Розамунда Пилчер - Сентябрь Страница 34

— А ты чем занимался?

— Работал. Ходил в гости. Вел светскую жизнь.

Вирджиния повернула голову и посмотрела на него.

— Не сомневаюсь, — сказала она вполне добродушно.

Они подъезжали к Эдинбургу по старой дороге, ведущей из Глазго. Город вставал перед ними точно высеченный из скалы, как некое романтическое видение под холодно-голубым небом. Широкие улицы, осененные пышными кронами деревьев, шпили и башни, словно пронзающие небо, а еще выше, надо всеми шпилями и башнями, — замок с флагом на мачте. Они въехали в новый город — просторные, изогнутые полукругом улицы, застроенные домами из светлого песчаника с классическими окнами и портиками, с веерными окошками над дверьми. Стены домов золотились в вечернем свете.

Подчиняясь правилам одностороннего движения, Эдмунд долго петлял по лабиринту переулков, но, в конце концов, выехал на узкую мощенную булыжником улицу и подвел машину к маленькому итальянскому ресторанчику. Напротив стояла одна из самых красивых эдинбургских церквей. На башне, поднимающейся над массивной аркой входа, стрелки позолоченных часов подошли к цифре 9, и когда Эдмунд с Вирджинией вышли из машины, над крышами окрестных домов поплыл колокольный звон. В небо взметнулись стаи голубей и повисли в воздухе, трепеща крыльями. Едва отзвенел последний удар, как голуби снова уселись на подоконник и на парапет и, сложив крылья, мирно заворковали, как будто ничего и не случилось и им немного стыдно за то, что они подняли такой переполох.

— Могли бы уж и привыкнуть к перезвону, — сказала Вирджиния. — Как он им не надоел?

— Никогда не встречал голубя, которому бы что-то надоело. А ты?

— Ты меня озадачил. Кажется, я тоже не встречала.

Он взял ее под руку, подвел к входу в ресторан и растворил дверь. Притушенный свет, запах свежего кофе, чеснока и вкусной еды. Официант-распорядитель сразу устремился к ним.

— Добрый вечер, мистер Эрд. Здравствуйте, мадам.

— Добрый вечер, Луиджи.

— Столик вас ждет.

Тот самый столик, который просил зарезервировать Эдмунд: в углу, у окна. Накрахмаленная розовая камчатная скатерть, такие же салфетки, роза в изящной вазочке. Пленительный интим. Вражде тут не место.

— Отлично, Луиджи. Спасибо. А как насчет «Моэ шандон»?

— Я уже положил бутылку на лед, мистер Эрд.

Они пили охлажденное шампанское. Вирджиния подробно рассказала о своей жизни в Лондоне, о выставках, которые она посетила, о концерте в Уигмор-Холл.

Кушанья они выбрали каждый по своему вкусу. Воздержались от равиоли и тальятелли,[9] заказав вместо этого утиный паштет и семгу.

— И зачем только я привел тебя в итальянский ресторанчик? Семгу ты прекрасно можешь есть и у себя дома.

— Затем, что в мире нет ничего вкуснее семги, а в Лондоне каких только иностранных кушаний я не отведала.

— Я не спрашиваю, с кем ты их отведывала, — сказал Эдмунд.

— И я ни о чем тебя не спрашиваю. — Вирджиния улыбнулась в ответ.

Еда была превосходной, и они с удовольствием поглощали ее. Закончили свежей малиной со сливками и хорошо выдержанным сыром бри. Вирджиния рассказала Эдмунду о выставке в Берлингтон-Хаус, о планах Фелисити Кроув купить деревенский коттедж в Дорсете и довольно сумбурно изложила сюжет «Призрака Оперы». Эдмунд сюжет знал, однако был весь внимание, наслаждаясь ее присутствием, звуком ее голоса, тем, что она хочет поделиться с ним своими впечатлениями.

Наконец принесли ароматный черный кофе, дымящийся в маленьких чашечках, и вазочку с шоколадками с мятной начинкой.

Тем временем большинство столиков освободилось, посетители отправились по домам. Остались только они да еще одна пара. Те пили коньяк, мужчина попыхивал сигарой.

«Моэ шандон» они допили и перевернули бутылку в ведерке донышком вверх.

— Может, выпьешь коньяку? — спросил Эдмунд.

— Не хочу больше ничего. Ни единой капельки, ни единой крошки.

— Я бы рюмочку выпил, но я за рулем.

— За руль могу сесть я.

Эдмунд покачал головой.

— Обойдусь без коньяка, — он откинулся на спинку стула. — Ты мне столько всего рассказала, но я ничего не услышал об Алексе.

— А это я оставила на закуску.

— Что-то хорошее?

— По-моему, хорошее. Не знаю, как покажется тебе.

— Пока не расскажешь, ничего не могу сказать.

— Ты не отнесешься к этому, как старомодный викторианец?

