Олег Нестеров - Небесный Стокгольм Страница 33

– Вам не кажется, что мой муж влюбился в Никиту Сергеевича? – задумчиво сказала Вера. – Может, мне начать беспокоиться?

Антон в ответ сгреб ее в охапку и неожиданно поцеловал так, словно вокруг никого не было.

– Ну, кое-что мы и сами можем, – не согласился с ним Эдик, деликатно сделав паузу. – Лицензии – не самоцель, в области кибернетики мы пока идем вровень, просто с американцами у нас разные пути. Как в космосе. Там мы их даже немного опережаем. Когда я пишу программы для М-20, то использую язык «Аналитик», это русифицированная версия штатовского «Алгол-60», только там у нас уже появились операции для символьного дифференцирования и интегрирования…

– Эдик, может, тебе уже постелить? – осторожно спросила его Вера. – Не устал?

– Устал, устал… – Он долил всем остатки.

Эдик рассказал про свои новости в Академгородке, у него там все шло полным ходом, в Москву он решил не перебираться. Потом они обсудили с Верой статью в «Известиях», которую написал молодой академик Глушков из Киева. Предлагалось объединять предприятия в научно-производственные объединения и рассчитывать их балансы и планы на ЭВМ.

Эдик подробно стал описывать кибернетическую сеть ОГАС, которую разрабатывал Глушков для сбора и обработки информации: общегосударственный центр связывался широкополосными каналами с сотней крупных производственных центров по всей стране, те, в свою очередь, с десятью тысячами предприятий и организаций. Молниеносная обратная связь между ЭВМ постоянно должна была корректировать управленческие решения.

– А вот в Штатах такого не сделаешь, там частная собственность и коммерческая тайна, никто не будет своей информацией делиться, шиш с маслом, – закончил он. – Никакая кибернетика не сделает там экономику управляемой.

Дальше они стали очень подробно обсуждать свои новости в экономике, Петя этим давно начал интересоваться и вот что понял.

Рассказ Веры и Эдика о ситуации с экономической реформой

Когда отошли после неурожая 1963 года, дискуссия в прессе о реформах в экономике вспыхнула с новой силой. В мае профессор Либерман отвечал на вопросы журналистов, причем как наших, так и западных, что было впервые. Все опять строилось вокруг прибыли и ее роли у нас и на Западе. У нас она была не самоцелью, а инструментом, влияющим на производство. Американцы кивали и написали, что взгляды Либермана наивны, прибыль есть прибыль, деньги есть деньги. А зря. Прибыль действительно инструмент, а что с ней делать, дело другое. Какая разница, в какой цвет корова выкрашена, главное, чтобы молоко белое давало.

Летом Хрущев выступил на Сессии Верховного Совета, сказал, что на планировании от достигнутого пора ставить точку. Не Госплан будет спускать задания, опираясь на прошлогодний план. Все развернется назад, теперь потребитель будет говорить, что и сколько ему нужно, предприятия сверстают планы и отправят их наверх, в Госплан, который станет не директивным органом, а регистрирующим. Схема начнет действовать не сверху вниз, а снизу вверх.

После выступления Хрущева всех как прорвало, что ни день в газетах стали появляться новые материалы на эту тему. Но решающей была статья академика Трапезникова, директора Института проблем управления и члена Совета по науке, «коллективного Курчатова». Он только что вернулся из Японии и очень обстоятельно и толково обо всем происходящем там написал. Все это совпало с тем, о чем говорил Хрущев, и рисовало ясные пути.

Хрущев поручил немедленно рассмотреть эти предложения, собрали всех имевшихся в наличии прогрессивных экономистов в специальную комиссию, поручили в месячный срок обосновать экономические реформы и подготовить проект постановления ЦК и Совета Министров. Все лихорадочно закрутилось.

Шквал статей в прессе от ученых-экономистов достиг невероятного уровня. Подводил итог все тот же Либерман в «Правде»: создать законодательную базу, чтобы выгода предприятий сочеталась с выгодой государства, и это было очень реально.

Странно только, что этого до сих пор не существовало.

Голова от всего этого шла кругом, все, что было сказано за столом, будоражило воображение.

Стало темнеть, из окон начали звать детей домой. Антон с Верой переглянулись.

– А еще у нас очень важная новость, – объявил он. – Мы с Верой ждем ребенка.

Они сидели, смотрели друг на друга и улыбались.

– Старик, о чем вообще мы тут весь вечер говорим? – наконец пришел в себя Эдик.

Он был очень взволнован и даже немного прослезился – поцеловал Веру, обнял Антона, Петя вдруг впервые заметил, что ему, наверное, очень нравится Вера. А может, он даже ее любит, как вообще могут любить кибернетики своим холодным кибернетическим сердцем.

Петя тоже их обнял и поздравил, в этот момент он подумал о Насте, как хорошо, если бы она была сейчас рядом. Но у нее были «Геологи».

Нужно было немедленно за это выпить, в магазин бежать было поздно, Антон сходил в комнату к родителям и принес ликер «Паланга», дрянь еще та, но другого ничего не было.

– Я еще тут подумал, – он поднял рюмку, – не век же мне анекдоты сочинять. Поживешь с ней, такого наслушаешься… В общем, мне экономика тоже очень нравится. Во-первых, это сейчас очень нужно, во-вторых, там научный подход – все то, что я люблю. Не болтовня, не разговоры, все конкретно: сделал, и заработало. У нас все в стране есть: в науке – четыре нобелевских лауреата, прорыв в космосе, кибернетика, этот ваш Канторович, все что хочешь. И сила, главное, есть. Нефть вот нашли и разрабатываем – читали? Все соединить и включить, нигде в мире такого не получится. Сейчас америкашки во Вьетнаме увязнут года на три, но это их проблемы, а мы пойдем вперед!

– А я скоро по стране начну ездить, будем вычислительные центры запускать. Как подумаю об этом, аж дух захватывает. Мне вообще новые места нравятся, там энергия особая. Буду молодых учить. Разъезжаемся от Канторовича в разные стороны, как апостолы. Служить и нести.

Эдик улыбался и сидел какой-то благостный, и даже борода его перестала быть бородой геолога, а приобрела какой-то метафизический облик.

– А мне рожать, – сказала Вера.

Глава 27

– Я как женщина вас прошу – наденьте на девочку юбочку!

Обсуждали его Настю, вернее, ее наряд. Пете в первый момент и самому неудобно было, он даже слегка заревновал, но потом успокоился, раз надо – значит, надо.

Два молодых балетмейстера, парень и девушка, пытались отбиваться от советов женщины в строгом костюме.

– Екатерина Алексеевна, они же в лесу! Не может быть у нее юбочки.

Петя пришел на прогон, решил, что так будет лучше, и сам он не так волноваться будет, и Насте спокойнее. Назавтра в Большом была назначена премьера «Геологов», одноактного балета с экспериментальной хореографией.

Настя сразу познакомила его со своей подругой Наташей и убежала за кулисы готовиться. Странно было сидеть в этом зале вот так, среди бела дня, наблюдать за суетой, рассматривать людей: народу было прилично. Настя объяснила ему, что прогон – это уже не репетиция, но пока еще не спектакль.

О Наташе Петя немного слышал, с Настей они учились в хореографическом училище. Первый послевоенный набор, желающих особо не было, взяли всего двенадцать человек, да и то некондицию – все маленькие и худенькие. Протанцевали бок о бок десять лет, а потом их двоих сразу же пригласили в Большой.

Они и впрямь были похожи.

– А вот наши балетмейстеры, – шепнула Наташа. – Касаткина и Василёв. Второй балет уже ставят, правда, пока одноактные. Этот – специально под Настю.

Петя слышал это впервые.

– Вообще это эксперимент, – объяснила она. – Театр особо не вмешивается, но, главное, и не мешает. А вон тот мужчина – композитор. Каретников фамилия. Принес «Героическую поэму», а получились «Геологи».

– Может, с таким названием легче было утвердить? – предположил Петя.

– Его вообще не очень любят, он среди композиторов как белая ворона. Новая Венская школа, европейский модернизм.

Когда Настя появилась на сцене, сердце у Пети замерло. Он, конечно, видел там ее не раз, но в основном в качестве фей: то Щедрости, то Бриллиантов. А тут было совсем другое.

Невесомая и отважная, одетая в футболку и черное трико, она танцевала на грани человеческих возможностей. Временами это вообще напоминало акробатику: верхние поддержки, прыжки и вращения – нужно было показать все тяготы и катаклизмы геологических экспедиций. С нею были двое юношей, ей под стать, ну и музыка, конечно, странная, но именно вокруг нее все и собиралось.

Включили свет, хлопали, как после спектакля, потом зал почти опустел, Наташа убежала за кулисы, осталось всего несколько человек, все они собрались вокруг женщины в строгом костюме. Петя ее в конце концов узнал, это была министр культуры Фурцева.