Лариса Райт - Мелодия встреч и разлук Страница 36

— Зачем ты так? — неожиданно повторяет сестра.

— Ладно, проехали. Ты слишком много ей позволяешь.

— Она же ребенок, Алиш.

— Правильно. Сейчас ты сажаешь ее на шею, а потом не будешь знать, как ее оттуда снять.

— Ей всего три года.

— Уже.

— Хм… Я как-то не подумала.

«А ты никогда не думаешь. Разве ты думала тогда, когда привезла с собой на Камчатку этого придурка — моего бывшего мужа, — о том, что все так обернется. Конечно, никто не мог предполагать, во что это выльется. Конечно, я сама сделала выбор. Но если бы не ты, черт возьми, я бы с ним даже не познакомилась!»

— Будешь кофе? У меня есть пятнадцать минут.

— Давай.

«Это твое вечное, легкое „Давай!“. Как же я его ненавижу! „Ты летишь в командировку на Камчатку? Чудесно. А давай я прилечу к тебе туда, у меня как раз есть несколько свободных дней. Что? Далеко? Конечно, не близко. Но от Аляски практически рукой подать. Как это нет рейсов? А на что нам Вильгельм Арчибальд Третий с его личным самолетом? А давай я привезу с собой одного человека. Он уже просто бредит знакомством с тобой. Кстати, он владеет очень популярным журналом и планирует открывать рубрику путешествий. Тебя это может заинтересовать. Его-то уже все заинтересовало, и не только твое творчество, но и твои фотографии. В смысле, не твои, которые ты делаешь, а твои — твои, понимаешь? А давай ты покажешь Биллу Долину гейзеров? Нет, я не поеду. Слишком холодно. Боюсь, пальцы не разогнутся потом неделю, а у меня через три дня концерт. А давай ты согласишься на его предложение. Подумай, какие перспективы откроются перед тобой. Нет, я не сомневаюсь, что ты и сама сделаешь себе имя, уже сделала, но от таких партий не отказываются. Какие неоконченные дела в Москве? Какая такая важная встреча? Не помню я никакого Гальперина! Какие билеты? Нет, не помню, извини. Не знаю. Знаю только, что ты рискуешь, заставляя ждать такого человека. Я знаю, что ты меня ни о чем не просила. Нет, я не считаю, что устраивать жизнь своей сестры — значит совать свой нос в чужие дела. А давай ты не будешь злиться. Ты позвонила ему? Сказала, что согласна? Умница! А почему у тебя грустный голос? А давай вы поженитесь в нашу годовщину. Будем потом отмечать двойной праздник. Как это не будет свадьбы? Как это с тебя хватило? И не думай даже, слышишь? Ты — американка и должна понимать, что брак с таким человеком должен быть застрахован. А давай я познакомлю тебя с адвокатом“. Вот это действительно оказалось единственным стоящим из твоих бесконечных „давай“, потому что, когда я разводилась, составленный брачный контракт позволил обеспечить Натали безбедное будущее даже в том случае, если со мной что-то случится, а ее папаша наплодит к тому времени еще с десяток таких Натали».

— Все-таки кофе ты варишь потрясающе. У меня никогда такой не получается.

«И не получится. Такой кофе умеет варить только Билл. Должна же была случиться хоть какая-то польза от этого замужества. Естественно, кроме Натали. Хотя замужество тут ни при чем. Натали — это отдельный вопрос. Твой вопрос. Твой больной вопрос. Я всегда любила решать твои больные вопросы. Если бы не ты, не было бы никакой Натали. Сколько времени мне понадобилось, чтобы понять, что мой брак — очередная ошибка, очередная неудачная попытка убежать от себя и приблизиться к тебе. Но как я могла приблизиться к твоему счастью, если не только я не любила своего мужа, но и он не любил меня. Билл, безусловно, гордился мной, ему льстил талант жены, который стал приносить дополнительные копейки. Но он ценил во мне только это — умение фотографировать. На остальное ему было плевать. Он никогда не старался даже не понять меня, нет. Хотя бы узнать. Познакомиться поближе. Так уж получилось, что ни один из мужчин, когда-либо спавших со мной, не пытался проникнуть глубже моей… Андрей, конечно, претендовал на роль душеприказчика, но тут уж я не собиралась его назначать. Так вот о Билле. Знаешь, что он сказал, когда я рыдала, прочитав последнее письмо отца? Письмо было написано тебе, но ты привезла его с похорон (я тогда не могла поехать в Москву — Натали было две недели) и сказала, что там есть что-то для меня. Нельзя, понимаешь, совершенно невозможно быть настолько порядочным человеком. За каким чертом, дойдя до слов „для Алины“, ты не удосужилась прочитать дальше? Если бы ты это сделала, я бы не получила очередной плевок и смогла бы утешать себя мыслью, что хотя бы в последние минуты жизни он опомнился, прозрел, хотел видеть меня рядом. Знаешь, что там было написано? Конечно, нет. Я ведь тебе не сказала. Он написал: „Алина, позаботься о Маше“. И все. Ни здравствуй, ни прости, ни прощай. Даже последнее слово о Маше. Зато с Биллом я разоткровенничалась. И знаешь, какова была реакция? „Не грузись, бэйби! Мой отец тоже был странным чуваком“. Меньше всего в тот момент мне хотелось слышать о странностях его папаши. Это было последней каплей, после которой я поняла, что пора заканчивать с этим фарсом».

