Жоржи Амаду - Габриэла, корица и гвоздика Страница 31

– А все потому, что она слишком часто ходила в церковь... - заметил Ньо Гало, закоренелый безбожник.

– Именно... - согласился полковник Рибейриньо. - От замужней женщины, которая шагу не может ступить без падре, добра не жди.

Ему нужно было запломбировать еще три зуба, поэтому он с особой грустью вспоминал сладкий голос дантиста под жужжание японской бормашины, его красивые фразы и образные сравнения, похожие на стихи...

– У него была поэтическая жилка, - заметил доктор. - Однажды он продекламировал мне несколько прелестных сонетов. Превосходные стихи, достойные Олаво Билака[49].

Дантист, так непохожий на сурового и угрюмого мужа, который был лет на двадцать старше Синьязиньи, был на двенадцать лет моложе ее! А эти умоляющие глаза святого Себастьяна! Боже мой! Какая женщина - женщина в расцвете лет да еще замужем за стариком, который больше времени проводит на плантации, чем дома, которому она уже надоела, который не пропускает ни одной мулаточки на фазенде, который неотесан и груб, - какая женщина особенно если у нее нет забот о детях - смогла бы устоять?

– Не защищайте вы эту бесстыдницу, дорогой сеньор Ари Сантос... прервал его Маурисио Каирес. - Честная женщина - это неприступная крепость.

– Кровь... - мрачно сказал доктор, словно на него легло бремя вечного проклятия. - Кровь рода Авила, -кровь Офенизии.

– И вы считаете, что во всем виновата наследственность? Сравниваете платоническую любовь, которая не пошла дальше взглядов и не имела никаких последствий, с этой грязной оргией. Сравниваете невинную благородную девушку с этой распутницей, а нашего мудрого добродетельного императора с этим развратным дантистом...

– Я не сравниваю. Я лишь говорю о наследственности, о крови моих предков...

– И я никого не защищаю, - поспешил заверить Ари, - я просто рассказываю.

– Синьязинью перестали интересовать церковные праздники. Она начала посещать танцевальные вечера в клубе "Прогресс"...

– Вот вам пример разложения нравов... - вставил Маурисио.

– ...и продолжала лечение, только уже без бормашины и не в сверкающем металлическом кресле, а в постели.

Юный Шико, стоя с бутылкой и стаканом в руках, жадно ловил эти подробности, вытаращив глаза и раскрыв рот в глупой улыбке. Ари Сантос заключил свою речь фразой, которая показалась ему лапидарной:

– Вот так судьба превратила честную, набожную и скромную женщину в героиню трагедии.

– Героиню? Вы мне своей литературщиной голову не морочьте. Не оправдывайте эту грешницу, иначе куда мы тогда придем? - Маурисио угрожающе вытянул руку. - Все это - результат разложения нравов, которое в нашем городе становится угрожающим: балы, танцульки, бесконечные вечеринки, флирт в темноте кинозалов. Кино учит, как обманывать мужей, и тоже ведет к упадку нравственности.

– Не сваливайте вину на кино и на балы, сеньор. Жены изменяли мужьям и задолго до кино и до балов. Начало положила Ева со змием... - засмеялся Жоан Фулженсио.

Капитан его поддержал. Адвокат преувеличивает опасность. Он, капитан, тоже не оправдывает замужнюю женщину, забывшую свой долг. Но из этого не следует, что нужно обрушиваться на клуб "Прогресс", на кино... Почему он не обвиняет мужей, которые не уделяют внимания женам, обращаются с ними как со служанками и дарят драгоценности, духи, дорогие платья, предметы роскоши девицам легкого поведения, этим мулаткам, которых они содержат и для которых они снимают дома? Хотя бы богатый особняк Глории на площади. Глория одевается лучше любой сеньоры, а тратит ли полковник Кориолано столько же на свою жену?

– Его жена такая же развалина, как и он...

– Я говорю не о ней, а о том, что вообще у нас происходит. Так это или не так?

– Замужняя женщина должна сидеть дома, воспитывать детей, заботиться о муже и семье...

– А девочки для того, чтобы проматывать деньги?

– Я не считаю, что дантист так уж виноват. В конце концов... - Жоан Фулженсио вмешался в спор: необдуманные слова капитана могли быть дурно истолкованы присутствующими фазендейро. - Дантист был холост, молод, его сердце было свободно. Он не был виноват в том, что женщина находила его похожим на святого Себастьяна. Он не был католиком, вместе с Диоженесом они были единственными протестантами в городе...

– Он далее не был католиком, сеньор Маурисио.

– Но почему он не подумал, прежде чем улечься с замужней женщиной, о незапятнанной чести ее мужа? - спросил адвокат.

