Александр Снегирёв - Тщеславие Страница 33

* * *

Лиса заметно повеселела и снова оказалась в центре внимания мужчин. Главным утешителем стал Марат. Он пригласил всех попозже отметить [227] за его счёт. Голоса говоривших слились в неразборчивый гул. Димка заметил поблизости чужую статуэтку, придавливающую белый конверт.

— Чья это? — спросил он у Саши. Буквы были одинаковыми, не именными.

— Губайдуллина. Ему же за симпатии вручили.

Саша достал из заднего кармана какие-то сложенные исписанные бумажки, скомкал, бросил в тарелку и поджёг.

— Второй том «Мёртвых душ»? — вяло пошутил Димка.

— Не получился из меня поэт...

Саша мрачно смотрел на листы, которые корчились и гнулись, точно танцоры современного балета.

Димка увидел певицу. Она вот-вот должна была начать выступление перед гостями. Завершающая часть культурной программы вечера. Певица ему сразу понравилась. Длинные волосы, ноги, платье цвета долларов. Карамельные ступни со слегка припухшими змейками-венами крепко схвачены чёрными туфлями. Не она ли накануне была в метро? Певица стояла поодаль и тоже посматривала на Димку. Ему показалось, что она поманила его взглядом. Димка уже решился подойти к певице, когда появился Гелер.

— Чё, кокнули? — усмехнулся он. — Не парься, бери любую взамен, они ж одинаковые! — Гелер схватил губайдуллинскую статуэтку и ткнул её Димке в грудь. — Бери!

[228] — Да не, Сергей, ты чё...

— А это что у нас здесь?! — Гелер потянулся за конвертом. — По одному виду чую — кэш! Тссс! — Гелер, воровато озираясь, заглянул в конверт. Сунул под нос Димке. Стодолларовые бумажки. Много. Те самые пять штук. — Кто ж так деньги бросает?! Совсем голова у лауреата закружилась! Не знаю, чего ты вафлишь. Живём только раз... — Гелер бросил конверт обратно на стол и скрылся в кутерьме праздника. Поэт1 Саша, как специально, тоже куда-то подевался.

Самураи принимают решение в течение семи вздохов. Димке хватило трёх. Он быстро сунул гу-байдуллинскую статуэтку в красный пакет, конверт — в карман и вышел из зала ни с кем не прощаясь. Свою поломанную букву Димка оставил под столом.

* * *

Димка не сразу нашёл выход из театра, метался по скруглённым коридорам, переходам и лестницам. Вспотел, разнервничался, стали мерещиться голоса преследователей. Портреты артистов насмехались и гаденько подмигивали со стен.

Перед дверями, на полу, валялся алый бутон тюльпана. Кому-то букет принесли, и бутон оторвался. Димка вспомнил певицу. Жаль, не познакомились... Поднял бутон и вышел.

[229]

* * *

«Ах, как легко и весело. Удалось всё-таки продержаться молодцом до конца. Хотели, суки, меня обломать напоследок, не вышло! Ебись всё пылесосом, я своё возьму!» Пакет с золотой ашкой приятно тяжелел в руке, конверт грел сердце через ткань. Димка пританцовывал на ходу. Даже напевал что-то. Он радовался, что уделал и Лисичку, и Маратика. Радовался, что дал волю инстинктам. Решился на то, на что не мог решиться с того зимнего вечера, когда они с дедом везли на саночках десяток кирпичей. И вот он, Димка, прыгнул в дамки!

Вертя в руке бутон тюльпана и весело покачивая пакетом, как влюблённый школьник портфелем, Димка прошёл мимо стриптиз-клуба. Протиснулся между стеной и бамперами припаркованных «Мерседесов». Шоферы ждали хозяев: индивидуалисты спали на откинутых сиденьях или смотрели дивиди, компанейские же стояли кучками и лузгали семечки. Шелуха с шелестом опадала на шофёрские чёрные туфли с длинными носами. Дурацкие люди в дурацких туфлях. Вот, например, ботинки Гелера дурацкими не назовёшь, просто слишком новенькие, а шофёрские — просто ужас. По туфлям можно всё о человеке сказать, всю дурь видно. Димка подумал, что по туфлям можно, пожалуй, даже будущее предсказывать. Тут я ним согласен.