— Где ты покупаешь эти конфеты? Они прямо из детства.

— В русском магазине.

«Если бы там продавалось все, что нужно для жизни, а не только водка и икра, я бы все покупала только там. Так приятно почувствовать себя дома. Я ведь тогда практически снова вернулась в Россию. Не удивляйся. Я уже сообщила жильцам, которым сдала квартиру, что прилечу через пару недель, уже договорилась о встречах в нескольких журналах, уже подтвердила участие в выставке в галереях этого нового модного музея с приклеившимся народным названием „Винзавод“. Все было готово к бегству. Оставалось только сделать аборт. Но тут опять появилась ты. Нет, на сей раз обошлось без „а давай ты оставишь ребенка“. Да ты и не знала, что я беременна. Никто не знал, кроме моего гинеколога, записавшего меня на „возвращение к прошлой жизни“ в пятницу в 12.00. Но тебе почему-то захотелось навестить меня в четверг. И не просто навестить, а так некстати рассказать о своих проблемах с деторождением. Ах, у Арчи вялая сперма. Ах, в ней практически нет живых малюток. Ах, ваши шансы стать родителями близки к нулю. Ах, как ты завидуешь всем женщинам, что имеют детей. Очередная ключевая фраза в моей судьбе. Ты завидуешь. Наконец-то. Ты будешь завидовать мне. И вот я уже лежу в изнеможении в задранной до подбородка рубахе. Подо мной лужи крови, а по мне ползет что-то чавкающее и чмокающее. „Девочка! Девочка! Дочка! Наша Натали“, — кричишь ты в видеокамеру (зачем только я разрешила тебе снимать?), и в твоем голосе я не слышу ни единой нотки зависти».

— А сахар у тебя опять белый. Алина, я же столько раз говорила, что надо покупать коричневый.

— Белая смерть звучит оптимистичнее.

— Разве смерть может звучать оптимистично?

«Конечно, может. Еще как. Что такое смерть? Это уход, конец. Зависит от того, что заканчивается. Если что-то плохое, то просто не может быть ничего более оптимистичного. Виват светлому будущему! Ты же сама это сказала, когда я сообщила о своем решении послать Билла подальше. Услышала, что мне надоело бесконечно работать наполнителем его чековой книжки: снимать там, где он скажет, и то, что скажет. Услышала и лишь расхохоталась: „Ты — наполнитель для чековой книжки? А чем же занимается он?“ „Он лишь выставляет счета“, — уныло говорю я. Ты реагируешь мгновенно: „Конечно, с его-то именем“[10]. Ты заставляешь меня, нет, не улыбнуться, — хохотать до слез и кричать с тобой: „Виват светлому будущему!“»

— Так, когда ты едешь?

— Такси через полчаса.

— Надолго?

— Дня на три, как обычно.

— Да?

— Чему ты удивляешься?

— Не знаю. Все-таки Москва. Дом. Ты там так давно не была.

— Маш, это просто работа: прилетел, отснял, улетел. Снимки по электронной почте. Гонорар на карточку. Начни давать концерты онлайн, и наши профессии не отличишь друг от друга. К тому же дом теперь здесь, ты знаешь. Все эти бесконечные истории с дележкой детей не по мне. Прежде чем навсегда увезти Натали куда-то дальше, чем двести километров от Нью-Йорка, я подожду, пока ее папочка хотя бы женится снова. Вряд ли новая миссис Билл позволит ему гоняться за ребенком от предыдущего брака. Кстати, поговаривают, что свадьба не за горами.

— Да, я тоже что-то такое слышала.

— Ладно, будет день, будет пища.

— Хорошо. Так какие будут распоряжения?

— Никаких.

— Как это?

«Так это. Мне надоело, что ты пытаешься заменить Натали мать. С самого ее рождения она стала для тебя „нашей Натали“. А с какой стати? Она только моя. И больше ничья. Конечно, Натали повезло иметь такую тетку: талантливую, знаменитую, красивую, любящую, заваливающую подарками. Но тетку, понимаешь? Я никогда не слышала, чтобы она с такой радостью неслась ко мне по коридору, когда я возвращаюсь из поездок. Зато когда я с ней, то только и слышу: „Когда придет Мэри?“ Ты скажешь: „Я сама виновата“. Но в чем? В том, что мне необходимо было заниматься чем-то еще кроме пеленок и бутылочек? Тем, что я слишком рано оторвала ее от груди, потому что стала уезжать? Но ведь таскать ее за собой по всему свету я не могла. Это Бранджелине[11] везде предоставляют шикарные условия, а я пока не доросла. Да, дорогая, даже фотографы с именем, снимающие африканские пустыни, не могут требовать себе пятизвездочный трейлер. Что я должна была делать? Тащить младенца в палатку или отчаянно бороться за три капли сцеженного из потрескавшихся сосков молока? Нет, я боролась. Тридцать грамм моей синюшной жидкости почему-то казались педиатру лучшим иммуностимулятором, чем смеси, обогащенные полным комплектом витаминов и минералов. Я слепо верила и беспрекословно слушала. Тратила по часу драгоценного времени на жестокую борьбу с Aвентом только для того, чтобы не иметь лишнего повода в чем-то упрекнуть себя, в очередной раз оставляя Натали. Да и разве я могла усомниться в словах присланного тобой светила детской медицины? „Нашей Натали нужно все самое лучшее. Никаких окружных больниц! И думать не смей! Что значит оплаченная страховка? Какая мне разница, что может покрыть твоя карточка? Речь идет о здоровье Натали. Только частный врач, слышишь? Что значит не панацея? Как это не гарантирует? Это же не шарлатан, вчера получивший диплом и кабинет в подарок от богатого папочки? Думаешь, я предлагаю тебе встать в очередь к одной из этих табличек на углу Пятой и Восемнадцатой? „Доктор… пн-пт 9.00–14.00“. Чему можно научиться за это время? Естественно, немногому. Поэтому после четырнадцати будьте любезны в ординатуру: приемное отделение, хирургия, кардиология — в общем, кому что нравится. Что значит „вот видишь“? Ничего я не вижу. Нет, это вовсе не говорит о надежности районных больниц. Нет, не лучшие специалисты. А какие лучшие? Я тебе скажу. Те, которые все это уже прошли. Те, кто ведет многолетнюю практику и имеет имя. Те, у кого наименьший процент врачебных ошибок. Откуда я знаю статистику? Знаю, представь себе. Есть же отзывы пациентов, рекомендации, личный опыт, в конце концов! Какой у меня личный опыт? А это жестоко с твоей стороны. Личный опыт, дорогая, — это, между прочим, люди, которые меня окружают. И многие из них, к твоему сведению, уже стали родителями. Так вот, если эти родители при одном упоминании имени врача начинают рассказывать, как он вылечил их драгоценным чадам или чадам их знакомых сопли, грыжи или ночные кошмары, то, поверь, этот врач чего-то стоит“. И я поверила. И приглашала. И внимала каждому слову. И выполняла все указания, включая эту пустую возню с молокоотсосом, отнимающую последние силы. Выполняла до тех пор, пока уже не помню где, то ли в Замбии, то ли в Зимбабве, не увидела, каким должно быть грудное молоко. Африканка покормила младенца, а потом взяла миску и, слегка надавливая на грудь пальцами, за пятнадцать минут нацедила в посудину пол-литра сливок. Я вернулась домой и с кормлением завязала. Тебе и твоему светиле доложила, что молоко пропало. И, честно говоря, даже ваши вздохи не смогли заставить меня усомниться в правильности принятого решения. Заметь, Натали не стала от этого чаще болеть, а вес начала набирать даже быстрее. Думаешь, я этого не заметила? Скажешь, я слишком редко бываю дома? Пусть так. Но даже если бы она видела меня всего пару дней в месяц, она должна была бы мечтать о встречах со мной, а не терроризировать всех бесконечными вопросами о том, когда ты вернешься. Стоит тебе выйти из нашей квартиры, и начинается: „Куда Мэри ушла? Зачем? Почему? Когда придет? Я хочу к Мэри“. Ты думаешь, мне легко это выносить? Пусть я не уделяю дочери достаточно внимания, но даже, когда у меня есть время, она желает проводить его исключительно в разговорах о тебе. Уж лучше бы она подольше молчала. Во всяком случае, тогда ее любовь, если и понималась без слов, все же не получала такого безоговорочного подтверждения. Я устала, Маша! Оставь меня в покое! Займись своей жизнью! Гастролями, концертами, выращиванием внутри Арчи живых сперматозоидов, — чем угодно, не имеющим отношения к моему ребенку. Даже если ты не хочешь этого делать, тебе придется. Придется, потому что Натали поедет со мной».