Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза Страница 36

Меня швыряло то в одну сторону, то в другую, мышцы и кости перемалывались, словно в мясорубке, распадались на отдельные частицы. Наконец от меня остались лишь два глазных яблока. Вылетев из соломины, они устремились в необозримое пространство. Будто кто-то, вырвав из мрака, внезапно повлек меня к Солнцу. Солнце ослепительно сверкало, казалось, глаза мои вот-вот расплавятся.

— Быстрее! — кричало Солнце. Посмотрев вниз, я увидел бушующее море. Из белых гребней волн один за другим рождались ангелы. Несметные сонмы ангелов. То, что поначалу показалось морем, на самом деле было небом. А белые гребни волн — падающими, как снег, ангелами. Я взглянул наверх. Четкий рисунок перекрещивающихся линий. Сумятица большого города. Туда, вверх, падали и падали сонмы ангелов, испускающих слабый мерцающий свет, словно клочки утренней зари. Скоро мое прозрачное тело обволокла утренняя заря, страшная тяжесть навалилась на меня, и я с чудовищной скоростью рухнул вниз.

Земля гудела словно гигантский барабан. Машины, здания, собаки, люди, рассыпавшись на отдельные частицы, разлетались по сторонам, пронзая мое окутанное зарей тело. Излучая голубовато-белое сияние, оно сплавлялось с этими неизвестного происхождения частицами, образуя липкую слякоть, затем, превращаясь в яркий песок, падало на землю.

Дул неистовый ветер. Послушный его порывам песок превратился в песчаную реку. В ней уже не было ни ангелов, ни людей, ни меня. Вокруг простиралась бесконечная пустыня. С тихим шуршаньем струился поток песчинок, совсем недавно бывших людьми и ангелами. Подхваченный ветром, песок перемещался с места на место, песчинки сталкивались одна с другой, продвигались вперед и отступали, слипались друг с другом, превращаясь в комья. Но вот шум ветра и шуршанье песка переросли в шум улиц и площадей.

— Эй, господин, у меня найдется для вас подходящая бабенка!

— Не хочешь поболтать со мной наедине?

— Да я тебе пузо проткну!

— Ты Энимал-бэби? Я от Джила. Товар есть?

— Мадам, у вас упало!

— Когда-то я был адвокатом, но наркотики разрушили мою нервную систему, теперь вот актерствую.

— Проснитесь!

Ветер принес откуда-то знакомую мелодию. Вот только никак не вспомню…

— Проснитесь же!

Перед моими глазами возникло его лицо. Я снова лежал на своей кушетке. Похоже, что, приняв лекарство, я задремал. За окном было уже совсем светло.

— Который час?

— Пять минут одиннадцатого. Слышите, музыка? Я всегда устанавливал таймер радиоприемника на десять часов утра. В это время повторяют программу «Музыкальная вселенная».

— А, это моя любимая музыкальная программа. Ты хорошо спал?

— Да, но я так и не понял, что такое сон. Я просто плавал во мраке.

— Вот как? Это потому, что твое сознание еще не перестроилось на земной лад. А мне приснилось, что Рай упал на Землю.

— Вот здорово! Ну что ж, пожалуй, мне пора, большое спасибо за все.

— Уже уходишь? Ты мог бы пожить у меня некоторое время. Ты мне не помешаешь.

— Я понимаю, но ведь до сегодняшнего дня вы всегда жили один. Я тоже хочу играть один, поставив на достоинство падшего ангела. Я возьму с собой вашу книгу.

— Ты уже выбрал себе имя?

— Пока нет.

— Может, позволишь мне выбрать его для тебя?

— Конечно, буду вам очень признателен.

Взяв книгу, которую он держал в руках, я надписал ее своим именем, затем, немного подумав, приписал: «Господину Дельфину Сунагаве».[16]

— Это имя будет твоим сценическим псевдонимом. Что касается возраста, пусть тебе будет восемнадцать. Согласен?

— Решено. Я Дельфин Сунагава, мне восемнадцать лет.

— Постой-ка.

Достав из ящика письменного стола сто тысяч иен и четыре порции лекарства, которое я принимаю на ночь, я вручил их ему.

— И в аду все решают деньги. Без денег ты ничто. А лекарство… Это на тот случай, если у тебя возникнет ностальгия по Раю, если тебе захочется забыть обо всем, что происходит на Земле. Только помни, когда ты принимаешь его, рядом с тобой никого не должно быть. Понял?

— Большое спасибо, вы были так добры ко мне.

— Не стоит благодарности. Буду рад, если мы встретимся еще раз.

Дельфин вышел из комнаты, напоследок бросив на меня полный любви и уважения взгляд. Я зарылся в его постель, пытаясь вобрать в себя мельчайшие следы, оставленные упавшим на Землю ангелом. Дрожа от наслаждения всем телом, я вдыхал впитавшийся в простыни и подушки слабый аромат Небес.

