонки, когда я уходил от нее.

– Зачем ты, сукин... – Он бросился ко мне, но я развернул его и толкнул через комнату к софе. Его голова ударилась о стену с глухим стуком.

– Хорошо, приятель, – сказал Бирон. – Хватит ходить вокруг за около.

– Я не играю, Джекки-бой.

– Убирайся к черту из этого квартала, – сказал он. – У тебя длинный нос, а я не люблю длинных носов.

– А почему ты думаешь, что удастся сделать что-нибудь с моим длинным носом, Джекки-бой?

– Ну ты и мудрец, – сказал он с отвращением. – Настоящий мудрец.

Он сложил свой нож, а затем нажал кнопку на его рукояти.

Лезвие открылось, выскочив со свистом.

– Очень впечатляет, – сказал я. – Подходи и пусти его в ход.

– Стальные нервы, да? – спросил он с легкой усмешкой.

– Нет, сынок, – ответил я. – Мне просто на все плевать, вот и все. Ну, давай же!

Он замешкался, и я закричал:

– Давай, подходи, тупой ублюдок.

Он шагнул ко мне и сделал молниеносный выпад ножом. Я поймал его руку и дернул, мы закружились под электрической лампой, как два балетных танцора. Я пригнул его руку и в то же время резко ударил ногой. Он отлетел в глубь комнаты, пытаясь сохранить равновесие, повернулся со зловещей ухмылкой на лице и затем сделал то, что никогда не сделал бы человек, опытный в обращении с ножом.

Он метнул нож.

Я отклонился в сторону, и лезвие просвистело мимо мое головы. Я услышал, как оно вонзилось в дверной косяк позади, и улыбнулся: