Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток Страница 30

— Я не хочу замуж, — сухо сказала яблочная кошка. — По-настоящему я замуж не хочу. Нам мужчин в доме не надо, мы и сами прекрасно со всем справляемся… Я думала, вы о фиктивном браке… А по-настоящему я не хочу.

Бэтээр отобрал у нее ружье, положил его на стол, обнял яблочную кошку покрепче, потому что она тут же начала сопротивляться, и поцеловал в мокрую соленую щеку. Он мечтал — в губы, но она отвернулась. Да еще и завела строгим воспитательским голосом:

— Это что еще такое?! Как вам не стыдно?! Я же сказала: я не хочу!

Вот ведь бабы… Обязательно надо высказаться. Как будто ее кто-нибудь спрашивает.

— Как будто тебя кто-нибудь спрашивает, — буркнул Бэтээр, пытаясь отвести ее не по-женски сильные руки, которыми она упиралась ему в грудь. — Ишь ты, не хочет она… О Любочке подумала бы, эгоистка…

Руки ее дрогнули, и ему удалось поймать их, завести ей за спину и сжать обе одной своей. Одной левой, вот так!.. Он тоже спортом занимался. А освободившейся правой уже можно было придержать ее затылок, чтобы головой не вертела и ему не мешала. А то дали бабам волю.

— Я же сказала…

Подумаешь, сказала она. Бэтээр не собирался слушать всякие глупости. Он собирался ее поцеловать. Фиктивный брак, ишь ты… Развелось феминисток. Ты к ней со всей душой, как сказал бы Васька, — а она: фиктивный брак! Я тебе покажу фиктивный брак… ты мне полдюжины детей нарожаешь…

— Сколько-сколько? — изумленно спросила яблочная кошка, забыв сопротивляться.

Бэтээр сообразил, что про детей он нечаянно сказал вслух, и торопливо успокоил ее:

— Сколько хочешь. Полдюжины — это я так, от радости. Я всегда все планирую с размахом, привычка у меня такая. А ты как хочешь. Можно штуки три-четыре.

Яблочная кошка злобно зашипела сквозь зубы — совершенно по-кошачьи — и опять стала выкручиваться из его рук. Не хочет три-четыре. Вот ведь глупая.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал он, покрепче сжимая ее руки и затылок. — Можно не больше трех.

И быстро потрогал ее губы языком. Соленые. А щеки? Тоже соленые. И ресницы соленые. И чего она там все время говорит? Надо это дело прекратить. Все равно он сейчас не в состоянии что-то слушать.

Он это дело прекратил, она перестала высказывать свое возмущение, правда, не сразу — сначала он чувствовал, как ее губы шевелятся под его губами, все еще пытаясь что-то сказать, потом она протестующее замычала и опять попыталась отвернуться. Бэтээр оторвался от ее губ, отдышался и засмеялся, когда она тут же начала что-то сердито бормотать. Жаль, что уже так темно, наверняка щеки у нее сейчас полыхают, как маков цвет. И круглые честные глаза сверкают, как у рассерженной кошки. Ай, жалко, что так темно.

— В нашей спальне всегда будет гореть свет, — доверительно сообщил Бэтээр яблочной кошке. — Не очень яркий. Так, ночничок какой-нибудь, чтобы я мог тебя видеть…Не вырывайся. И перестань болтать, мешаешь. Сейчас я тебя опять поцелую.

— Вы что, не слышите, что вам говорят? — возмущенно спросила яблочная кошка.

— Конечно, нет, — бездумно ответил он, опять склоняясь к ее лицу. — Чего там слушать-то… Глупости бабские. Не мешай.

Яблочная кошка опять рванулась из его рук и злобно зашипела, а он опять засмеялся и потрогал ее губы языком. Нет, уже не соленые. Хорошо. Он сделает все, чтобы она больше никогда не плакала.

— Тетя Наташа, — раздался Пулькин голос где-то совсем рядом, буквально в трех шагах. — Вы здесь, тетя Наташа? Бэтээр куда-то пропал. Машина уже давно стоит, а его все нет и нет. Бабушка Настя даже беспокоиться начала.

— Я здесь, — недовольно сказал Бэтээр, выпуская яблочную кошку из рук. — Чего это вдруг обо мне все забеспокоились? Когда сама допоздна шастаешь — так это как так и надо! А как я на минутку задержался — так сразу и забеспокоились все!

— Когда это я до пол двенадцатого шастала? — обиженно откликнулась Пулька и с треском полезла сквозь розовые кусты. — На минутку он задержался! Машина уже больше часа стоит! Откуда мы знаем, где ты и с кем?

— Я с тетей Наташей.

— А-а, тогда ладно, — успокоено буркнула Пулька, вламываясь наконец в свободное пространство, огороженное розовыми зарослями. — Черт, ободралась вся…А что это вы тут делаете?

