Улья Нова - Как делать погоду Страница 34

– Так, для справочки: думаешь, твой начальник всегда добрый? Имей в виду: когда родные и близкие меня разочаровывают, я долго прощаю, но в один прекрасный момент терпение улетучивается. А как иначе: веришь в человека, посылаешь ему в затылок спасительную нежность и заботу, а он на твои старания плюет и собственноручно превращается в пень. Что далеко ходить, возьмем для примера тебя, сказочник. Скучный ты. Еле ползаешь. Ни во что не вникаешь. По-прежнему нет в тебе ни крупинки веры в себя. И почему-то, сам не знаю, обуревает желание как следует тебя проучить… Вообще, ты даже не представляешь, – примирительно бормочет он, – как трудно оставаться добрым волшебником в большом, шумном городе. Стараюсь держаться, но обязательно доведут до ручки. Последнее время на каждом шагу сердят некрасивые вывески. Какие-то новые здания возникают как поганки за одну ночь на месте прежних: идешь в ремонт обуви – попадаешь в пивную. Еще вот на днях на подъезд приклеили объявление. Грозят поставить счетчики горячей воды. Каждую каплю будут пересчитывать. А я, между прочим, только что вылез из ванны, гляжу – небо прояснилось, луна, довольная и щекастая, висит над крышами, звезды во всю мощь мерцают над городом. А все потому, что колдун погоды остеохондроз столетний прогрел, пришел в душевное равновесие. Из-за этого климат столицы на глазах улучшается. Как же можно у меня горячую воду считать? В другой раз раздражают люди на улицах. Ближе к вечеру многие пешеходы теряют лица и на каждом шагу роняют себя в лужи. Даже на широком проспекте, где есть куда развернуться, умудряются пихнуть или столкнуться плечом. Такое поведение сограждан меня обижает. Я могу ненароком спровоцировать грозу, несущую опустошительные разрушения. Или, обозлившись, нечаянно устрою повсеместное падение сосулек с крыш. Но, к счастью, чаще я сдерживаюсь, не загрязняю атмосферу своим разочарованием, а шепчу в спину обидчику: «Чтоб у тебя стопы чесались». И мои пожелания, будь уверен, всегда сбываются.

– Очень понимаю, Василь Василич. Сам не цветочек, – признаюсь я. – Слишком много огорчений накопилось во мне и проросло. В последнее время, когда меня расстраивают, я не грущу, не падаю духом и не злюсь. А зверею. На днях, прослушав передачу, которую Алена теперь ведет в паре с программным директором радиостанции, я со всей силы ударил ногой тумбочку. Расколол пополам дверцу. И вот, хромаю.

– А это вот совершенно ни к чему. Надо заниматься саморегуляцией, сынок. Не перенимать плохие привычки из кино, – позевывая, рассуждал Дыдылдин. – Эх, не раз и не два зарекался я не трогать магической силой человечество. Но, видно, придется за тебя взяться, маленько перевоспитать.

– Многие стремились меня перевоспитать, – тихонько хамлю я. – Но ничего у них не вышло. Тут и колдовство бессильно: я неисправим, безвозвратно упущен и лучше принимайте меня таким, какой есть.

– Не спеши. Кто кого будет принимать, это мы еще посмотрим, – отозвался маг и чародей. В его голосе угадывались тучи и назревающий дождь. Потом он насупленно буркнул «пока» и повесил трубку.

На следующий день старенький радиотелефон, видимо, обрел тайную любовь, а все остальное стало ему совершенно безразлично. Он отключался во время разговора, забывал звонить и жалобно мигал. Не срабатывал также автоответчик, будто впал в задумчивость, заслушавшись гудками остановившейся под окнами машины. Вечером телефон окончательно замечтался и затих. Тогда, махнув рукой, я отключил заодно и мобильный. А то раньше же люди жили без моментальной связи. Было им хорошо. И никто их не отвлекал. Они могли в тишине почитать, послушать шум дождя, попить чай, подумать о будущем… Но только я порадовался тишине и спокойствию, только слегка освоился с новыми условиями существования, по экрану телевизора забегали косые помехи, а диктор новостей дергался в немыслимых судорогах. У него кривилось лицо. Но я подумал, что это ему даже идет: он стал моложе, как-то слегка ожил. И тут разладилась микроволновая печь. Но я решил: и это к лучшему, потому что на самом деле микроволновка – вредный прибор, в радиусе двух метров вокруг которого комнатные растения усыхают, а мошки, паучки и мотыльки падают замертво. И все снова было хорошо. Но ближе к вечеру в процессе отправки письма Интернет отключился. Служба техподдержки заверила, что неисправностей нет. Я сто раз пытался восстановить соединение, но в центре экрана возникала унылая надпись «соединение установить невозможно». Между тем подходил срок отправки прогноза главному редактору. Полдня я держался, потом позвонил Дыдылдину и сказал, что больше не буду звереть. Я пообещал держать себя в руках и сохранять человеческое лицо. На всякий случай поклялся не испытывать вспышек агрессии даже в ответ на грубость продавщиц, вахтерш, буфетчиц, охранников и случайных прохожих. Зарекся не носить перстень с крылатой смертью, подаренный мне когда-то влюбленной сокурсницей. Обещал, что ни под каким предлогом не буду:

а) созерцать насилие на экране;

б) собственноручно превращаться в пень;

в) ронять себя в лужу;

г) болтаться без дела по улицам;

д) употреблять алкоголь.

