Канта Ибрагимов - Дом проблем Страница 35

Почему-то Ваха никогда даже не мечтал в это всесильное здание войти, вроде даже не замечал. А теперь, попав сюда, решив, что он и вправду журналист и все должен заметить, смотрел по сторонам — сдержанно, строго, добротно, но при этом все старо, местами истерто, даже ветхостью отдает.

— О, так это мой «однокашник»! — руководитель республики, крепкий, румяный мужчина зрелых лет, и Мастаев, сравнивая, понимает, что это не прямолинейный солдафон Кныш, а закаленный в интригах и подковерных баталиях, выдержавший все, скрытный, умный и непростой человек, который ему сейчас мило улыбается, а в сощуренных глазах — анализ и прагматизм. И у такого человека, явного лидера, Мастаев впервые в жизни должен взять интервью, и, не зная с чего начать, он начал с главного — ситуации в республике.

— Ситуация хорошая, я бы сказал стабильная, — медленно и уверенно говорит первый секретарь, он долго перечисляет успехи во всех отраслях и под конец, — у нас в этом году будет невиданный урожай сахарной свеклы.

— А что вы скажете насчет митинга?

Перед руководителем партии и республики лежала стопка бумаг, он порылся в них и стал читать:

— Товарищи! Давно не было в партии, в обществе дискуссии столь широкой, страстной и плодотворной, с живой мыслью, большим количеством предложений, острым подчас столкновением мнений. В центре ее есть, по существу, главные вопросы перестройки, демократизации общественной и внутрипартийной жизни. Все предложения должны быть рождены коллективной мыслью партии и всего народа. Наши цели — больше демократии, больше социализма, лучшая жизнь трудящегося человека, величие и благо республики и страны…[99]

— Так ведь это речь Генерального секретаря на последней партконференции, — не сдержавшись, перебил главу Мастаев.

— Хм, правильно. А разве лучше генсека скажешь?.. А впрочем, что нам время терять, в приемной секретарь вам передаст готовое интервью.

— А если мне что-то захочется изменить? — это просто вырвалось у Мастаева, и тут он увидел истинное лицо — сколько в нем было высокомерия, презрения, и такой же барский тон, что он не раз слышал от своих соседей по «Образцовому дому». — Иди, твое интервью уже пошло в набор в нашей типографии «Правда».

С Мастаевым даже не попрощались, зато и он показал свой нрав: папку с готовым интервью не взял. И когда шел по пустому, мрачному коридору, на каждом углу стоял милиционер, он понял, что здесь еще хуже, чем в Доме политпросвещения, этой «пещере» грозит обвал, и не природный, а искусственный, и он хочет это проклятое людьми место быстро покинуть, ему кажется, что то же самое чувство уже испытывают все обитатели этого важного здания — время компартии кануло?..

Как положено в СССР, перед обкомом коммунистической партии — площадь Ленина, на ней величавый памятник вождю. И здесь благодушие, аромат, розы на клумбах цветут. Осеннее солнце еще высоко, тепло, ласточки стайками носятся, кричат, готовятся к отлету. А Ваха даже доволен, что интервью готово — он успеет еще в футбол сыграть. С этой приятной мыслью он торопливо пересекал площадь, как перед ним возник милиционер.

— Что-то скоро тебя из обкома выставили — пулей летишь, — видимо, Асад Якубов за ним бежал, запыхался. — Теперь велено на митинге постоять, а как стемнеет, взять интервью у генерала оппозиции.

— А зачем на митинг идти? — разозлился Мастаев.

— Ну, корреспондент «Рейтер», главный редактор газеты «Свобода», — наверное, должен в гуще событий быть, — здраво рассуждает Якубов. — Да и массовость надо обеспечить.

К вечеру на митинге людей значительно поубавилось. Какой-то старик, видно по всему, явно себя в жизни не утруждавший, несет какую-то белиберду, ссылаясь на свое почти что божественное предназначение. От этой болтовни Якубов стал слегка позевывать, а после и во всю ширь рот разинул.

— Ты сейчас этого проповедника проглотишь, нас осиротишь, — посмеялся Мастаев.

Милиционер выправил осанку, осмотрел форму и, чуть придя в себя, по-свойски толкнул Мастаева:

— А ты слышал последнюю хохму? — и он не по имени Руслан, а так продолжил: — Брат-то Марии Дибировой, говорят, на этой русской из Москвы, как ее, Деревяко, женится. Хе-хе, точно так и отец его поступил, ведь эта баба вроде влиятельная, чуть ли не депутат России.

Мастаев молчал и теперь вынужден был сделать вид, что слушает оратора, а Асад продолжал:

— Говорят, и ты к ней в очередь стоял. Как она? — он вновь локтем подтолкнул Ваху; который окончательно поддался проповеди, а милиционер совсем разговорился: — Слушай, а от тебя эта дура, музыкантша, вроде ушла. Вот тебе повезло, братан.

Если бы не мощь динамиков, то Якубов услышал бы скрежет зубов Вахи, но он видит, и не без удовольствия, как нервно задвигались желваки. Вот здесь, в этой раскаленной митингом обстановке, началась бы, если не драка, то что-то вроде этого, свойственное горячим кавказским парням. Да один из них немного читал Ленина — он сделал «шаг назад»:

— Братан, ты прав, — тем же тоном отвечает Ваха, — чем тут торчать, лучше пройдемся по набережной, там все же тише, поговорим.

— Конечно, пойдем, — доволен милиционер. — Нам из Москвы приказ — ни во что не вмешиваться, а так, со стороны глядеть. Надоело.

— За мной подглядывать?

— Ну, революция, говорят, сам понимаешь.

Им пришлось пройти сквозь жиденькую толпу митингующих. У Сунжи прохладно, безлюдно и вроде сумерки быстрее сгустились, только в реке голубое небо еще купается средь густой радуги нефтяных разводов местных буровых; об этих богатствах много на митинге говорят, а у Вахи иной разговор:

— Асад, ты случайно не читал последнее письмо Ленина Сталину?

— Что?! Ха-ха-ха! Ты точно с ума сошел. Ха-ха, во анекдот!

— Ну ладно, — от жесткого тона Мастаева Якубов вмиг успокоился, а тот так же продолжал: — Я-то беспартийный и могу не знать, а ты коммунист, а Ленина не чтишь. А зря.

— Ты что, мстить собрался?

— Молчи и усваивай. Так, Ленин за оскорбление его жены даже Сталина извиниться заставил.

— Хе-хе, а недаром тебя в психушку упрятать хотели. Убери руки! Ты что, забыл кто я? К тому же я на службе и при оружии.

— Я тоже на службе, — более Мастаев не болтал, в ход, да ненадолго, пошли конечности, пока не прозвучало: — Прости! — следом: — Это табельный пистолет, — он уже в реке и Мастаев кричит: — Революция должна быть бескровной. А где твой генерал из оппозиции?

— В горкоме партии, — сплюнув кровью, ответил милиционер.

Всю жизнь Ваха Мастаев прожил в Грозном, а вот, где горком партии, — не знал. Впрочем, никто из прохожих и митингующих этого тоже не ведал. Тогда он догадался спросить, где штаб революции, и ему указали — рядом.

Здесь по-прежнему вывеска — «Коммунистическая партия Советского Союза. Грозненский горком КПСС». Вход охраняют милиция и какие-то обросшие молодые люди, видно, вооружены.

Впервые он предъявил свое удостоверение и даже не ожидал такого внимания.

— Иностранный корреспондент, агентство «Рейтер», — передали по коридору.

— Пропустите к председателю.

— Мне не к председателю, мне к генералу, — попытался объяснить Ваха.

— Теперь он председатель, — объяснили ему.

После учебы в Москве Ваха мало чему может удивиться, да очень странно, что для восставших людей, точнее, как их называют, «Объединенного Конгресса чеченского народа» выделили целый этаж, к тому же второй, со всеми коммуникациями, якобы для того, чтобы были под контролем, ну и демократия с перестройкой в стране — равенство масс!

По сравнению с обкомом — здесь явное столпотворение, грязь, курят, и все кучкуются вокруг кабинета председателя, куда свободно входят и выходят.

— Ба! Так это лучший выпускник Академии, — так приветствует председатель Мастаева, он в генеральской форме советского офицера. — Как зовут?.. Оставьте нас одних — важное интервью зарубежной прессе.

По-чеченски генерал говорит плохо и по-русски, видно, не Ленина, а более Устав армии читал. Но внушает доверие и силу: прямолинеен, лаконичен, физически очень крепок, выправка, и главное, чего не было в обкоме, — блеск в глазах.

Хотя и пришел сюда Мастаев по вызову, а вот общаясь с генералом, то есть председателем, он все больше и больше попадал под его обаяние, никакой заготовки нет, и речь правильная, нужны свободные, равноправные отношения со всеми, нужно новое общество, где нет образцовых и не образцовых, где действительно будет превалировать ленинский принцип — всем по труду, и генерал на это делает акцент, подтверждая, что он член КПСС, измены и для себя не потерпит.

От этих искренних, пламенных речей сам Мастаев уже заразился независимостью, и в нем мысль, как искры, он тоже завтра должен выступить на митинге в поддержку генерала. Вот только одно плохо — здесь равноправие понимают в прямом смысле, и погоны генерала, и его приказы не помогают — все равны, посему какое-то необузданное панибратство, так что любой, в любое время в этот кабинет может войти. Беседа, точнее важное интервью, постоянно прерывается, мысль пропадает. Пришлось скрыться в соседней комнате и запереться на ключ.