Араминта Холл - Всё и ничто / А. Холл ; [пер. с англ. Т. П. Матц] Страница 34

Он подошел ближе, загородив ей весь свет, угрожающе наклонился. Положил руку ей на щеку и смахнул слезу. Она и не знала, что плачет. В этот момент открылась дверь, и вошла мама.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она довольно спокойно. — Я полагала, ты пошел в ванную, но потом я пошла туда за лекарством, и тебя там не было.

Вот он, тот самый момент. Момент, когда Агата могла рассказать матери правду. Мать бы ей поверила, и Гарри посадили бы за решетку.

— Хотел поздороваться с Агатой, — сказал он. — Надо же, как она выросла за это время.

Мать сделала шаг к кровати. Ее глаза нервно перебегали с дочери на самого старого друга своего мужа.

— Действительно. Скоро станет настоящей молодой женщиной.

Гарри и мать нависли над ней, а Агата смотрела вверх на женщину, которая должна была ее защищать. Их глаза встретились, и мать отвела взгляд. Это правда, говорила Агата, то, что ты видела, и много-много больше. Это хуже, чем ты могла бы себе вообразить в самых кошмарных снах.

— Пошли вниз, Гарри, — сказала мать. — Питер через минуту будет дома, а я хочу посмотреть фотографии до того, как вы оба заведетесь.

Они ушли вместе, но, выходя, мать оглянулась. Агата часто потом думала, что же та увидела. Как она могла увидеть маленькую испуганную девочку, сидящую на кровати, и не захотеть спасти ее? В тот момент, когда мать закрыла дверь и оставила ее, и только отзвук голосов доносился снизу, она поняла, что никто ее не спасет, что теперь все зависит от нее.

Агата всегда считала, что матери обладают особой формой внутреннего знания. Что после родов они становятся более сильными, обретают особые способности, и они могут использовать это знание — или предпочесть его проигнорировать. Большинство матерей, с которыми она была знакома, его игнорировали, и, похоже, это делало несчастными не только их, но и их детей.

Она взяла шорты и футболку Хэла и опустилась около него на колени, освобождая худенькое тельце от пижамы.

— Еще один день, радость моя, — сказала она, — и потом все снова будет отлично.

Рут было тринадцать, когда однажды летним вечером после ужина, сидя в деревенском саду родителей, она спросила их, что такое звезды. Она не знала, какого ответа ждала, но уж точно ничего похожего на рассказ о давно умерших, сгоревших небесных телах, чей свет давно погас. Она всегда будет помнить слова своего отца:

— Мы видим лишь отражение их последнего взрыва, которое идет до нас миллионы световых лет, чтобы возникнуть на нашем небе. То, что мы называем звездой, не реальность, там ничего нет, это как тот свет, который ты видишь, когда кто-то фотографирует тебя со слишком близкого расстояния и вспышка срабатывает прямо тебе в лицо.

— А на других планетах есть люди? — спросила она.

— Мы не знаем, — ответил отец, — но вряд ли все это затеяно только для нас, как ты думаешь?

Тогда в первый раз Рут ощутила это чувство падения, несмотря на то что сидишь неподвижно, этакий ветер в голове, когда пытаешься вобрать в себя нечто большее, чем тебе дано понять. Теперь у нее постоянно возникает это ощущение — на редакционных совещаниях, при выборе йогурта в супермаркете, на пустынных детских площадках зимой.

В тот вечер мать нарушила это ее состояние, сказав:

— Слушай, Джордж, мне кажется, не всегда надо быть честным. Мой отец сказал мне, что это блески на гигантском бальном платье, и я многие годы в это верила. — Рут не была уверена, чей рассказ был более нелепым.

C той поры ночное небо тревожило Рут. Не то чтобы оно ее пугало, могли пройти месяцы, даже годы, когда она о нем не думала. Но если вдруг в ясную ночь она поднимала глаза и видела прекрасные мерцающие звезды, ее неожиданно охватывала паника, потому что она осознавала, что весь мир окружен смертью и разрушением. Это осознание можно охарактеризовать понятием «горько-сладкий» — нечто столь величественное одновременно может быть таким невероятно печальным. Видения, которое вдохновляло поэтов и влюбленных, даже не существует. Она еще в университете написала очень неплохую статью насчет того, как это парадоксально и как это можно использовать для описания любви, которая сама по себе парадоксальна. Сейчас бы она написала получше.

