Иван Дроздов - Суд идет Страница 33

На этот раз он стремительно подошёл к нам, взял меня за руку и повёл в сторону от моего собеседника Ноя Исааковича. Евреев он игнорировал откровенно, и, если Ной Исаакович или Иван Иванович к нему обращались, он отвечал им сухо и быстро удалялся. Насколько он был вежлив с друзьями, настолько умел не видеть того, кто ему был не нужен, а тем более, не нравился. С одной стороны, это был очень приятный молодой человек, — ему было лет тридцать, — а с другой — неприступный и надменный восточный владыка.

Разумеется, мне льстило его внимание, и я старался быть для него полезным.

С его стороны беседы наши всегда начинались о России. Ахмет Жан спрашивал, как мы жили раньше — до Горбачёва? При этом, не дожидаясь ответа, он вдруг воспламенялся и почти кричал:

— Как же это так можно, что вы, русские, простили этому человеку и продолжаете выплачивать ему большую пенсию? Да его давно пора повесить, как это сделали иракцы со своим бывшим президентом.

Саддама Хусейна он не любил; не мог простить ему жертв, понесённых его народом во время войны с Ираком. Войну-то тогда затеял Ирак. Иногда он мне говорил:

— Вы, русские, странные люди. Мой народ вас уважает, но и не может понять вашей покорности. Вы кормите, учите своих врагов, а когда они уничтожают вас по миллиону в год — молчите и всё им прощаете. Нам это непонятно, мы такими никогда не станем.

Под врагами он подразумевал евреев и американцев. Он и вообще во всех бедах, происходивших в мире, склонен был винить одних только евреев и ещё американцев. Иногда задумается, скажет: «Мы верим в Бога и любим пророка своего Магомета. Он ненавидел евреев. А если он попускает их власть в некоторых восточных странах — это нам в наказание. Другого объяснения у меня нет. Видно, и ваш Бог Христос посылает вам евреев в наказание за грехи».

Поражало меня одно любопытное обстоятельство: все обитатели Русского острова, а затем и мятежного корабля много говорили, думали и даже писали о горестном положении, в которое попала Россия: искали причины всего у нас происходящего, привозили с «Родины», как тут называли Россию и куда часто летали, книги, газеты и злободневные политические брошюры. А поскольку на острове жили преимущественно сербы, я сделал утешительный для себя вывод: славянский мир един и что тревожит русских, то болезненно отзывается и в сердцах сербов. Тут знали и горячо любили «непокорённого и несменяемого» русского министра по делам печати Бориса Миронова, все без исключения имели его книги; пламенно любили батьку Белоруссии Александра Лукашенко и нашего Краснодарского батьку Кондратенко; и неистового генерала Макашова, и умнейшего из воинских начальников генерала Левашова, и несгибаемого депутата Думы от рабочих Шандыбина… Следили за судьбой не изменивших присяге полковников Буданова и Квачкова, других боевых офицеров и генералов. Островитяне знали наизусть песни поэтов-бунтарей Ножкина, Талькова, Харчикова, Корнилова, Нины Карташёвой, Жанны Бичевской. Я привёз на остров стихи ленинградского генерала Николая Ивановича Петрова, и тут их с удовольствием читали.

И вот что было уж совсем для меня интересно: часто заводили разговор о Сталине. Что он был для России? Как русские победили в Великой Отечественной войне и так ли уж верна эта расхожая легенда об Отце народов, о Величайшем полководце, победившем Гитлера. И поскольку в среде моих новых друзей не было заранее внушённой и усвоенной определенности мнений, тут кроме безоговорочных суждений было много и сомнений. Например, удивлялись и недоумевали тому странному, а может быть, и совсем не странному обстоятельству, что во время войны главы обеих стран — Германии и России — были инородцами. И там и тут в окружении вождей были люди с еврейской кровью. А если в свите были и люди коренной национальности, то жёны у этих соратников были иудейками.

Что же тут? Случайное совпадение или ключ к разгадке величайшей в мире трагедии, в результате которой только прямые потери составили пятьдесят миллионов человек — и все арийцы, «белые бестии», люди родственной расы, русские и немцы. Кто замесил и густо учесночил этот дьявольский коктейль?.. Кому был нужен такой смертоубийственный эксперимент в мировой истории?