— Ободралась она! — сердито проворчал Бэтээр. — Дома надо сидеть, чтобы не обдираться, а не по кустам лазать! Обещала помогать, а сама вон чего… Я тетю Наташу уговаривал замуж за меня идти. Уже почти уговорил, а тут ты…

— Правда? — обрадовалась Пулька. — Ой, тогда я пошла. Ты не торопись, братик, мы дверь закрывать не будем, мы Жульке скажем, чтобы тебя дождалась. Пока, да? Спокойной ночи, тетя Наташа! И учтите: Бэтээр хороший. На вашем месте я бы согласилась, не задумываясь.

— Два сапога пара, — пробормотала яблочная кошка и поднялась, подхватывая со стола ружье и привычно вешая его на плечо. — Полина, твой брат шутит, неужели не понятно…Ладно, поздно уже, давно всем спать пора. Спокойной ночи. Полина, не лезь напролом, вот же удобный проход. Не видишь? Иди за мной.

Яблочная кошка стала пробираться по удобному проходу сквозь розовые кусты, Пулька потопала за ней, тревожно приговаривая: «Как это шутит? Ничего он не шутит!», — а Бэтээр пошел за Пулькой, мечтая наконец-то как следует отшлепать ее. Выпороть, как сидорову козу. Солдатским ремнем. А еще лучше — компьютер отобрать. На все лето. Нет, на все лето — это чересчур, он все-таки не садист. На месяц. За месяц она как раз успеет прочувствовать всю меру своей вины, но еще не успеет его возненавидеть за бессердечие и неоправданную жестокость. А ведь помогать обещала! Помощница… Морда бесцеремонная.

— Спокойной ночи, — опять сказала яблочная кошка и не оглядываясь пошла к дому.

Бэтээр с Пулькой вместе сказали: «Ага», — и постояли еще немножко молча, глядя ей вслед.

— Знаешь, что, — наконец торжественно заявила Пулька. — Мне кажется, тетя Наташа согласится. Скоро. Может, уже даже завтра.

— И с чего это тебе так кажется? — заинтересовался Бэтээр.

— Женская интуиция, — важно объяснила Пулька. — Это тебе не понять, это для мужиков слишком сложно. Согласится, вот увидишь. Только тебе надо как-нибудь посмелее… понастойчивее как-нибудь. А то ты со своей нерешительностью сто лет будешь уговаривать, знаю я тебя… Лучше всего, если бы ты ее соблазнил. Тогда она, как честная женщина, просто обязана будет выйти за тебя замуж. Правильно?

— Пулька, откуда ты все это знаешь? — поразился Бэтээр. — Про соблазны и все такое… тебе еще не рано? Или это уже в школе проходят?

— В школе! — надменно фыркнула Пулька. — Бэтээр, ты все-таки совершенно дремучий. В школе проходят про размножение. А про любовь — это в художественной литературе. У нас дома, между прочим, очень неплохая библиотека, если ты помнишь. Зачем ты ее собирал, если даже классиков не читаешь? Если бы читал, то знал бы: как только соблазнят — так сразу женятся. Обязаны, как честные люди.

Она повернулась и пошла к дому стариков, на ходу пофыркивая и бормоча что-то по поводу необразованности всех мужиков вообще и его. Бэтээра, в частности. Бэтээр пошел за ней, с интересом прислушиваясь к ее бормотанью и тоже время от времени пофыркивая — от веселого удивления начитанностью своей маленькой сестры. Пороть солдатским ремнем он ее раздумал. И компьютер отбирать не будет. Пулька сказала, что тетя Наташа согласится выйти за него замуж, скоро, может быть, даже завтра. Нет, не будет он отбирать у Пульки компьютер. Наоборот, надо ей что-нибудь подарить.

— Пулька, — негромко окликнул он сестру. — Ты те штаны еще хочешь? Помнишь, ты весной говорила — короткие и с разрезами.

— Не хочу, — ответила она, не оглядываясь. — Мода прошлого сезона. Отстой.

— А чего же ты хочешь? — растерялся Бэтээр.

— Больше всего я хочу, чтобы ты на тете Наташе женился, — так же не оглядываясь сердито сказала она. — Идем скорей, бабушка Настя ждет.

Глава 8

Наталья никак не могла заснуть и по этому поводу очень нервничала. Да, именно по этому поводу, и не по какому другому. Завтра… то есть уже сегодня рано вставать, Любочка опять проснется в пять часов, а потом — по хозяйству возиться, а потом — опять народ пойдет, а потом — Анина мама юристов приведет… Очень колготной день будет, очень трудный. Обязательно нужно поспать хоть немножко.

Да что же это такое, в самом-то деле! Сроду она бессонницей не страдала. Страдала от недосыпу — это да, это у нее практически всю жизнь. В смысле — всю сознательную жизнь, с тех пор, как у нее появились Вера-Надя. А до этого, еще в той, бессознательной и в общем-то бессмысленной, жизни был спорт, жесткий режим, тренировки под наблюдением врача, кормежка под наблюдением врача, сон под наблюдением врача… Только работа и институт были не под наблюдением врача.