Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман Страница 30

Просыпается от собственного крика в слезах и удушье, долго не может успокоиться, пьет валокордин, курит на кухне и плачет.

Паяцу снится венецианский карнавал. Темные улицы города на воде наполнены музыкой, тайной, пороками и мертвой красотой. Паяц ищет. Обращается к кружащимся вокруг ряженым, но его не видят. Он задает вопрос одному, другому, но те смеются и ускользают. Паяц злится, ему очень важно найти того, кого он ищет. Он кидается к темной глади канала, заглядывает в него, пытаясь увидеть, ухватить взглядом свое отражение, но вода слепа, в ней расплываются отблески фейерверков, силуэты танцующих, зданий, а самого Паяца там нет. Он пугается и бежит мимо празднующих, мимо темных каналов и кривляющихся мимов, через сверкающие праздничными огнями площади и узкие переулки. Перед одним из домов он останавливается. Видит то самое окно. Оно светится мягким леденцовым светом. Это из-за смешного оранжевого абажура с кисточками, которые они вместе смастерили из старой занавески. Он стоит как вкопанный, сердце колотится, уж в этом окне он точно себя увидит. Он завороженно подходит ближе и ближе. Но ничего не видит, только свет. «Неужели меня на самом деле нет?» – думает он. Смотрит в окно и не может оторваться. Меня просто нет, как же я раньше этого не знал?

Паяц просыпается, какое-то время лежит неподвижно, смотрит в потолок. Потом переворачивается на другой бок и снова засыпает.

Лора видит себя в странном кирпичном здании с множеством переходов, узких туннелей и проходов. Ходит по ним, пытаясь найти выход. Неожиданно заходит в комнату, заставленную мебелью. Крепкий дубовый шкаф, плюшевые диваны, разноногие стулья и столы. Лора рассматривает мебель, которая вдруг начинает уменьшаться и расплываться, теряя очертания. В конце концов просто исчезает. В этот момент Лора, перестав сдерживать в себе желание, взлетает и медленно летит к большому-большому окну. Лететь трудно, а хочется подняться выше. Вылетая из комнаты, Лора видит фигуру, летящую к ней издалека. Это высокий мужчина с темными волосами, и он летит быстрее и легче. Они встречаются и летят вместе вверх. Мужчине лететь просто. Лора обнимает его двумя руками, уткнувшись лицом куда-то в живот. Ей совершенно все равно, куда они летят, ей просто очень хорошо.

Во сне Мориц – смешарик Нюша. Розовый и красивый. Во сне с ним Мент. Он тоже смешарик – Ежик. И это их нисколечко не беспокоит. Нюша-Мориц и Ежик-Мент бегают по дорожкам больницы. Тепло и весело. Лето. Они смеются, носятся туда-сюда, взявшись за руки, и подпрыгивают. Нюша-Мориц кричит Ежику-Менту: побежали купаться! И они бегут к фонтану. Залезают в голубой детский бассейн и вдруг становятся десантниками в фиолетовых беретах. И у них праздник. Нюша-Мориц поет песни, а Ежик-Мент машет флагом, на котором надпись: «Нет войне! All you need is love!» Мориц во сне улыбается.

Костя бродит вокруг развалин античного храма на безымянном греческом острове. Храм стоит на высокой горе, поросшей средиземноморскими соснами. Жарко, стрекочут цикады. Костя устает и садится на обломок колонны, смотрит на храм. Возникает желание молиться. Он ложится на нагретый солнцем обломок колонны и засыпает. Во сне видит полупрозрачную деву в развевающихся одеждах. Она кружится и зовет с собой. Дева показывает разные части острова: то маленькую деревеньку, то берег, потом горы. Все, что он успевает рассмотреть вокруг, удивительно прекрасное и яркое. Они оказываются под водой. На той глубине, где уже сумрачно, но солнце проникает и туда. Они подплывают к развалинам простого античного жилища – маленькой хижине. Дева указывает на него рукой. Костя входит, а она остается снаружи. Внутри все так, как будто жилище оставили только что.

В маленькие окошки проникает призрачный солнечный свет. Лучи скользят по грубо сколоченному столу и скамье, над очагом подвешен кувшин с надколотым носиком. Множество предметов, назначения которых Костя не понимает. Он садится на лавку и долго рассматривает все вокруг. Внезапно становится отчаянно грустно. Он плачет о том, как ненадолго дается возможность прикасаться к окружающим людям и предметам – всего лишь на несколько десятков лет! И у него еще есть время.

Костя просыпается в палате от острого желания кого-нибудь обнять.