Пишу я эти строки, а сам вспоминаю письмо профессора из Нижегородского университета. Прочитал он мой роман «Горячая верста», где я лишь краешком глаза попытался рассмотреть чёрные души иных персонажей и лишь слабо очертил контуры характера дельца от науки и интригана Папа. И профессор-теоретик литературы мне написал: «Эх, и достанется же вам за этого Папу!..» Досталось. И должности лишили, и двери всех издательств перед носом моим закрыли. Отец родной, товарищ Сталин много расплодил этих Папов. Недаром же я и свою воспоминательную книгу о тех послевоенных временах назвал «Оккупация». Самого-то «отца народов» его же соратнички на тот свет отправили, а нам в наследство много Папов осталось. Не сеяли они и не пахали, а в креслах начальственных уже тогда цепко укоренились. Это они потом и Империю великую Русскую на распыл пустили. Они. И только они! Об этом ещё скажет история. Хотя и теперь много книг на эту тему появилось. Недавно напечатаны книги Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию» и Владимира Бушина «Измена. Мы знаем их поимённо». Вышла тринадцатая книга Эдуарда Ходоса — главы Харьковской еврейской общины. Этот своих единородцев знает изнутри. И что они сотворили с Россией и Украиной, и что это за люди — его соплеменники, он рассказал красочно и без всякой утайки; что называется — «выпотрошил». Наконец, не побоюсь упомянуть и свои двадцать романов. Четырнадцать из них я написал за двадцатилетний период моей жизни в Ленинграде — уже после того, как началась перестройка. В них-то я тоже не обделил вниманием своих друзей по журналистскому цеху, а затем по писательскому. А сынов Израиля там, пожалуй, процентов восемьдесят было. Полстолетия я прожил в этой среде. В Большой Энциклопедии Русского народа в томе «Русская литература» в статье обо мне сказано:

«В документальном автобиографическом романе «Последний Иван» Дроздов рассказывает о своей личной борьбе с сионизмом и масонством».

Кто-то прилетел из России и привёз газету со статьей Егора Лигачёва. В статье он хвалит Брежнева и, естественно, его команду, в которой и сам занимал едва ли не ведущую роль.

Я вспомнил, что уже читал воспоминания Лигачёва и даже написал ему письмо. Но вот отправил это письмо или оно где-то затерялось в моих бумагах — не помню. Говорят, политики после своего падения к прежним своим делам не возвращаются; если уж обанкротился — сиди на дне колодца и не квакай. Но это касается людей приличных, имеющих совесть, но если это те, о которых говорил Сталин: «…вокруг ни одного порядочного человека…» — и если они сами порождение сталинского времени — от этих держись подальше. Такие по обстановке меняют окраску кожи и в удобный для них момент способны встроиться в систему, ещё вчера бывшую для них враждебной. Так у нас получилось с партвождями — не теми коммунистами, кто работал на заводах, растил хлеб, мостил дороги, строил города и сёла — таким коммунистом и я был — нет, народ конкретного труда обыкновенно хранит верность своим идеалам, устойчив к переменам и не предаёт друзей. Речь же наша идёт о коммунистах, которые никогда и не были коммунистами, а имели одну-единственную способность: служить мамоне и во всём преследовать свою корысть. Такие «коммунисты-перевёртыши» были у нас в руководстве страной и партией, и особенно в самых верхних кремлёвских эшелонах. Имена предателей нам известны: Горбачёв, Ельцин, Шеварднадзе, Назарбаев, Кучма и целый легион других отважных молодцов. Говорю отважных потому, что нужна большая смелость, чтобы вчера заседать в Политбюро Коммунистической партии, а ныне перескочить в думу буржуазного государства и при этом хранить беспечный вид, мило улыбаться и, не моргая, смотреть в глаза людям, которые ещё вчера знали его лютым врагом капитализма.

Таков Егор Кузьмич Лигачёв. Он выступил с очередной статьёй, в которой восхвалял заслуги команды Брежнева.

И я решил предложить читателю письмо Лигачёву:

Егор Кузьмич!

Читаю Ваши воспоминания «В Кремле и на Старой площади». Отдаю должное мудрости и прозорливости редактора газеты «Советская Россия», осмелившемуся отвести так много драгоценной в наше время газетной площади жанру воспоминаний, не всеми почитаемому.

Оставляю в стороне стиль воспоминаний, хотя именно стиль больше, чем что-либо, характеризует человека. Судьба уготовила Вам стезю партийного работника: брошюры, газеты, официальные документы стали Вашей стихией, — они же и наложили отпечаток и на Ваши литературные откровения. Впрочем, ясность мышления, связь и логика в построении фраз говорит о высокой культуре автора, а строгая выверенность, и даже предусмотрительная осторожность формулировок позволяют читателю сделать вывод, что перед ним политик, постигший язык иносказаний, мудрость дальних намёков, а в иных случаях и умолчаний. Этих-то умолчаний особенно много, может быть, слишком много, — они-то и смущают читателя, особенно, рядового, в дворцовых делах неискушённого. Но, конечно, ваш главный приём — эффектно подавать все эпизоды, связанные с Вашей биографией, к каким бы последствиям они ни вели. Вот, например, Вы приводите место из итальянской газеты о своём неожиданном возвышении: «Карьера, медленная в своём развитии на первом этапе, совершила стремительный скачок, когда в 1983-м году Андропов «вызвал» Лигачёва в Москву, именно тогда и зародился союз Лигачёва и Горбачёва!..»