– Женщина - это соблазн, это дьявол; из-за нее мы теряем голову.

– И вы думаете, что она сама ни с того ни с сего бросилась ему в объятия? Что он, бедняга, ничего не сделал для этого?

Присутствующих увлек спор между двумя уважаемыми интеллигентами адвокатом и Жоаном Фулженсио, из которых один держался строго и агрессивно, выступая как непреклонный блюститель морали, а другой добродушно улыбался, любил пошутить и поиронизировать, у него никогда нельзя было понять, говорит он серьезно или шутит. Насиб любил слушать подобные споры. К тому же тут еще присутствовали и могли принять участие в дискуссии доктор, капитан, Ньо Гало, Ари Сантос...

Жоан Фулженсио не считал, что Синьязинья могла сама броситься в объятия дантиста. Очевидно, он говорил ей любезности, вполне возможно. Но, спрашивал он, не является ли это первой обязанностью хорошего дантиста, который должен вежливо обходиться с пациентками, перепуганными его инструментами, бормашиной и этим страшным креслом? Осмундо был хорошим зубным врачом, одним из лучших в Ильеусе, кто станет это отрицать? Но кто будет отрицать и то, что зубные врачи внушают всем страх?.. Потому нелепо осуждать любезность врача, который хочет создать соответствующую обстановку, прогнать страх пациента, внушить доверие.

– Обязанность дантиста - лечить зубы, друг мой, а не читать стихи красивым пациенткам. Я уже говорил и повторю еще раз, что безнравственность, свойственная большим городам, грозит воцариться и у нас. Ильеусское общество пропитывается ядом, или, вернее, грязью разложения...

– Это прогресс, доктор...

– Этот прогресс я называю безнравственностью... - Он обвел бар свирепым взглядом. Разиня Шико даже вздрогнул.

Послышался гнусавый голос Ньо Гало:

– О каких нравах вы говорите? О балах, о кино?.. Но я живу здесь уже больше двадцати лет, и всегда в Ильеусе были кабаре, пьянство, азартные игры, женщины легкого поведения... Все это не сегодня появилось. Это было всегда.

– Но посещали кабаре, пьянствовали и играли в азартные игры мужчины. Я не могу сказать, что одобряю их поведение, но оно не так сильно разлагает семью, как клубы, куда молоденькие девушки и дамы ходят танцевать, забывая о семейных обязанностях. Кино - это школа распутства...

Тогда капитан поставил другой вопрос: как мог мужчина - и это тоже дело чести - отвергнуть красивую женщину, если эта женщина, считающая его похожим на святого, взбудораженная его словами и одурманенная ароматом его черных кудрей, пала в его объятия, ибо, вылечив ей зубы, он навеки ранил ее сердце? У мужчины тоже есть своя честь. По мнению капитана, дантист сам был жертвой; он скорее достоин сострадания, чем осуждения.

– Как бы вы поступили, сеньор Маурисио, если бы дона Синьязинья, божественно сложенная дона Синьязинья, в одних черных чулках бросилась вам в объятия? Побежали бы звать на помощь?

Некоторые из слушателей - араб Насиб, полковник Рибейриньо, даже седовласый полковник Мануэл Ягуар - подумали над заданным вопросом и решили, что ответить на него невозможно. Все они знали дону Синьязинью, не раз видели, как она с серьезным и сосредоточенным видом в глухом платье переходит площадь, направляясь в церковь... Разиня Шико, забыв о том, что ему надо обслуживать посетителей, вздохнул, представив себе обнаженную Синьязинью, бросающуюся ему в объятия. Но тут на него обрушился Насиб:

– А ну поворачивайся, парень. Это еще что за новости?!

Сеньор Маурисио уже полностью почувствовал себя в суде присяжных. Vade retro![50]

Дантист, правда, не был тем невинным юношей, каким его описал капитан (он чуть не назвал его "уважаемый коллега"). Но, чтобы ответить Маурисио, капитан обратился к Библии, этой книге книг, и упомянул для сравнения Иосифа...

– Какой Иосиф?

– Тот, которого искушала жена фараона...

– Ну, этот тип был, видно, неполноценным... - рассмеялся Ньо Гало.

Маурисио испепелил его взором.

– Такие шутки тут неуместны. Вовсе он не был невинным агнцем, этот Осмундо. Может быть, он был хорошим дантистом, но, несомненно, представлял угрозу для ильеусских семей...

И он обрушился на Осмундо так, будто находился перед судьей и присяжными: верно, что Осмундо хорошо изъяснялся и изысканно одевался, но к чему эта элегантность в городе, где фазендейро расхаживают в бриджах и высоких сапогах? Не является ли она доказательством упадка нравов и морального разложения?