[230] Димка шёл мимо старой монастырской стены. В свете фонарей виднелись многочисленные бумажки, всунутые в щели между кирпичами. По преданию, это место обладает чудодейственным свойством, и люди приходят сюда оставить записочку. Димка предание слышал от одного азербайджанца на рынке и, проходя теперь мимо, вспомнил. Записки выглядели так, будто ими хотели заткнуть поток, готовый хлынуть из стены. «Думаю, Бог не обидится, если я прочту одну. Обещаю никому не болтать», — почти игриво подумал Димка, положил бутон в пакет и вытащил первую попавшуюся записку. Почерк аккуратный, женский. Отличница писала. «Помоги мне найти хорошего спонсора, Господи. Помоги устроить мои фотографии в журнал, Господи». «Смешная какая! Она что, думает, Бог и вправду приходит сюда ночью, забирает всю эту мутатень, а потом читает в своём кабинете на небесах?!» Димка не удержался от искушения развернуть второе послание. «Помоги мне найти новую, высокооплачиваемую работу и честного мужчину». Развернул третье: «Помоги выиграть конкурс танцев и стать знаменитым», «Помоги выплатить кредит». Димку стала раздражать всеобщая алчность и тщеславие. Они что, ни о чём другом попросить не могут?! Он облизал губы, провёл языком по зубам. Вместо гладкой эмали ощутил шершавость. Зубы грязные. Ел и пил много, мясо, фрукты... «Помоги... моему сыну защи[231]тить кандидатскую, моей дочери развестись и найти нового, непьющего, богатого мужа, снять квартиру, получить грант, отбиться от налоговой, оформить наследство, найти сегодня на улице тысячу рублей»... Димка перестал засовывать бумажки обратно в щели, а просто комкал и бросал на асфальт. Ничего, Бог не обидится, он и так всё знает. Не надо быть Богом, чтобы прочухать, о чём попросят люди. Всё предсказуемо... «А может, Бог хотел, чтобы я эти письма прочёл?.. Может, эти письма адресованы мне? Может, я и есть Бог?.. Если бы мне пришлось ответить на такие письма, я бы написал... Какие вы мелочные! У вас у всех страх! Страх, страх, страх...»

В тёмной густоте растущего у стены можжевельника раздалось знакомое цоканье. Димка пригляделся. Белка. Не может быть! Центр Москвы — не место для белок. Однако в прогалине среди влажных ветвей сидела именно рыжая хвостатая бестия и никто другой. В чёрном беличьем глазу отражались старые дворянские усадьбы, превращённые в стриптиз-клубы, калеки-попрошайки, ползающие у роскошных витрин, демонстранты, которых трамбуют в милицейские фургоны, как подросших цыплят на фермах, трамбуют в мешки. Запихивают как попало. Мешки потом ещё некоторое время шевелятся. Отражалась чудодейственная стена монастыря, законопаченная людскими мольбами, писательский дом отдыха, одноногий призрак в синем тренировоч[232]ном костюме, крюк в стене. Отражался весь со-сново-берёзовый букет, просвечиваемый красными лучами кремлёвских звёзд, как лучами прожекторов. В середине этой катавасии нелепо торчал маленький одинокий человечек, Димка, писатель и вор.

— Знаешь, белка... Раньше я спокойно жил. Как нормальный человек. А вся эта писательская х#рня меня полностью выбила. Я не хотел быть писателем... просто хотел оплатить Юлькин кредит...

Белка, разумеется, не отвечала.

— А ведь пишу я обыкновенно... Не лучше других... А приз... это лотерея, стечение обстоятельств... Вот, спёр у Марата букву... и бабки...

Белку исповедь задолбала, и она моргнула. Отражающийся мир перезагрузился. Белка юркнула в гущу дерева. Димка ещё некоторое время смотрел на то место, где она сидела, а потом повернул обратно.

* * *

Из-за угловой башни чудодейственной стены вышли трое. Димка мог бы перейти на другую сторону улицы под каким-нибудь предлогом. Не перешёл. Почувствовал, что предстоит искреннее общение. И не захотел от него отказываться. Случайно задел плечом крайнего. Или тот сам подста[233]вился. Теперь и не разберёшь.

— Извините...

— Чё сказал?!

Димка обрадовался тому, что после самоистязаний и переживаний оказался лицом к лицу с вполне реальными собеседниками. Физиономии у всех троих были круглые, красноватые. Головы крепкие. Запах людей пьющих, курящих, питающихся мясными консервами и супами быстрого приготовления.

— Чё ты сказал?! — повторил тот, кто, видимо, считался главным.

— Я сказал, извините. — Димка старался совладать с севшим от нервов голосом. Внутри его подбрасывал страх и разгорающееся озорство. Тело стало приятно покалывать, как после контрастного душа. Появилась энергия. Димка даже начал едва заметно пританцовывать.

— Куда торопишься? — Одно из круглых лиц вплотную приблизилось к Димкиному. Димка заметил на губе у собеседника шелуху от семечка. Захотелось эту шелуху снять или хотя бы сказать о ней, а то ходит человек по улице и не знает. А выглядит некрасиво. Но Димка, разумеется, ничего про шелуху говорить не стал, а просто ответил на вопрос:

— На вечеринку.

— Она! Чё за вечеринка?

— Вручение литературной... литературной премии.