В подростковом возрасте она какое-то время интересовалась астрономией. Изучала положение звезд и формы, которые они принимали, и могла определить большинство созвездий. Попросила подарить ей на восемнадцатилетие хороший телескоп, который родители послушно купили и который теперь брошен без дела на верхней лестничной площадке. Тогда на короткое время она обрела хрупкое ощущение покоя, потому что так много звезд были определены и нанесены на карты. Линии между ними были такими прямыми, а прилагавшиеся математические расчеты такими точными и надежными. Проблема с математикой, однако, заключается в том, что если ты в ней разбираешься, то скоро понимаешь, что она так же лирична и несущественна, как слова, к которым Рут вернулась в университете, поскольку они казались безопасней. Слова могут иметь больше одного значения, что вызывает сложности при переводе, они меняются с опытом и восприятием, они сливаются в предложения, где могут либо потерять смысл, либо выразить интересную мысль. Слова по природе своей непостоянны, но Рут к этому привыкла. К чему она никак не могла привыкнуть, так это к тому, что цифры едва знали, что они означают. Мир из-за этого становился иллюзорным.

Прошлой ночью, когда она так и не смогла заснуть, она встала, подошла к окну и посмотрела на звезды. Легкое загрязнение воздуха стерло некоторые из них, но она нашла парочку знакомых созвездий, и на мгновение они ее утешили. Она ждала, что, наоборот, они ее расстроят, но те успокоили ее своим стабильным положением. Казалось, они пытаются сказать — это все пустяки, ничто из того, что случится с тобой или вообще там, внизу, не повлияет на нас. И разумеется, если сравнивать развал ее брака с разорванными на части солдатами на другом конце земного шара, или с детьми, забитыми собственными родителями в их же собственных домах, или с половиной человечества, умирающей от болезней, которые можно было бы вылечить, тогда да, это пустяки. Только… что именно все перечисленное для нее значит? Какое имеет значение? Картинки на экранах, слова в прессе. Они входят в сознание и тут же вылетают, трогают нервы, но проходят мимо сердца. Только Кристиан и дети способны изменить ход ее жизни, принести радость или печаль, дать ей почувствовать себя любимой и достойной. Она чувствовала, что это осмысление слегка запоздало.

Она снова легла в постель и, засыпая, думала, может быть, прав ли был ее отец и они не одни во Вселенной, и хорошо это или плохо. Разумеется, если все это было затеяно только для человечества, тогда на него ложится огромный груз ответственности, но если это так, то, по крайней мере, некому смотреть, какую пакость они из всего сделали.

Кристиан включил телефон, только когда вышел из метро на станции «Грин Парк». Накопилось тридцать семь неотвеченных звонков, все от Сары. Он прослушал несколько первых записей. Она то забрасывала его дикими, крикливыми обвинениями, то унижалась и умоляла. Он стер остальные послания, не прослушав, так как не видел в этом смысла. Вчера он кое-что намотал на ус, такого ощущения он не испытывал довольно давно.

Он свернул в парк и набрал номер Сары. После нескольких гудков ответил мужской голос:

— Это Кристиан?

Два дня назад он бы отключился.

— Да.

— Это отец Сары, и я не понимаю, как, черт возьми, у вас хватает нахальства сюда звонить.

— Мне очень жаль. Я звоню, чтобы извиниться.

— За что извиниться? За то, что снова портите ей жизнь, раздаете обещания, которые не собираетесь выполнять, или за то, что вы абсолютное дерьмо?

— За все вышесказанное.

— Вы уже просили прощения у своей жены?

— Мистер Эллери, я полагаю, что вы не совсем понимаете: ничего между Сарой и мной на этот раз не происходило. Мы встретились случайно, затем пошли вместе пообедать, она рассказала мне об аборте, и я почувствовал себя виноватым. Но я ей совершенно ничего не обещал. Мы даже за руки не держались.

— Не вешайте мне лапшу на уши, Кристиан. — Гнев в голосе мужчины был вулканическим. Кристиан никогда не имел дела с такой яростью. Он попробовал представить, что бы почувствовал, если бы кто-нибудь повел себя так, как он, в отношении Бетти, и тогда понял. Уверять человека, что в данном случае неправа его дочь, было бесполезно. — Надеюсь, вы понимаете, что никогда не должны с ней снова разговаривать.

— Конечно. Я хочу остаться со своей женой. Я звонил, чтобы извиниться за свое поведение.

— Надо же, как благородно с вашей стороны. Жаль, что вы позабыли о благородстве, когда соблазняли мою двадцатидвухлетнюю дочь, а когда она забеременела, бросили ее.