Александр Этман - На седьмой день: рассказы Страница 31

Тем не менее, Чикаго Веня полюбил. Это простой и открытый город. Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Майами – многолики, и, ему казалось, в них легко обмануться. Чикаго боится обмануться сам и не обманывает других. Что, кстати, плохого в том, что здесь все или почти все работают, а не сидят на пособиях, строят самые высокие в Америке небоскребы, посадили самого Капоне, освистали Клинтона, изменившего жене из чикагского пригорода с еврейской щучкой из Калифорнии? Да, это – город трудовой, даже 1 Мая пошло из Чикаго, он поменьше, и тут нет залитых неоном площадей и океана, но есть большое озеро и памятник Джордану, и ночью действительно надо спать, потому что утром – действительно на работу.

Короче, в Чикаго есть все то же самое, что и в Нью-Йорке, только это все – другое и поменьше. Кроме, разумеется, Сирс-Тауэра. И в русском Чикаго есть все. Есть первый русский адвокат, имя которого занесено в книгу «Кто есть кто в американской юриспруденции». Есть много других адвокатов, имена которых туда пока не занесены. Есть две русские таксомоторные компании, газеты, радио, телевидение, магазины, театральные кассы, врачи, страховые агенты, раввины, попы, парикмахеры, сантехники, булочники, миллионеры, нищие, инструкторы по горным лыжам, непризнанные гении и идиоты с точным диагнозом. Есть даже грустный, подрабатывающий на такси клоун и несколько писателей. Не говоря уже о поэтах.

...Когда Веня спустился в предбанник, там уже стоял голый Дозорцев и смотрел на себя в зеркало, втянув живот.

– Вчера мы перебрали, – констатировал он. – Взгляни, на меня страшно смотреть.

Он осторожно дотронулся до опухшего лица и махнул рукой:

– Ничего, к вечеру отвисится...

Они попарились, потом выпили пива и съели по тарелке бульона.

– По пятьдесят? – предложил Дозорцев.

– Мне на фестиваль, – отказался Веня.

– Так по пятьдесят же!

– Потом, вечером. Пойдем в «Пастернак»...

Потом Веня пожалел, что отказался. В этом он признался Дозорцеву под конец первой бутылки в ресторане.

– Уже к середине фильма я понял, что если Беллокио хотел разругаться со всеми добропорядочными католиками мира, то это ему блестяще удалось, – разглагольствовал он, цепляя вилкой маринованный гриб.

Дозорцев делал вид, что внимательно слушает. А может, действительно слушал.

– Ватикан предал фильм анафеме, – продолжал Веня, – и именно поэтому, как мне кажется, на него ходят любопытные. Там покойную маму одного римского художника собираются канонизировать. Ну, возвести в ранг святых. Художника просят вспомнить что-нибудь хорошее о маме. У него, как у любого, впрочем, шизофреника, куча своих проблем, но художник старательно собирается и пытается вспомнить что-то хорошее. В разговоре с кардиналом он, наконец, вспоминает, что его матушка была агрессивно глупа и чрезвычайно занудна и что все просто вздохнули с облегчением, когда ее убил его старший брат – шизофреник, кстати, диагностированный. Тем не менее, процесс канонизации идет полным ходом, и у художника окончательно едет крыша. Он дерется на дуэли с каким-то пригрезившимся ему масоном и влюбляется в учительницу своего малолетнего сына по закону Божьему, которая вовсе не учительница, а змей-искуситель, подосланный коварными кардиналами.

– Ну, ни хрена себе, – искренне удивился Дозорцев.

– Ты будешь смеяться, но сын тоже немного того, он разговаривает сам с собой, чем пугает окружающих, точь-в-точь как это делал старейший член Политбюро Арвид Янович Пельше. Когда вся семья художника, кроме него самого, с портретом невинно убиенной маменьки вот-вот войдет к папе Иоанну Павлу II, фильм кончается.

– Бред, – сказал Дозорцев. – Наливай... Ну и что было потом?

– Потом был «Город Бога», – сказал Веня. – Бразильский. Очень кровавый. Там приблизительно тридцать шесть главных героев, тридцать пять из них умирают за сто тридцать минут. Остается один, но думается, что не надолго. О мученической гибели второстепенных персонажей нет смысла и говорить. Такая смесь «Генералов песчаных карьеров» и «Good Fellas». Если бы я был министром туризма Бразилии, то немедленно стал бы ходатайствовать о возбуждении уголовного дела в отношении режиссера Майрелеса: в том случае если фильм пройдет по мировым экранам широким прокатом, то туризм в Бразилию должен вообще прекратиться. Стреляют, взрывают, душат, режут, калечат и грабят в фильме каждые шестьдесят секунд. При этом в аннотации к фильму говорится, что в жизни все это случается куда чаще и что особо кровавые сцены Майрелесу пришлось вырезать, чтобы привезти фильм в Америку...

– Ты об этом будешь говорить в «Шестом чувстве»? – спросил Дозорцев.

– Буду, – кивнул Веня.

Они заказали еще одну бутылку и приступили к обсуждению бизнес-идеи. Веня осторожно поставил Дозорцева в известность о замечании жены по поводу необходимости привлечения в мероприятие специалиста по ресторанному делу. Дозорцев оскорбился:

– Она нас не уважает. Что тут сложного – ресторан открыть! Посмотри, Борька открыл! Кулинарных техникумов, между прочим, не кончал. Ничего тут сложного нет. Главное – идея и воплощение. Идея прекрасна. Воплощение зависит от нас. Мы же умные, и у нас вкус.