«Может быть, Рай уже здесь, на Земле?» — подумалось мне. Распахнув окно, я взглянул на небо. День выдался пасмурный. Вдалеке виднелась удаляющаяся фигура Дельфина. Интересно, куда он идет? Почему я знаю то, чего не знает он? Пусть блуждает. Лабиринт — вот среда обитания человечества. У человечества нет конечной цели. К тому же я забыл рассказать ему о любви. Впрочем, с таким лицом и с таким голосом у него не будет недостатка в поклонницах и поклонниках. Может, он станет звездой рока, ему бы это очень пошло.

Как бы то ни было, а город шумит сегодня иначе, чем обычно. Раньше в этот час в окно врывался неясный гул, напоминающий потрескивание телевизора, когда кончаются передачи, а сегодня за окном словно разом зазвучала тысяча органов. Каждый вел свою мелодию, они переплетались, соединялись, рождая величественную симфонию. Наверно, это небоскребы, видные с моего балкона, пели каждый свою песню.

Sabaku no iruka by Masahiko Shimada

Copyright © 1991 by Masahiko Shimada

хидэо леви

товарищи

Он засунул руку в карман. Удостоверения личности не было, осталось лишь две с половиной тысячи иен. Если народу не слишком много, надо бы заскочить в столовую, перекусить, сказал себе Бен по-японски.

Неоновый отблеск безвкусной рекламы дробился в струе фонтана на мелкие брызги. Бен отвел глаза от рекламы и посмотрел вверх, на небо Синдзюку, превращавшееся из темно-синего в черное. Леденящий холод скамейки передался всему телу. Оглушительные, долго не смолкающие звонки возвестили об окончании фильма. Обернувшись на звонок, Бен вдруг ощутил, что ноябрь на исходе…

Привстав на футоне,[17] Бен нашарил защелку окна и трижды повернул ее. Будто открывал шкатулку с секретом. Окно внезапно распахнулось, и взгляду предстало черепичное море. Серый и синий всевозможных оттенков, извиваясь, перетекали друг в друга. Среди крыш двухэтажных домишек торчали многоэтажные здания, окрашенные розоватым отблеском заходящего солнца. Взгляд Бена переместился выше, туда, где многоэтажки стояли плотнее. Дальше, где кончались и черепица, и бетон, загорелись в ряд сначала два, потом три огонька, подобно звездочкам из созвездия Орион. Как-то осенним вечером Андо, показав на них пальцем, заметил с нервным смешком: «А вот это — Синдзюку».

Скоро пора на работу в Синдзюку. Бен оглянулся и обвел взглядом комнату. За его спиной, за окном, полыхал закатными красками горизонт, отсвет его проникал в комнату. Андо из комнаты после обеда не выходит. Семиметровая комнатушка буквально погребена под пластинками, книгами и пустыми бутылками из-под виски, но почему-то кажется странно просторной. Блуждающий взгляд Бена скользнул по распростертому на татами[18] крупному телу Андо, и уперся в стену напротив. Бен даже ощутил легкое раздражение: Андо занимал слишком много места.

На стене висела студенческая форма Андо. Внушительных размеров черная форма, освещенная косыми лучами солнца, казалось, господствовала над крохотной комнатушкой. Не вставая с постели, Бен всем телом подался вперед, подползая поближе. В комнатушке и в прилегающем коридорчике стояла мертвая тишина.

Бен посмотрел вверх, на висевшую на стене форму. Ему вдруг вспомнилось, как осенним вечером он впервые шел за одетым в нее Андо по токийскому переулку. Внезапно Бена охватило неодолимое желание примерить форму. Облачить свое белое тщедушное тело в большую черную куртку и выйти на улицу, слиться с гурьбой таких же, как Андо, парней в черных студенческих куртках, льющихся сплошным потоком в университет W, смешаться с ними. Бен протянул руку и потрогал форму. Ткань оказалась на удивление грубой. Рука скользнула по нагрудному карману и расстегнула верхнюю пуговицу. Кончики пальцев нащупали выгравированные на ней затейливые иероглифы. Остальные три пуговицы остро поблескивали в сумраке.

Из соседнего дома донеслись звуки пианино и пронзительный, насмешливый детский смех.

Ну, хватит, осадил себя Бен по-японски. Так и не застегнув верхнюю пуговицу куртки, он отдернул руку, рывком сбросил одеяло и вскочил. Натянул джинсы, фланелевую рубашку и синюю куртку. Еще не совсем проснувшись, вышел в коридор.

Спустившись на первый этаж, он остановился у умывальника, располагавшегося рядом с прихожей, и взял в руки бритву, оставленную под зеркалом Андо. Маленькая бритва, с резиновой ручкой. Такие продают в общественных банях по 20 иен за упаковку.