— Кажется, я никогда им не был.

— У Алексы появился мужчина. Он переехал к ней. Живет в ее доме на Овингтон-стрит.

Эдмунд заговорил не сразу. Потом спокойно спросил:

— Когда это случилось?

— В июне. Она не сообщала нам, потому что боялась нас огорчить, боялась, что мы станем препятствовать.

— То есть думала, что он нам не понравится?

— Нет, мне кажется, она считает, что он тебе очень понравится, но только не уверена, как ты вообще все это воспримешь. И вот поручила мне сообщить тебе.

— Ты его видела?

— Да, хотя, можно сказать, мимолетно. У меня не было времени. Выпили по бокалу хереса.

— Тебе он понравился?

— Очень. Красивый и обаятельный. Зовут его Ноэль Килинг.

Эдмунд допил кофе, сделал знак Луиджи и попросил еще одну чашку. Вперив в нее взгляд, он стал помешивать ложечкой; его красивое лицо было бесстрастно.

— О чем ты думаешь? — спросила Вирджиния.

Он поднял на нее глаза и улыбнулся.

— Я боялся, этого никогда не случится.

— Но ты доволен, что случилось?

— Доволен, что Алекса нашла человека, который питает к ней настолько сильное чувство, что хочет проводить с ней как можно больше времени. Конечно, было бы куда лучше для всех, если бы их отношения развивались иным, менее драматичным путем, но, боюсь, в наши дни такое испытание чувств неизбежно. Вряд ли стоит принимать поспешные решения.

Он отхлебнул глоток кофе и поставил чашку обратно на стол.

— Только одно меня смущает: она ведь на редкость наивная и простодушная девочка.

— Она уже не девочка, Эдмунд.

— Мне трудно представить Алексу взрослой.

— Но придется.

— Я понимаю.

— Она никак не могла прийти к решению, сказать тебе или нет. Попросила меня сказать, но я знаю, она хотела как можно дольше хранить свою тайну.

— И что же я должен теперь, по-твоему, делать?

— Ничего. Алекса намеревается привезти Ноэля в Балнед в сентябре, на бал к Стейнтонам. Мы встретим его просто как гостя… ну, как если бы он был другом ее детства или однокашником. Будем вести себя непринужденно. Так будет лучше всего. А что дальше — решать им самим.

— Это твоя идея или так решила Алекса?

— Моя, — не без гордости призналась Вирджиния.

— Умница.

— Я и еще кое о чем сказала ей, Эдмунд. Например, о том, что последние недели мы с тобой были не самыми лучшими друзьями.

— Должно быть, это грянуло как гром среди ясного неба.

Вирджиния не сводила с него своих искрящихся синих глаз.

— Хочу тебе сказать, Эдмунд, я не передумала. Я не хочу, чтобы Генри ехал в интернат, он еще слишком мал, и мы делаем страшную ошибку, но я знаю, в каком он сейчас состоянии, как его огорчает наша размолвка, и потому решила: хватит нам думать только о себе, надо подумать и о наших детях. О Генри и об Алексе. Алекса сказала: если мы с тобой будем волками смотреть друг на друга, они с Ноэлем не приедут в Балнед, она не вынесет такой атмосферы в доме.

Вирджиния смолкла, ожидая его реакции, но Эдмунд молчал, и она продолжила:

— Я много обо всем этом думала. Пыталась представить, как приезжаю в Лиспорт, а бабушка с дедушкой не разговаривают друг с другом, и не могла представить. Для меня это было бы ужасно. И так же ужасно будут чувствовать себя Генри и Алекса. Я не сдаюсь, Эдмунд, что касается интерната ты никогда не найдешь во мне единомышленницу. Но если чего-то нельзя исправить, надо к этому притерпеться. К тому же я тосковала по тебе. Я не люблю быть одна. В Лондоне мне все время хотелось, чтобы ты был рядом, — Вирджиния поставила локти на стол и подперла подбородок ладонями. — Знаешь, что я тебе скажу? Я люблю тебя.

Эдмунд ответил не сразу.

— Я очень сожалею, — сказал он.

— Сожалеешь, что я тебя люблю?

Он покачал головой.

— Нет, сожалею, что поехал в Темплхолл и, не посоветовавшись с тобой, договорился насчет Генри с Колином Хендерсоном. Я должен был принять во внимание твое мнение. Возомнил себя всесильным властелином. Пожалуй, я превысил свои полномочия…

— На моей памяти ты первый раз признаешься, что был не прав.

— Надеюсь, больше мне этого делать не придется. Не очень-то это приятно, — он взял ее руку. — Так, значит, мир?

— С одним условием.

— Каким же?

— Когда настанет этот ужасный день и Генри надо будет отправлять в Темплхолл, не проси и не жди, чтобы я повезла его сама. Я этого не вынесу. Может быть, позднее, когда привыкну, я буду возить его туда, но не в первый раз.