Больничной дворняге Лизе снится ее любимый сон. О том, что она стала главным врачом больницы. Она ездит с шофером в департамент, проводит долгие совещания, посещает отдаленные корпуса больницы с бессмысленными, но очень страшными для окружающих проверками. Во сне у нее собственная столовая и повар. Больше всего ей нравится финал сна: когда она, будучи главным врачом, возвращается в кабинет, исполнив свои начальственные обязанности.

Кабинет даже во сне заставляет собаку нежно перебирать лапами. Она со всех ног бежит в красный кирпичный двухэтажный особняк девятнадцатого века. Из крыши которого гордо торчит золотой крест. Кабинет главного врача находится на втором этаже. В пролете между первым и вторым этажами висит огромная, батального размера картина «Снятие цепей». На ней изображен французский врач-реформатор Филипп Пинель, прославившийся борьбой за смягчение психиатрического режима. Он снимает цепи с истерической барышни, обнажившей грудь.

Второй этаж корпуса разделен на две части. Справа больничная церковь, слева приемная и кабинет. Причудливое сочетание Пинеля с церковной позолотой и ладаном, выросший из крыши крест, зеленая коверная тишина, напряженные лица в приемной – все это придает Лизиному сну небывалую торжественность и высоту. В этот момент Лиза окончательно теряет голову, перестает быть собой и становится чем-то неизмеримо большим. И, становясь большим, Лиза строго вопрошает:

– Вы понимаете, что такое шизофрения?!

Неожиданно во сне все меняется, величие кабинета главного врача больницы сменяется уютом и затхлостью больничного музея. Среди старинных, обнимающих себя смирительных рубашек и пожелтевших историй болезни можно ознакомиться с меню пациентов столетней давности. Пациенты после экскурсий перестают воспринимать селедку на завтрак как нечто само собой разумеющееся и долго потом вспоминают всякие бланманже, стерлядки припущенные, бефстроганов с черносливом и малиновый крем на десерт. Меню звучит потусторонней музыкой. Незнакомые на вкус названия придают собачьей дремоте особую изысканность. Сквозь сон она слышит звуки подъехавшей психиатрической перевозки. В ней привозят больных из города. Лиза с любопытством, открыв глаза, нюхает воздух, пытаясь определить, знает ли она, кого привезли на этот раз…

Рождество

Новый год благополучно наступил, все подарки подарены, деньги потрачены, общение с родственниками уже утомило, и тут наступают первые рабочие дни. В новогодние праздники больница работает как обычно, безумие не уходит на каникулы. Наоборот: интенсивное общение с семьей, возлияния и злоупотребления, нарушение привычного ритма приносят обильный приток пациентов.

Косулин, промучившись всю неделю в колебаниях между желанием рвануть в Одессу, убить жену и ее любовника и страхом нарушить привычное равновесие жизни, с воодушевлением шел на работу. За дни праздников он выпил с Паяцем ящик водки. Еще три раза сходил с сыном на горку и один раз на каток, навестил мать, которой так и не признался, почему плохо выглядит, счастливо избежал встречи с родителями жены, наврав про срочную консультацию.

Он успел позабыть о больничных делах, отодвинув их и освободив место для хаоса внутренней жизни. Дочка укатила в Питер с институтской компанией, и он был этому рад. Появившееся в ее взгляде презрение провоцировало на необдуманные поступки. Он видел, что она ждет от него решительных действий, но не умел объяснить, насколько раздавлен изменой ее любимой мамочки.

Жена должна вернуться сегодня. Раз в день она посылала ему лживые эсэмэски о том, как скучает и хочет домой. Он с ужасом представлял, как она вернется и наступит час «икс». Ее не было целую неделю, и с очевидностью напрашивался праздничный секс. Что делать?! Он не сможет не выдать себя. Он просто не сможет. В таких вот мыслях психолог вышел на улицу и отправился на работу.

В праздники Москва принадлежит людям. В метро полно свободных мест. Становятся отчетливо видны изгибы улиц, стряхнувшие с себя двойные ряды припаркованных машин. На короткие минуты узнается старая Москва – Москва детства. В такие дни Косулин чувствует, что не так уж он любит людей. Он представляет себе, что бы могло такого случиться, не очень трагического, но все же совершенно неотвратимого, чтобы в Москве убавилось раза в три народу. Чтобы Москва потеряла свое значение, где-то вырос Новый Прекрасный Город, и все уехали туда. А остались те, кто слишком ленив, чтобы искать лучшей доли. Как раз такие, как он.