Стэн Барстоу - Рассказ о брате Страница 33

Период его полной отрешенности от внешнего мира подходил между тем к концу. Когда они с Маргарет утром ехали вместе в город, он уже был более разговорчив, снова стал шутить. Когда же он предложит сходить куда‑нибудь вдвоем?

Уилф закончил роман за два месяца. Почувствовал прилив энергии, работал каждый день с семи вечера до полуночи, а иногда и до утра. Жаль было тратить целый день на то, чтобы зарабатывать деньги, но теперь он уже привык к этой своей двойной жизни, и в мозгу, даже когда высчитывал расценки, премии, надбавки, время прихода и ухода и подоходный налог, ни на минуту не прекращалась писательская работа. Он знал, что хозяева довольны им, и совсем не хотел, чтоб у них переменилось мнение. А вечером… Казалось, все то, что накопилось у него в душе с тех пор, как он взялся за роман, рвалось наружу, будто открылись ворота гигантской плотины, и уже невозможно стало печатать двумя пальцами — это задерживало и мешало, он хватался за ручку — и размашистые каракули покрывали страницу за страницей. Наутро он иногда и сам не мог разобрать, что написал. Внутренняя энергия заключительной части романа заставила вернуться к началу и, по существу, полностью переписать его. Ну и работа! Но он был счастлив.

С девяти утра до пяти тридцати вечера приходилось заниматься служебной рутиной, зато оставшееся время он уже не делил ни с кем. Маргарет почти не видел: разве что утром вместе шли на автобусную остановку, но и тут он был погружен в себя, стараясь с пользой провести эти последние минуты перед своим дневным заточеньем и кое‑что обдумать. Он знал, что она чувствует его состояние: весь ее разговор, а в еще большей мере тактичное молчание говорили об этом. Но вот Поппи, похоже, неверно трактует его желание ни с кем не общаться и сводит все к тому, что он больше не может уже проводить у нее время. Конечно, видеть, с какой небрежностью этот негодяй периодически напоминает о том, что он муж со всеми вытекающими отсюда правами, невыносимо, и Уилф подумывал о том, чтобы съехать. Он вынужден был признать, что раньше во многом сам себя обманывал. Суолоу сохранял над Поппи определенную власть, она, это отрицать невозможно, была им даже очарована. Ведь тогда, много лет назад, легко могла она освободиться от него, имея к тому все основания, но все годы держалась за этот брак, несмотря на зло, которое он ей причинил. Судя по всему, сохраняла надежду, что рано или поздно он вернется. Вместе с этой мыслью на ум приходило неприятное подозрение, что ты всего лишь подмена, бледная тень мистера Суолоу, мальчишка, услышавший слова любви, предназначенные настоящему мужчине.

Он полностью ушел в работу над книгой. Наконец настал момент, когда все ожило, и Уилф уже не просто на ощупь пробирался вперед, но отчетливо видел лежащую перед собой дорогу. Да и раньше, когда хорошо писалось, он испытывал радостные мгновения, но никогда прежде не переживал он ничего подобного. Теперь нашло настоящее вдохновенье, хотя очень не хотелось произносить подобные слова. Многое вспомнилось из прежней жизни, вспомнилось то, что было вроде бы бесследно забыто. Он по — новому увидел свой материал, почувствовал в нем единственно возможную и неизбежную логику развития. В отдельные эпизоды, написанные несколько месяцев назад, он вложил новый смысл и с увлечением, заново переписал целые страницы, урезывая, добавляя, вдыхая жизнь.

Уилф закончил книгу. Он сидел, откинувшись в большом кресле и вытянув ноги, и в каком‑то трансе и изнеможении глядел на лежащую перед ним на столе рукопись: триста семьдесят две страницы отпечатанного через два интервала текста.

Но кто станет печатать книгу? Конечно, у него нет того клокочущего таланта, какой был, скажем, у Лоуренса, но и его мир реален, характеры резки и суровы. Получилась хорошая книга! Он вскочил и начал бродить по комнате, изредка бросая на рукопись косые взгляды. На лице то и дело вспыхивала глуповатая счастливая улыбка — ничего он не мог с этим поделать.

Маргарет сидела в баре в холле гостиницы «Принц Уэльсский». Перед ней стоял джин и лимонная. В соседнем баре дела шли намного лучше, а здесь было спокойно и тихо. Яркий свет над головой освещал почти пустое помещение. В центре сидели полногрудая видавшая виды блондинка и худосочный мужчина с темным подбородком; она сбрасывала пепел с сигареты, на пальцах поблескивали кольца. У дальней стены разместилась группа из четырех парней лет по девятнадцать, двое в спортивных куртках, а у одного на шее желто — зеленый студенческий шарф — они пили пиво; по тому, как они сначала дружно наклонились вперед, потом откинулись назад и захохотали, она поняла, что они обмениваются анекдотами. У стойки бара стояли двое представительных мужчин, оба в дорогих костюмах, и договаривались о какой‑то сделке. Прошло еще несколько минут. В бар вошел Уилф. Увидел Маргарет, помахал рукой, потом показал пальцем на ее бокал и удивленно поднял брови. На лице его появилось такое милое, несерьезное выражение, что она улыбнулась в ответ и подняла бокал, чтоб он увидал — полный. Он опять махнул рукой, повернулся и пошел к бару. С кружкой пива в руке он направился к ее столику. Она смотрела на него: он был такой непривычно нарядный, в сером пальто реглан и новом костюме из темно — зеленого твида, купленном на январской распродаже.

— Привет, милая.

«Милая». Это ласковое слово он не задумываясь бросал всем: барменше, продавщице или девчонке с местной текстильной фабрики. Интересно, с каким нежным словом обратится он к любимой женщине? Он не из тех мужчин, которые станут называть свою подругу «дорогая».

— Давно ждешь?

— Да нет, минут десять. Смогла уйти только в девять.

— Однако они там на тебя насели. Три раза в неделю сидишь до вечера.

— Да это только пока запарка не кончится. А потом работа мне нравится. В конце недели платят сверхурочные, тоже хорошо.

— Да, монетки всегда нужны.

Маргарет вынула сигареты из сумочки, протянула ему одну. Он отрицательно покачал головой.

— Нет, спасибо. Вот разве сигару.

— Извини, конечно, но сигар у меня с собой нет.

— Пойду куплю.

Он с деловым видом сходил к стойке. Вернулся, снял с длинной сигары целлофан. Она зажгла ему спичку, и скоро вокруг них клубилось ароматное облако.

— Как пахнет приятно, — сказала она, вдыхая дым.

— Еще бы, каждая затяжка — два пенса.

— У тебя праздник?

— Нет, захотелось ни с того ни с сего.

— А что, прекрасная причина.

Ее забавляло, с каким важным видом оп курит сигару.

— Да, к сигарам я пристраститься очень даже не прочь.

— Сначала надо стать знаменитым писателем.

Он состроил рожу.

— Вот когда покутим!

— Ну, что твоя встреча? Собираются организовать клуб?

— Организовать‑то они организуют, но меня в нем не будет.

— Ах, даже так.

— Можешь считать меня самым что ни на есть наивным человеком. В общем, я ожидал слишком многого, а там, знаешь, такая публика — пишут одну чушь, статейки о содержании цветов на балконе — ну, ты меня понимаешь. Были там двое, хорошо зарабатывают на рассказиках для женских журналов. По сравнению с ними мои достижения выглядят бледно. Но ни единого серьезного человека.

— Что, одни женщины? — спросила Маргарет. Уилф кивнул:

— Как ты догадалась? Да, одни домашние хозяйки всех возрастов. В перерывах между пеленками и мытьем посуды строчат рассказы на больничные темы. Ты пойми меня правильно: на свете есть прекрасные писательницы, но эта публика просто ничего не смыслит! Я не встретил там никого, кто хоть читал что‑нибудь! Попробовал завести разговор о Лоуренсе, а на меня так вежливо смотрят — и молчат. Надеялся я встретить там, так сказать, родственные души, а чувствовал себя так, будто по ошибке забрел на курсы кройки и шитья.

— О себе ты им говорил?

— Всех опрашивали, собирали информацию, а когда дошли до меня, я сказал, что пишу роман. Что за роман? Ну, я ответил — обыкновенный роман. Тогда спросили, есть ли у меня опубликованные вещи, я им сказал: были радиопередачи и еще очерк в «Этюде». Они на это — н — да. Судя по всему, произвело на них какое‑то впечатление. Но тут одна девица, которая сидела рядом со мной и все время демонстрировала коленки, заявляет, что продала в журнал «Милая девушка» сразу шесть рассказов по пятнадцать гиней за штуку. После этих ее слов я сразу ушел в тень. Если в городе и есть настоящие писатели, они, думаю, сидят себе дома и не отходят от машинки. И если поразмыслить, оно и есть лучшее времяпрепровождение, а вся эта болтовня о писательском труде самому писателю никакой пользы не приносит. Главное — писать, а в этом ты одинок. Никто тебе не поможет.

— Ну, а общение с людьми — у которых такие же, что у тебя интересы, проблемы, — это же стимулирует работу, подталкивает: иди пиши!

— Эта публика не могла б меня подвигнуть на сотворение списка белья для прачечной.