– Вкус есть, – согласился Веня. Дозорцева он не считал особенно толковым.

– И потом, зачем нам с кем-то там делиться? – повысил голос Дозорцев. – Увидишь, все будет замечательно.

– Ну, за успех! – сказал Веня.

– За успех! – откликнулся Дозорцев.

– Ты точно сможешь достать шинели, погоны, ремни и все такое?

– Не вопрос.

Дальше концессионеры коснулись других немаловажных вопросов. Например, где должен находиться ресторан «КГБ»? Должен ли он быть дорогим или доступным? И как должно выглядеть меню? Поскольку по двум первым вопросам единого мнения выработать не удалось, решили начать с меню. Дозорцев попросил официантку принести бумагу и ручку.

– Ручку не надо, – сказал Веня и положил на стол «Паркер».

– Ого! – удивился Дозорцев. – Откуда?

– Украл, – пошутил Веня.

Дозорцев юмора не понял.

– Ничего, – сказал он, – скоро сможешь купить. Самую дорогую. С чего начнем, с супов или закусок?

– Слушай, Константин, – сказал Веня. – Меню мы сочиним в два счета. Давай лучше посчитаем.

Но посчитать не удалось. Они не знали, сколько стоит аренда помещения, оборудования, как нужно платить официантам и поварам, кому и что давать за быстрое получение лицензии, разрешающей торговать спиртным. Поэтому вторую бутылку они допили просто так. Тем не менее, оба чувствовали себя окрыленными. Им казалось, что «КГБ» затмит все остальные рестораны и принесет владельцам славу и душевный комфорт.

– Венька, – сказал Дозорцев, – давай на работе пить не будем.

– Не будем, – сказал Веня. – И курить не будем.

– Курить? – задумался Дозорцев. – Не будем.

– Мы должны стоять в генеральских мундирах и встречать гостей.

– Почему в генеральских?

– Ну, в маршальских.

– Это будет что-то!

– А официанточки какие? В форменных юбочках, подпоясанные ремнями, в сапожках...

– Наши бабы умрут от ревности. Я сейчас приду, – сказал Дозорцев.

Веня закурил. Стол медленно раздвоился. «Больше не пей», – сказал он себе.

Подошел Боря Прицкер, хозяин «Пастернака».

– Как дела? – спросил он.

– За-ме-ча-тель-но! – по слогам выговорил Веня.

Боря помолчал, потом сказал:

– Может, вызвать такси?

– Меня отвезет Дозорцев, – сказал Веня. – Спасибо за заботу.

– Дозорцев блюет в сортире, – печально сказал Боря.

– Пусть принесут счет. До свидания, Боря.

– Туалет здесь дерьмовый, – заявил Дозорцев, когда вернулся. – Венька, на туалет нельзя жалеть. Туалет должен быть – ух!

– Пошли отсюда!

– А на посошок?

– Тебе же было плохо.

– Откуда ты знаешь?

– От Бори.

– Подонок, – сказал Дозорцев. – Ну ничего, скоро он взвоет.

Подойдя к машинам, они обнялись. Дозорцев даже сказал: «Партнер, я люблю тебя!» – и предпринял попытку поцеловать.

Веня брезгливо увернулся.

– Езжай осторожно.

– Обязательно, – согласился Дозорцев. – Какой сегодня день?

– Понедельник.

– Нет, число какое? Хочу записать. Для истории.

– Четырнадцатое. День Колумба.

Дозорцев уронил ключи.

– Давай я тебя отвезу, – предложил Веня.

– Сам, – сказал Дозорцев и, открыв дверцу, добавил: – Интересно все-таки: если бы Колумб доплыл туда, куда хотел, то есть в Индию, что бы было?

– Америку бы все равно открыли.

– Нет, я имею в виду, что он все перепутал и стал героем. А так был бы дерьмом, понимаешь?

– Да, – согласился Веня и подумал, что Дозорцев все-таки умный человек.

По пути домой Веня подумал также и о том, что в случае если ресторан «КГБ» станет популярным, нужно будет открыть другой, который будет называться «Колумб». В виде каравеллы. Потом он подумал о мудаке Боре, который подглядывает за своими посетителями в сортире. А потом Веня вспомнил о жене и посмотрел на часы. Ничего себе! Четверть второго. Вот будет крику! Наверное, надо лечь спать внизу. Нет, лучше в спальне, а то еще она подумает черт-те знает что... Ревнивая... Люська когда-то была очень красивой. Вообще-то, теперь она тоже красивая. На сорок уж точно не выглядит. Скорее, на тридцать. Так что в этом смысле, Веньке, конечно, повезло: двадцать лет он спит с такой роскошной бабой. Только вот характер у нее мерзкий. И это все перечеркивает. Ну, не сложилось пока... Так сложится. Нужно просто набраться терпения. В сорок пять уже нельзя рисковать. В сорок пять надо наверняка. Дождаться своего шанса и схватить его крепко. Не понимает Люська. Красивая, да бестолковая. А за красоту нельзя любить всю жизнь. И за талант, наверное, тоже нельзя. И за ум. Нельзя любить всю жизнь за одно и то же. Это приедается, становится обыденным и рано или поздно начинает даже раздражать... И ты понимаешь, насколько вы, в сущности, чужие люди.