Леонид Сергеев - Вид с холма Страница 31

— Знаешь что, милый? Если хочешь, давай купим вино и пойдем ко мне. Я живу с тетей, она тебе понравится.

Понравится! Надо видеть эту молодящуюся развалину с откляченным задом! Страхолюдина! В ярком цветастом платье, как клумба. Каждый тюльпанчик на платье с ведро. Таким цветочком убить можно. А имя! Элеонора Брониславовна. Умора! Я-то ее «ведьмой» прозвал. Водянистые глаза, ватный рот, и тоже грудастая. Наверно, раньше ее груди напоминали бастионы, а теперь болтались, как дыни в авоськах, то есть выглядели сдавшимися бастионами…

Тетка совсем выжила из ума. Тащила с собой весь мешок печалей, и только и знала пускать без причины слезу. У нее прямо глаза были на мокром месте. А то вдруг ни с того ни с сего как захохочет. С ней частенько такое бывало.

Когда я вошел, она оглядела меня придирчиво, как лошадь на базаре, и засмеялась дребезжащим смехом. «И где ты такого подцепила?» — говорила вся ее рожа. От всяких кремов ее кожа напоминала шелуху картошки. Цветочек потом сказала, что она двадцать лет потратила на выведение прыщей.

Тетка произнесла свое имя и зашаркала накрывать на стол. Она тоже с нами выпила и начала поправлять прическу такими же сонными движениями, как Цветочек. Прихорашиваясь, она завела тягомотину:

— Проклятое время! Понимаете, что я хочу сказать? Оно так быстро бежит. Когда-то я тоже собиралась выходить замуж, но законы небес…

Тоже! Как будто я свататься пришел. Может, ей Цветана чего напела? Я взглянул на свое сокровище — жует, улыбается как ни в чем не бывало.

— …Собиралась замуж, — бубнила тетка, — да потом прикинула: надо готовить супы, а я пила только кефирчик. Да и друзья к мужу станут приходить. Начнут допоздна выпивать, играть в карты, а я спать люблю. Вы, Алексей, верите в сны?

Кстати, в другой раз тетка рассказала противоположное: что трижды побывала замужем, но ее мужей никто не видел, потому что один был капитаном дальнего плавания, второй — страшно засекреченным, а третий — «очень умным, он ни с кем не общался, всех считал дураками». Рассказала, объяснила свои браки чьим-то вмешательством с небес и закатилась в хохоте. А через пару дней, забыв всю эту ахинею, тетка уже говорила, что является глубокой девственницей. Цветочек потом подтвердила, что она со странностями — «знакомится с мужчинами по телефону, но никогда не встречается».

Все было бы неплохо, если бы этот чудной тетке не втемяшилось в башку, что я приперся свататься. Она выуживала из меня, прилично ли я зарабатываю, допытывалась, как думаю жить: с родителями или строить кооператив. А когда Цветочек пошла переодеваться в другую комнату, тетка кивнула на племянницу и, подмигнув мне, протянула:

— Вы, Алексей, заметили, у Цветанки нестандартная фигура… Ну, как вам объяснить… Я считаю, любимого тела должно быть много.

Тетка вроде создавала рекламу, и я понял, что за этим крылось, куда она клонит. (Она, кстати, была не такой уж чокнутой, даже сообразила после обеда смотаться погулять.)

Вначале я, как всегда, хотел поставить точку — вякнуть, что я не подарочек, а потом думаю: «с какой стати? Она ей набивает цену, а я что — рыжий?». Я по природе человек спокойный, но здесь меня заело, и я вспылил. Решил не оставаться в долгу и выдать ей все прямо в глаза. Повысив голос, я сказал, что работу люблю, деньжата бывают, да и возраст в норме, то есть уж знаю, чего хочу и есть силенки, чтобы это сделать. Четко. Потом чуть коснулся своего быта и рассказал про старушку мать.

А тетка все расставляла сети, точно била кувалдой:

— Цветанка готовить умеет, да и ласковая она. С такой не пропадешь. Это ж законы небес.

«Это точно, — мысленно прикинул я. — Да и спокойная она. Ее характер меня вполне устраивал, а уж о внешности и говорить нечего. И чего еще надо?! Была не была!» И вот так, дуриком, я сморозил большую глупость — решил жениться. Знал бы, что будет впереди, не стал бы заикаться об этом.

Я попался в ловушку. Рассусоливая детали, мы с этой каргой наметили свадьбу, а Цветочек все как бы переодевалась. Тогда-то до меня не дошло, я сидел хлопал ушами, а позднее был уверен, что они все четко продумали — как меня заволочь в загс.

— Вы любите музыку? — спросила тетка перед уходом и, не дожидаясь моего ответа, громко зыкнула на всю квартиру: — Ты помнишь, Цветанка, как я пела?!

Распевая какую-то песню, она затопала к выходу, тяжело, с натугой, точно перегруженный грузовик.

Когда тетка ушла, Цветочек закончила «переодеваться» и появилась в халате. А халат-то был прозрачный, почти не скрывал того, чем щедро одарила ее природа. Я застыл пораженный, но, ясно, не красотой халата, а тем, как он ее облегал. Она сонно потянулась, своей вялостью так и зажигая меня. От вина немного развезло, и я набросился на нее, а она, обжигая ухо:

— Ах! Соскучилась по тебе. Мой синеглазый!

Приплелась бы тетка, хорош был бы у меня видок! Но старушенция не подкачала. Да и там все было рассчитано, так я думаю. Всякие там взгляды, вздохи, напускная стыдливость. Настоящая западня, а не дом. Разумеется, я заговорил потом с Цветочком. Я сказал просто, без всякого нажима:

— Давай поженимся?

Она посмотрела на меня бессмысленно и радостно, уткнулась в плечо и выдохнула:

— Ах!

Протрезвев, я понял, что наломал дров. Несколько дней ходил сам не свой. Как-то даже собрался заявить им, что в таких делах спешка хуже всего, что вот заколочу деньгу, тогда и осмыслим это дельце — короче, распишемся, когда сочту нужным. Уже поехал отказываться, а тетка открывает дверь и сразу:

— Куда же вы, Алексей, пропали? Я уже и холодец сделала.

Познакомил я друзей с Цветочком и как-то Кольке говорю:

— Все, Колюх! Кончилась вольная житуха!

— Не возникай! Брось молоть чепуху! — отрезал Колька. — Я давно тебе говорил — пора кончать шляться. Ты свое взял. Теперь надо сколачивать семейство. И баба она клевая, сразу видно. На ее физиономии написано — любит тебя. На других ноль внимания, а тебя так и сверлит. Капитально.

Так оно и было. Это он верно сказал. Остальные дружки тоже одобрили Цветочек. Я всех опросил, «со стороны, — думаю, — виднее». Все, как один, заявили — первоклассная баба. После этого мне стало легче, но все же и не очень. Все казалось, что меня надули. Я был не против брака, но уж очень неожиданно это получилось, прямо на голову свалилось, никак не думал, что именно на ней женюсь.

На нашу свадьбу дружки оборвали всю клумбу у гаража. При виде стольких букетов, а вернее стольких парней, тетку Элеонору чуть не разорвало от восторга. Она ходила от одного парня к другому, каждому строила глазки и бормотала:

— …Спасибо за участие — и что-то про «законы небес».

Цветочек не отходила от меня, то ли на самом деле обалдела от счастья, то ли для показухи.

В середине пирушки, когда все разгулялись, меня снова начало разбирать сомнение: «и на кой черт я это делаю? Плохо ли мне было кататься с ней по ночам, крутить любовь при случае, иногда ходить в кино и обедать с ее полоумной теткой? И чего пошел на поводу у старухи, бросился в омут головой! Ведь сама Цветочек ни на чем не настаивала. Другие намекали, а эта нет. Может, потому меня к ней и потянуло?».

Отозвал я друзей в сторону.

— Они, — говорю, — все подстроили. Она и ее тетка — эта оглобля, облапошили меня, как последнего дурака.

А Колюха уже развеселый такой:

— Не возникай, не дергайся, дурило! Такую бабу отгрохал, а сам весь трясется от страха. Будешь хоть спать и жрать по-человечески… И потом, чего ты теряешь? С нами поддать? Всегда пожалуйста. Соберемся и потреплемся, а к другим бабам от такой не потянет. Капитально. Так что — все у тебя в норме. Нарожает Цветанка тебе детворы. Еще пятки ей лизать будешь.

Отыскал я глазами Цветочек, а она уже давно на меня смотрит. Просто смотрит и нежно. Ее янтарные глаза совсем как темное золото. И губами шевелит:

— Синеглазый мой!

На другой день взял я свои шмотки и перебрался к ним, в новый район, в дом за веткой железной дороги.

Вот такие дела. Стал я, значит, при деле. На работе перешел в дневную смену и первые дни вкалывал, как экскаватор. По вечерам голова звенела от усталости. Бывало, поддавал с приятелями, чтоб снять напряжение. Домой придешь, Цветанка только взглянет, нахмурится; на стол молча поставит еду и, пока я копаю, сидит, подперев щеки руками, и дуется.

До ребенка все шло нормально, а из роддома она вернулась какая-то совсем чужая, ну прямо не ее глаза. Меня вроде и не замечает; мельком взглянет, и к нашему парню, никак не надышится на него. После второго ребенка ей и вовсе стало не до меня.

— Синеглазенькие мои, — лопотала детям и смотрела на них с немым обожанием, как на меня когда-то.

Я не ревновал, ни в коем случае. Дети-то все же мои! Но получалось, что ей только хотелось иметь детей, а сам муж был до фонаря. Тетка наоборот — все больше во мне души не чаяла: кормила, подливала добавки, стирала мои рубашки, пела, называла меня не иначе как «дорогой». Иду с работы — тетка всегда в окне; выглядывает, машет рукой — вот-вот вывалится. Приду домой — ходит по пятам. От нее меня мог избавить только несчастный случай. Несчастный случай с ней, конечно, а не со мной. Короче, каждая женщина четко получила свое: Цветочек детей, а старая дева — или кто там она — мужчину в доме.