Михаил Веллер - Приключения майора Звягина. Роман воспитания Страница 36

Первой обрела дар речи та сторона любовного треугольника, которая в этот момент, как бы это выразиться, занимала наиболее активную жизненную позицию. Сторона оказалась крепким приятным парнем лет тридцати.

— Явление следующее: те же и муж, — невозмутимо и даже назидательно произнес он, мельком взглянув на Володю, прямо в лицо Володиной же жене, не меняя при этом упомянутой позиции. После этой сакраментальной формулы он, однако, счел приличествующим позицию сменить, и невозмутимо уселся на краю постели.

Жена задернула простыню и закрыла глаза: спряталась. Она не умела так быстро применяться к неожиданным обстоятельствам.

— Та-ак, — якобы со смыслом, а на самом деле абсолютно бессмысленно произнес Володя другую сакраментальную формулу подобных ситуаций и умолк, потому что никакого дальнейшего текста не мог придумать.

Гость, если можно его так назвать, пришел ему на помощь.

— Могу в утешение рассказать анекдот, — непринужденно обратился он, разряжая своей непринужденностью обстановку. — В одесском суде слушается дело о разводе. Вопрос мужу: так почему вы все-таки разводитесь? Она меня кретином обозвала, отвечает муж. Ну, разве это веская причина, укоризненно говорит судья. Она в контексте обозвала, упорствует муж. Это как, удивляется судья. А так: прихожу я домой, а она в постели со здоровенным мужиком, увидела меня и говорит: смотри, кретин, как это делается.

В своей вполне эффектной мускулистой мужественности он встал и, сделав шаг навстречу, протянул Володе руку:

— Саша. — И, видя, что руки навстречу не протягивается, показал большой палец: — И я вот такой парень!

Жена полуистерично хихикнула и открыла глаза.

— Сука, — просипел Володя. — Совет да любовь, — пискнул он.

— Дай даме одеться, она стесняется, — сказал Саша.

— Ну что, он лучше? — яростно пропел Володя.

На лице жены отразилось очевидное ему самому: конечно лучше.

— Конечно лучше, — подтвердил Саша, разведя руками, расправил плечи, выпятил грудь и бросил взгляд на себя вниз.

Оглушенный Володя поведал искренне:

— Встречу — убью! — и выкатился вон, грохнув дверьми — прощальный орудийный залп над бренными останками когдатошнего семейного счастья.

Внизу он прошел мимо замдиректорской машины, совершенно не имея в сознании, зачем он в этот час очутился дома и почему. Ноги двигались куда-то сами по себе, он шел на автопилоте, и заложенная программа уткнула курс в родимую, свою, спокойную шашлычную.

Под тентом излюбленной шашлычной Володя и был прихвачен с бутылкой вина (купленного у магазина за двенадцать ре) безжалостными дружинниками. Сопровождаемый в отделение, он не мог видеть на тенистой дорожке у кронверка знакомую фигуру, провожающую его холодным дальнозорким взглядом.

Следствием явился штраф и довольно позорное сообщение на работу, как нельзя более некстати.

Город, на равнодушие которого он недавно жаловался, стал выталкивать его ощутимо, как вода пробку.

— Как же я туда попаду? — спросил он Звягина. — Лет мне сорок, английский практически не знаю, инженеры моей квалификации не больно там и нужны… кто меня впустит?

— Заруби себе на носу простую истину: мы нигде никому не нужны.

— А что ж делать?

— А спроси себя: а они тебе нужны? Ясно, что ты хочешь взять. А что ты хочешь дать?

— Перед консульством толпа… а анкет-то нет, к близким родственникам по два года ждут въезда…

— Заруби вторую простую истину: чтоб ты был кому нужен — сделайся нужным. Чтоб другие были нужны тебе — при этом условии ты можешь сделаться нужным им.

— У меня нет оснований для постоянки… А отсюда на работу в какую-то фирму устроиться — как?..

— У тебя и денег нету.

— Нету. На зарплату можно купить пятнадцать долларов, да и те по закону вывезти нельзя.

— А ты пойди к американскому посольству, разбегись и стукнись головой об стенку, — посоветовал Звягин.

— И что будет? — простодушно заинтересовался Володя.

— Если пробьешь ее — окажешься на американской территории, — объяснил Звягин.

Володя обиделся.

— Я не прошу никакой помощи…

— Да уж, твоим гарантом я выступать не могу. И веса в сенатской комиссии у меня недостаточно, боюсь. Что — хотел насладиться видом мира с горной вершины, да рюкзачок тяжеловат и стенка крутовата?

— Я работы не боюсь.

— Ты лямку тянуть не боишься. А автономного плавания — боишься. Не приучен. Короче — лезь в долги, иди на интенсив английского, когда устроишься — позвони. Могу кинуть адресок.

Володя устроился на курсы до удивления оперативно — и позвонил, разумеется.

— Ну — еще не придумал, как туда попасть?

— Нет…

— Ну не балда ли. Приезжай к шести в Катькин садик.

И под памятником императрице, не спрашивающей советов, как вздеть на свою немецкую голову российскую корону, он поведал несчастному советскому мышонку почтенного возраста, что всех делов — устроиться на работу в контору, которая может выписать командировку в США — и на как можно более длительный срок. При доверительных отношениях — конторе ведь это ничего не стоит.

— А на что я там буду жить? Валюты не дадут… И права работать там у меня не будет…

— Тебе Америку в бумажку завернуть или так кушать будешь? Потолкаешься в Нью-Йорке среди наших эмигрантов, поешь супцу для бедных, поночуешь в ночлежках, схватишься за любую поганую временную работенку у мелкого хозяйчика — что-нибудь всегда подвернется. Стоишь чего-то — поднимешься. Не стоишь — ну, значит ты дерьмо, и так тебе и надо. Возвращайся обратно и ищи работу вроде прежней. Останется ли к тому времени выпивка и закуска — не обещаю.

— А что вы сами-то не едете, Леонид Борисович?

— Надоест — уеду, — пожал плечами Звягин. — Мне-то лично интересно именно здесь. Дети, правда… Посмотрим.

— А билет? Загранпаспорт нужен, а потом еще очередь на год…

— Иди продавцом в кооператив! Лови собак на шапки! Жри хлеб с водой и копи деньги! Толкайся в очередях, собирай слухи, суй взятки, заводи связи! Ты, парень, из тех, кого в парашютный люк надо вышибать пинком под зад! О, как вы все мне надоели!..

— Кто — все?..

— Недоделки.

Кооператив помещался в нежилом подвале. Дом выглядел сущим бараком, пережившим все наводнения и пожары Санкт-Петербурга, но подвальная дверь была бронирована и поблескивала хромировкой сейфовских замков.

— Мне бы Александра Ивановича, — просительно сказал Володя, когда после долгих звонков звучно переговорили между собой запоры и усатый толстяк в грязном фартуке мрачно воззрился на него.

В Александре Ивановиче роста было два метра ровно, и кавалергардские бакенбарды его мели люстру, когда он двигался по кабинетику.

Под люстрой тосковал прохиндейского вида работяга и подвергался экзекуции.

— Запомни, — гудел Александр Иванович (а ведь ему не больше тридцати двух-трех, подумал Володя), — мнений здесь существует два: одно — мое, второе — неправильное. Понял, Борис?

— Понял, Александр Иванович, — изнывая от усердия, отвечал прохиндей.

— За испорченные оттиски вычитаю с тебя. За краски, за бумагу и за потраченное время. И премию на месяц замораживаю.

— Так точно, Александр Иванович, — убито кивал тот.

— Сколько я тебе обычно плачу?

— Семьсот рублей.

— Врешь! Ты в среднем восемьсот тридцать — восемьсот пятьдесят получаешь! За что?

— За работу…

— За что?!

— Ну… чтобы все було как надо…

— А за как не надо — что?

— Не должен получать…

— И запомни: еще раз — и вылетишь с треском, и ни одна контора тебя не возьмет! Ты меня знаешь.

Прогнав нерадивого работника заглаживать грехи, босс уселся за потрепанный стол и сидя протянул руку Володе:.

— Садитесь. Леонид Борисович мне о вас говорил. — Подумал; крикнул: — Машенька! Свари-ка нам кофейку. Нет, в бункер подай.

В «бункере» (диваны, зеркала, рядом — весьма шикарная ванная) он угостил Володю «Кэмелом», плеснул кальвадоса из треугольной бутылки; взял быка за рога:

— Значит, так. Я тебя оформляю. Сейчас напишешь заявление, я подпишу. Трудовая с собой? Портишь нам процент непенсионеров, но уж… Леонид Борисович просил. Командировку сделаю на полгода. До этого несколько месяцев будешь работать, раньше все равно не оформишься. Получать будешь двести рублей. Разницу — расписываешься в ведомости и отдаешь мне. Это, я думаю, ясно?

— Ясно, — сказал Володя с чувством благодарной зависимости.

— Теперь так. Мы тебе даем с нашего счета валюту на командировочные. Три тысячи долларов. На это составляем потом отдельный договор: в случае невыполнения командировочного задания ты обязуешься вернуть все до последнего цента в течение года. Через год после того, как окажешься в Штатах, три тысячи кладешь на наш счет. Понятно?