Олег Суворов - Красотки кабаре Страница 32

– Молчать, щенок! – Полковник порывисто прикрыл дверь, выставив обоих солдат в коридоре. – Какой позор! Немедленно выкинь эту девку вон и надень штаны!

– С каких это пор ты вздумал заботиться о моей нравственности при помощи солдат? – изумленно спросил лейтенант, приподнимаясь с постели и с трудом натягивая брюки. – Меня что – арестуют за посещение борделя?

В ответ на это полковник выдал короткую фразу, представлявшую собой одно из самых грубых ругательств немецкого языка:

– Der Teufel soil das buserieren, – и лишь после этого спохватился: – Ты здесь один?

– Нет, где-то рядом резвятся Хартвиг и Шмидт…

– Пойдем, ты отведешь меня к майору Шмидту, – приказал полковник, окидывая грозным взглядом удивленную и испуганно молчавшую Сильвию.

Лейтенант пожал плечами:

– Какого черта он тебе понадобился?

Выйдя в коридор вместе с дядей, Стефан заколебался, забыв, за какой из дверей «резвился» майор Шмидт, а затем решительно постучал в первую попавшуюся.

В комнате послышалась какая-то возня, сопровождаемая визгливым женским хохотом. Через минуту дверь распахнулась, и в дверном проеме возник абсолютно голый корнет Хартвиг.

– Это ты, Стефан? – пьяно улыбаясь, поинтересовался он. – Что еще слу…

Не договорив, он заметил стоявшего за спиной приятеля полковника Фихтера и испуганно отдал честь.

– Здравия желаю, господин полковник!

В ответ послышалось сдавленное рычание.

– Проклятье! И это офицеры австрийской армии! Распустились, сукины дети, устав забыли! Даже с голой задницей отдавать честь старшему по званию надо в головном уборе!

– Одну минуту, господин полковник!

И корнет на мгновение скрылся за дверью. Когда он вновь появился, на нем была форменная фуражка. Отдав честь, Хартвиг поспешно сдернул ее с головы и прикрылся.

– Тьфу! – мрачно наблюдая за его действиями, сплюнул полковник. – Где, черт бы вас всех подрал, майор Шмидт?

– Осмелюсь доложить, – угодливо подсказал корнет, – он в соседнем номере. Сюда, налево.

Полковник подал знак солдатам и, оттеснив плечом Стефана, сам постучал в дверь.

Майор Шмидт был не только полностью одет, но даже держал в руке револьвер.

– Что стряслось? – изумился он, увидев полковника, двоих солдат, голого корнета, Стефана Фихтера и двух полуголых девиц – Сильвию и Клару, которые с интересом высовывались из дверей. Милена лежала в глубине комнаты на кровати и лениво курила.

– Потрудитесь отдать револьвер, – грозно сказал полковник, протягивая руку. – Я – полковник контрразведки Фердинанд Фихтер. Именем его императорского величества Франца Иосифа вы арестованы!

– За что?

– За шпионаж и государственную измену!

– Черт подери!

Майор был так изумлен, что, опуская руку с револьвером, случайно надавил на курок. Раздался выстрел – пуля щелкнула в пол и срикошетила в стену, застряв в обоях.

Сразу после этого возникла страшная сумятица – девицы, завизжав, хлопнули дверьми, корнет выронил фуражку, но тут же прикрылся ладонями, лейтенанта оттеснили к стене, а оба солдата, понукаемые грозными окриками полковника Фихтера, накинулись на несчастного майора.

– Какая измена, что за бред? – орал Шмидт, которому выкручивали руки, заламывая их за спину. – С каких это пор измену ищут в борделях? Да за такую измену надо пересажать всю австрийскую армию!

– Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу России, – официальным тоном заявил полковник, зачем-то осматривая револьвер майора, который ему передал один из солдат, – и вскоре предстанете перед военным трибуналом. Ведите его!

– Послушай, дядя… – Стефан наконец счел нужным вмешаться, но был мгновенно и резко осажен.

– Молчать! Вы оба, – полковник свирепо оглянулся на лейтенанта и корнета, – еще будете допрошены военной коллегией на предмет выяснения того, какие именно дела, помимо совместного посещения дорогих борделей, связывали вас с этим изменником.

Выдав столь грозное обещание, он кивнул солдатам, которые двинулись по коридору, волоча за собой упиравшегося и продолжавшего возмущаться майора. Полковник, сохраняя деревянную осанку, шел следом.

– Ты что-нибудь понимаешь? – обратился Фихтер к корнету.

– Только одно, – ответил тот, ошалело крутя головой и переступая с ноги на ногу, словно пловец, не решавшийся войти в воду.

– Что именно?

– Кажется, нашему славному майору не придется быть шафером на моей свадьбе… Так что, если нас не арестуют вслед за ним, эту роль предстоит исполнить тебе!

Глава 16.

Психоанализ: лекарство от любви или средство шпионажа?

– Мне кажется, что ваше предложение бесполезно, – устало заметил Вульф, расположившийся в гостиной доктора Сильверстоуна. – Я прекрасно знаю, что именно меня гнетет, поэтому нет смысла проводить со мной сеанс психоанализа. Метод профессора Фрейда позволяет выявить скрытую в бессознательном причину невроза, а в моем случае она абсолютно ясна.

– А вот мне кажется, мой друг, что вы ошибаетесь, – с мягкой улыбкой возразил англичанин, – и не.все так просто, как это может показаться на первый взгляд. Давайте попробуем, и если вы решите, что это действительно бесполезно, мы тут же прервем наш сеанс.

– Ну что ж…

Вульф был слишком подавлен, для того чтобы спорить, поэтому он снял пиджак, ослабил галстук, прилег на кушетку и прикрыл глаза.

– Постарайтесь расслабиться и начинайте рассказывать все, что приходит на ум. Чтобы вам легче было сориентироваться, задумайтесь о своей возлюбленной и опишите, как вы ее себе представляете – любые, самые откровенные детали и образы, ничего не стесняясь.

– Хорошо.

Какое-то время Вульф лежал молча. В сознании царила пустота, но не легкая, расслабляющая и успокаивающая, а тяжелая, черная, словно бы сгустившая в себе все невыраженные эмоции. Но стоило вспыхнуть одному-единственному слову – Эмилия! – этому мучительно-сладкому паролю, пропускавшему в тайники бессознательного, как мгновенно возник первый образ, и Вульф заговорил:

– Край платья, то есть подол, обшитый кружевными оборками… чуть-чуть приподнят… маленькая ножка в остроносой изящной туфельке… покачивается туда-сюда. Краешек белого чулка на фоне темного платья… Черный локон на виске… выбился из прически и теперь очень отчетливо выделяется на фоне яркого румянца щеки… Рука… тонкие, красивые, нервные пальцы, похожие на каких-то встревоженных существ… Очертания колена, упирающегося в тяжелую ткань платья изнутри… Таинственная ложбинка между грудей, полуоткрытых декольте… Словно ущелье между двумя холмами… Полуоткрытые губы, из которых вылетает легкий вздох…

– Довольно! – неожиданно заявил Сильверстоун. – Этого вполне достаточно, чтобы сделать весьма четкие выводы. Хотите послушать?

– Разумеется.

– Вы возносите свою возлюбленную на пьедестал, делаете из нее богиню. Напрасно! Ваше отношение к ней чем-то напоминает отношение монаха-аскета к Божьей Матери. Все ваши образы – это создания вашей поэтической фантазии, которые не имеют отношения к живой и реальной женщине.

– Но позвольте, ведь я описывал вполне конкретные детали…

– Извините, но я еще не закончил. Эти конкретные детали не являются свидетельством вашего откровенного чувственного желания. Оно существует, но где-то подспудно. Вы его стыдитесь, а потому постоянно все поэтизируете. Стоило вам мысленно представить себе груди возлюбленной, как вы тут же этого застеснялись и устремились наверх, к ее губам. Я уверен, что окажись на этой кушетке ваш соперник – лейтенант Фихтер – я услышал бы от него эротические описания обнаженных грудей, раздвинутых ног и пышного зада. Он любит земную женщину, вы – созданный вами образ. Он воображал бы себе фрейлейн Лукач стонущей от страсти, вам же хочется представлять ее вздыхающей от неземной грусти. Поэтому ему легче утешиться, найдя другую, не менее красивую женщину. Один объект чувственной страсти несложно заменить другим, но вас это не устроит – идеальные любовные образы уникальны и не допускают подобной замены.

– Получается, что мое чувство любви неизлечимо? – Вульф был искренне заинтересован рассуждениями англичанина, а сравнение с грубым и чувственным соперником ему даже польстило.

– Отнюдь, – покачал головой Сильверстоун. – Неизлечимы лишь те, кого я назвал бы «альбиносами в любви», – то есть люди, способные всю жизнь любить только одну женщину. В обществе они встречаются так же редко, как альбиносы – в природе. А вам бы я посоветовал иное – приземлить свой идеальный образ и сбросить богиню с пьедестала. Вспомните, разве вы никогда не испытывали разочарования при виде портретов знаменитых возлюбленных великих поэтов или писателей? Лаура Петрарки была не слишком хороша собой, да и Беатриче Данте понравилась бы далеко не каждому из его современников…

«А „Прекрасная Дама“ Блока круглолица, большеноса и несколько простовата, – дополнил про себя Вульф, вспомнив фотографию Любови Дмитриевны Менделеевой. – И это даже хорошо, что его книга вышла без портрета той, которой была посвящена…»