Ярослав Питерский - Падшие в небеса Страница 31

— Нет, не думай. Ты не умер. Как бы ты этого не хотел. Ты не можешь умереть раньше времени, — слышен певучий баритон. Он говорит очень красиво. Этот человек говорит очень красиво.

— Да, тебе сейчас было хорошо. Но пора просыпаться. Пора. Сон не может продолжаться так долго. Ты слишком долго спал. Павел Анатольевич Клюфт открыл глаза. Полумрак. Слабее свечение не яркой лампы, где-то в углу. Клюфт попытался повернуть голову. Возле кровати, где он лежал, стоял большой белый ящик. Он мигал зелеными огоньками. На небольшом экране слабо светилась и угасала маленькая точка. Ящик то и дело издавал методичный звук: пик. Клюфт осмотрелся. Это была больничная палата. Он лежал один в небольшой комнате. Рядом с кроватью стояли какие-то приборы. От них тянулись проводки к датчикам. Оны ныряли под одеяло. Клюфт покосился на свое тело. Провода были прикреплены к нему. Павел Сергеевич попытался пошевелить руками. Удалось. Пальцы слушаются. Ноги немного онемели без движения. Клюфт дернулся и застыл. Возле кровати он рассмотрел темный силуэт. Павел Сергеевич напряг зрение. Это был мужчина в странной одежде. Это был он! Это был богослов! Клюфт застонал и закрыл глаза.

— Ты не хочешь меня видеть? Странно, мы не виделись более шестидесяти лет! Или шестьдесят. Мы старые знакомые почти друзья, и ты не рад. Я хотел доставить тебе приятные мгновения. Увидеть тебя поговорить.

— А зачем нам говорить? Ты опять принес мне горе. Я боюсь тебя. Тогда давно. Ты появился и принес горе. — Клюфт ответил и закрыл глаза. У него было мало сил. И смотреть на собеседника не хотелось. Павел Сергеевич отвернулся.

— Хм, а почему ты решил. Что это я принес тебе горе? Клюфт ответил не сразу. Он задумался. Богослов ждал. Он не торопил.

— Я так считаю. После твоего появления все и началось. Сначала Митрофанов, затем отец Веры, потом я. Это ты принес горе.

— Странно слышать это от человека, не верящего в Бога. Человек, по-вашему, по атеистически, ведь сам хозяин своей судьбы. Как же я мог вмешаться с твою судьбу? Клюфт не ответил. Он молчал.

— Вот видишь, а ответа у тебя нет. А ведь это Бог тебя оберегал. Бог. И ты до сих пор это не понял.

— Какой Бог? Как он меня оберегал? Это я сам вырвался на свободу. А потом, потом у меня была поломана жизнь! Как он, по-твоему, меня оберегал?

— Хм, странные вы люди. Когда вам совсем плохо, вы обращаетесь к Богу, а как только отпустит, вы забываете Его! И вспоминали, что Бог их прибежище, и Бог всевышний избавитель их! И льстили Ему устами своими и языком своим лгали перед Ним. Сердце же было неправо перед ним и они не были верны завету Его. Но он Милостивый прощал грех и не истреблял их многократно отвращая гнев свой и не возбуждал всей ярости своей! Клюфт поморщился:

— Ты говоришь слишком мудрено. Я не понимаю твоих библейских текстов. Это слишком мудрено. Скажи простым языком.

— Да ничего тут мудреного нет. Этот стих гласит, что вы не верите в Бога, а когда у вас горе — не произвольно обращаетесь к нему! Скажи, вот сколько раз ты в своей жизни восклицал: Господи помоги!? Клюфт не ответил. Он вновь понял, богослов говорит правильные вещи. Иоиль улыбнулся:

— Вот видишь и потом почему вы люди, всегда приписываете себе, помощь Бога?

— Что имеешь в виду?

— Ну, допустим твой тот побег из лагеря? Почему ты считаешь, что Бог тогда тебе не помог? Ты ведь просил его? Ты просил его? Клюфт сжал губы. Он действительно вспомнил, как молился тогда в том холодном бараке для смертников. Тогда он шептал эти заветные слова! Шептал! И просил. И после побега, в тайге. Он так молился! Так искренне просил себе спасения!

— Вот видишь. Порой мы не замечаем за собой то, что очевидно для всех! — подытожил Иоиль.

— Да, но если Бог спас тогда, то почему он не помог мне дальше?

— А почему ты считаешь, что он не помогал тебе? Как должна выглядеть его помощь? Ты, что погиб? Ты что был несчастлив? Ты не нашел свою любимую и ребенка? Вы люди слишком неблагодарны! Клюфт тяжело дышал. Иоиль опять его убедил. Богослов, смотрел на старика и улыбался. Он протянул руку и дотронулся до Павла Сергеевича. Клюфт почувствовал холод.

— Мы, наверное, видимся в последний раз. Я больше тебе не нужен.

— Я не понимаю тебя. Ты хочешь сказать, что приходил ко мне, потому что ты был мне нужен? Что ты этим хочешь сказать?

— Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори перед Ангелом Божьим: «Это ошибка!». Для чего тебе делать, чтобы Бог прогневался на слово твое и разрушил дело рук твоих? Ибо во множестве сновидений, как и во множестве слов, много суеты, но ты бойся Бога! Если ты увидишь, в какой области притеснение бедного и нарушение суда и правды, то не удивляйся этому, потому что, над высоким наблюдает высший! А над ними еще высший! Клюфт, вдруг ощутил тревогу. Он постарался внимательней рассмотреть лицо богослова. Оно как всегда было спокойным и излучало безмятежность. «Господи, он не изменился за шестьдесят лет! Я превратился в старика, а он остался таким же! На вид ему не больше сорока. Стоп! Но как он может постареть, если он лишь мое воображение, лишь сон! Сны не стареют!» Клюфт попытался улыбнуться. Ему вдруг, почему-то не захотелось расставаться с богословом. Старик приподнялся с подушки и спросил:

— Так ты мне не сказал. Почему ты приходил ко мне тогда в тридцать седьмом? Почему? И почему ты пришел сейчас? Ты опять пришел мне помочь? Но чем ты можешь мне помочь? Ведь я все равно умру! Люди смертны. Пусть я умру не сейчас, но мне девятый десяток. Я умру через пару лет. И на это никто не может повлиять! Даже Бог! Ведь он не сделает меня бессмертным?

— Нет, конечно. Да это и не надо Богу. Человек и так бессмертен, правда, не его физическое тело, а душа. А твое тело это прах. Лишь короткая остановка души на длинном пути. Но есть другие моменты. Жизнь человека на земле должна длиться столько, сколько этого хочет Бог! Ни раньше, ни меньше. И поэтому некоторым нужна помощь.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Клюфт.

— Я просто хочу, что бы у тебя все было хорошо. Так как это угодно Богу.

— А что у меня может быть хорошего? Впереди только смерть.

— Ты эгоист. Ты вновь думаешь о себе! — ухмыльнулся богослов.

— Стоп, ты на что намекаешь? — испугался Павел Сергеевич.

— Успокойся, успокойся тебе нельзя волноваться, у тебя слабое сердце. Инфаркт в восемьдесят с лишним это не шутки.

— Да плевать я хотел, на инфаркт! Ты мне скажи, на что намекнул? Ты намекаешь на моего внука? На него? Ему что грозит опасность? Ты как тогда в тридцать седьмом пришел меня предупредить? Что я могу сделать? Что? Какая опасность? А? богослов? Ответь мне! Прошу! Ради Господа прошу! Не надо беды ему! Пусть Бог накажет меня!

— Бог не наказывает невиновных! Ты это знаешь! Просто иногда человек сам может помочь другому человеку! Вот и все! Бог призывает именно к этому! К помощи и состраданию! К покаянию и прощению! Ты можешь сострадать или прощать? А? Посмотри на себя! В тебе самом и есть ответ!

— Нет, нет богослов, я не об этом! Я не о себе! Я о единственном мне дорогом человеке! О внуке! О нем! — взмолился Клюфт.

— Я же тебе и говорю. В моих словах ты и найдешь ответ! И еще, что бы ты все-таки верил в чудо, могу дать подсказку!

— Какую подсказку?

— Вспомни те слова, за которые ты принял муки! Вспомни и найди-то, откуда они исходили! Клюфт рванулся. Датчики, что были прикреплены у него к груди, отскочили. Медицинский аппарат, что стоял рядом кроватью надрывно запищал. Павел Сергеевич приподнялся и присел. И вновь, опять все повторилось. Пустая комната. Никого. В это время дверь раскрылась и в палату забежала медсестра. Она испуганно бросилась к Клюфту:

— Больной! Больной! Вы лежать должны. Что такое? Пришел в себя это не значит, что нужно вскакивать с постели. Успокойтесь! Все хорошо! — девушка с заботой уложила Павла Сергеевича обратно на подушку. Она аккуратно сняла датчики с груди Клюфта и ласково сказала:

— Ну вот! Вот и все, они нам пока не нужны. Доктор сказал, как проснетесь отключить аппарат. Вы хорошо себя чувствуете? Ничего не тревожит? Грудь не давит? — заботливо спросила медсестра.

— Нет-нет, все хорошо, Клюфт закрыл глаза. Он немного успокоился. Дыхание стало ровным. Павел Сергеевич, тихо спросил:

— Вас как зовут-то?

— Анна! — смущаясь, ответила девушка.

— Доброе у вас лицо Аннушка, сразу видно вы человек сердечный. Хороший. Даже вы когда мне колите в вену, мне не больно. Так раз и все! Мягкая у вас рука, — Клюфт попытался улыбнуться и посмотрел на девушку. Она отодвинула подставку с капельницами в угол. Поправив, выбившиеся из под белого колпака волосы, присела на стул возле кровати. Погладив Клюфта по руке, нащупала пульс и тихо сказала:

— Да полно вам. Лежите спокойно. Павел Афанасьевич. Вам нельзя волноваться. А вы вон что делает, заигрываете со мной.