Все это уходит в прошлое. С сегодняшнего дня я начинаю саморегулироваться, созидать, изменять вселенную к лучшему и разводить на подоконниках целебное растение одуванчик.

– Ладно, поверим тебе на слово. Сейчас все заработает, – снисходительно буркнул Дыдылдин, – а на весну, между прочим, я уже переключил. Пенсионерка одна из соседнего дома жалуется на головные боли. Очень просила, чтобы начало пригревать. Она одна живет. Дочь, пьяница бесполезная, к ней раз в год приезжает, денег одолжить. Ну, я и пошел бабушке навстречу. Выгляни в окно и вдохни: воздух трепещет, небо колышется как вода, солнце спелое. Весна набирает силу, а ты и не заметил.

Последующие несколько дней по поручению бакалавра международного общества магов я пытался припомнить, по каким признакам можно рассекретить приближение весны, какими тайными приметами, опознавательными знаками подбадривает она своих приверженцев и обожателей. Год за годом около тридцати весен сквозили за окном, подчас совершенно меня не касаясь. Замечаемые мной приметы весны были осязаемыми, вполне бытовыми. Мама готовилась мыть окна, искала большую отвертку или стамеску, топая пятками по блеклому паркету. Бабушка суетливо укладывала в дерматиновую сумку пустые банки для вывоза на дачу. Тут и там возникали пакетики с семенами петрушки и бархатцев, пестрые буклеты для садоводов-любителей с рекламой граблей. Пса по кличке Боб везли к ветеринару на прививку, а до этого полдня разыскивали по всей квартире собачий паспорт. По утрам дворник все реже скреб заледенелый тротуар огромной алюминиевой лопатой. В какой-то момент снег сдавался, переставал сиять, утрачивал белизну, превращался в корку. И присутствовал за окном как бы полуживым, обморочным, переставшим дышать, слабея и истончаясь день ото дня. Под окном в парке худел покосившийся снеговик. В воздухе расправлялись невидимые крылья. В центре груди возникал дрожащий одуванчик. И, чтобы никто не сдул, не спугнул его, хотелось прислушиваться, ждать и молчать. Вдруг, несмотря на низкое свинцовое небо, так и подмывало надеть кожаную куртку, достать с антресолей замшевые ботинки. Сказочные фанфары звучали все громче. Будущее сочинялось с утроенной силой. Тишина дворов наполнялась цоканьем каблуков, бликами лаковых сумочек, вспышками розовых капюшонов. Сокурсницы ни с того ни с сего настойчиво хихикали за спиной. А меняющий направление ветер пульсировал серебром, тиной и гнилью, приносил запахи проснувшейся реки, глинистого месива клумб, подснежников, хнычущей сосульки и облака.

Последующие несколько дней я, Митя Ниточкин, разыскивая поводок свиньи, мог по рассеянности заглянуть в холодильник. А в метро, роясь в сумке на предмет проездного, зачем-то извлекал оттуда телефон. Это тоже означало, что весна со дня на день наметила окончательное прибытие в столицу. И все бы хорошо, но как-то вечером Дыдылдину позвонил главный редактор Груздев и сурово потребовал, чтобы Василь Василич давал правильные прогнозы:

– Не халтурь, ты же колдун, а не наперсточник, – прошепелявил легендарный журналист, сжимая сигарету в зубах, грозно сверкая серьгой. По всей видимости, главный редактор еще долго рассуждал и рычал в трубку, не подозревая, что его слова пролетели мимо ушей. «Наперсточник» болезненно отозвался в душе Дыдылдина. Уронив трубку, маг и чародей опустился на облезлый диванчик и два часа бубнил на все лады: «Наперсточник, ты подумай. Вот награда за многолетнее служение природе! Тоже мне, наперсточника нашли! Да вы наперсточников не видали… Я вам покажу наперсточника. Я вам дам нюхнуть повсеместную гололедицу и непрекращающийся снежный буран…» На втором часу сетований волшебник схватился за щеку и предался тоске. С наступлением вечера его обида и растерянность лишь усилились, нагнетая тяжелые снеговые тучи в небе окраины, раздувая в центре столицы порывистый северозападный ветер, который гонял по переулкам обертки от сигарет, фантики, отработавшие короткий век лепестки роз и мятые рекламки. Потом стекла московских новостроек, хрущовок, панельных девятиэтажек, торговых центров и офисных особняков осыпал нескончаемой азбукой Морзе косой мелкий дождь. Волшебник прогулял две ночные смены. Задел и рассыпал на кухне пакет муки, спровоцировав неожиданный апрельский снегопад. Он оставил без внимания предупреждения начальника станции, отмахнулся от попреков жены, отказался от блинов, заперся в комнате и не подходил к телефону. Начались заморозки. Город выстуживала свора порывистых Собачьих ветров. Кое-как оправдавшись перед Карлушенькой Тридцать Третьей, Василь Василич позвонил и бесцветно изрек из трубки: