Джон Макдональд - Обреченные Страница 36

– Билл, мы с тобой не сумеем попрощаться в Матаморосе. Ты поцеловал меня, а я в ответ сморозила глупость; от этого у меня остался дурной привкус. Нельзя ли нам повторить?

– Ты доставляешь мне массу хлопот, но все же...

– Как бы поцелуй на счастье. Дружеский.

Билл легонько взял ее за руку и увлек в сторону от дороги, туда, где сгустились тени. Потом его большие руки легли ей на плечи, она подняла голову и увидела над собой неясные очертания его лица. Его губы были твердыми, твердыми и одновременно теплыми. Короткий поцелуй опьянил их обоих. Не отпуская девушку, он чуть сильнее сжал ее плечи и снова потянулся к ней губами, издав тихий то ли стон, то ли вскрик. Лишь секунду она колебалась, прежде чем ответить; ее поразила собственная бешеная, неукротимая жадность. Наконец они отпрянули друг от друга. Линда стояла словно в тумане.

– Пока, Линда, – сказал он.

– Пока... Билл Дэнтон.

– Кажется, мы поедем следующим рейсом.

– Иди к машине. Я подойду через минуту.

– Ладно.

Он развернулся и направился к машине. Она поднесла к губам кончики пальцев. Поцелуй потряс ее больше, чем она показала ему. Странно так возбуждаться от поцелуя, подумала Линда, особенно в такой день и в таком возрасте. Поцелуем награждается случайное знакомство; он ничего не значит и ни к чему не обязывает. И все же ее отклик был почти мгновенным. Она отозвалась на его мужественность, на его грубую силу так радостно и так сполна, что даже теперь, когда прошло несколько минут, ее грудь все еще трепетала, а колени подкашивались. Ни Джон, ни кто-то другой никогда не вызывал в ней такой реакции поцелуем.

Она подумала: "Может, я просто дурочка, купилась на его широкие плечи и техасский говорок? Или стерва, которой не много надо, чтобы снова захотеть мужика? Или все дело в этом безумном дне? Сегодняшний день действует на меня как афродизиак. День, наполненный смертью, исполненный напряжения – убийственный, разъедающий душу.

Нет, за фасадом его простонародного тягучего говора и порванной футболки скрывается широкая и чуткая душа. Я на эту его сущность отозвалась... ну и мужественность тоже нельзя сбрасывать со счетов. И ответила ему, потому что я не боюсь".

Линда медленно подошла к машине. Билл сидел за рулем, осторожно, потихоньку передвигаясь вперед за передней машиной. Джон пересел на правое переднее сиденье. Она открыла дверцу и скользнула на заднее.

– Герролд, я сто раз ездил по этой дороге, – проговорил Билл. – Буду рад повести машину, если вы не против.

– Давайте. Мне все равно.

По хмурому виду Джона Линда поняла, что незадолго перед тем он дремал. При пробуждении он всегда бывал сердит и скучен, словно из счастливого сна попадал на скамью свидетелей в суде и лжет бесчисленным допросчикам. Ей казалось, будто она его знает, а оказалось, что нет. Линда часто наблюдала за тем, как он спит, смотрела на него, словно пытаясь запомнить каждую его черточку. Ее муж. Ее мужчина. А сегодня выяснилось, что он вовсе не мужчина, а, скорее, развитый не по годам, умный мальчик, который вырядился в мужское тело, – своенравный, обидчивый и очень смышленый.

Она отдалась телу мужчины, старалась приобщить его к литании экстаза, но оказалось, что внутри его, в оболочке мужчины, скорчился застенчивый мальчик. Занятия любовью превратились в ходульный танец, где все движения и па должны быть должным образом просчитаны. Танец заканчивается вежливым поклоном, и музыка умолкает.

Сидя в машине, на заднем сиденье, откуда недавно забрали свекровь, Линда думала: а вдруг внутри ее яйцеклетка уже прикрепилась к стенке матки и уже начинается чудо клеточного деления: из хаоса, медленно проходя все этапы эволюции, развивается человеческое существо, унаследовавшее половину генов от Джона Картера Герролда?

Она надавила рукой на мягкую выпуклость своего лона под трусиками. Бедный малыш! Но в его мире будет столько любви, что ему хватит. Любви от нее. Любви от Билла.

Она криво улыбнулась в темноте. Не спеши, детка. Ты, кажется, уже вышла замуж за Билла? Совести у тебя нет, вот что. И возомнила, что он примет на себя заботу о ребенке и тоже полюбит его только потому, что наполовину это твой ребенок.

Впечатление такое, что впереди нее бок о бок сидят два ее мужа. Посмотрите на них, люди, и сравните. Вот перед вами экземпляр А. Рядом – экземпляр Б. Обратите внимание на строение черепа, расположение и строение черт лица. Один из них – мужчина, а другой – лишь имитация. Можете ли вы сказать, кто из них – мистер Знаменитость, а кто – веселый, неунывающий любимец публики Джек Питерсон из Бронкса? Если отгадаете верно, мы бесплатно вышлем вам одну слегка подержанную жену. Она немного поистрепалась по краям, краски слегка поблекли от слез, но мы гарантируем, что она будет функционировать со всей эффективностью, какую вы привыкли ожидать от продукции нашей уважаемой фирмы.

Колеса въехали на сходни, и перед машины поднялся. Линда закрыла глаза. Жизнь начинается снова. Жизнь и движение. Теперь можно и поспать. Однажды, в один прекрасный день, ты обретешь свою тихую пристань. Надежную гавань. А если в этом разуверишься, то перестанешь верить вообще.

Эпилог

Мануэль Форно, паромщик, не помнил, когда еще так уставал. Он был так измучен, что даже немного испугался. В полдень, после многочасового бессмысленного, приводящего в ярость ковыряния лопатами в мутной, грязной воде, все решили подождать, пока уровень воды в треклятой реке не поднимется сам. Пассажиры на обоих берегах скинулись в пользу рабочих и отдали деньги пожилому начальнику парома.

Васкос, да сгниют его уши, раздавал полученную премию постепенно. Соображает! Отдай слишком мало, все бы так или иначе прекратили работу. Отдай он все деньги сразу, результат был бы тот же самый.

Поэтому они горбатились в грязи, час за часом, а песо словно были подвешены чуть впереди, как морковка перед носом у ослика. Каким же умом надо обладать, чтобы всучить им такой огромный паром, не позаботившись вначале узнать, не слишком ли он велик для реки, по которой должен ходить! В столице сидят, как видно, одни бюрократы. Нет, Мануэль Форно не станет работать, как ослик. Или пусть забирают паром, или он уйдет. Ах, старый паром! Та посудинка ходила бы и в чашке воды. А эта – в самом деле прогресс.

Всякий раз, как Мануэль останавливался, у него начинали дрожать ноги. Руки безвольно болтались вдоль тела, на спине и плечах краснели рубцы от стального троса.

Никогда еще на его памяти не было такого дня.

Ну почему Создатель устроил так, чтобы именно в этот день столько машин собралось пересечь реку Рио-Кончос?

Мануэль Форно был смуглый, узкоплечий, выше и худощавее среднего уровня. У него были кустистые, нахмуренные брови и хитрый взгляд. Но по натуре он был очень мягким человеком.

Ночью хоть солнце так не печет. И все же его чуть удар не хватил, когда чертов дурень из Виктории плюхнул свой грузовик в воду, перегородив парому путь. Битых два часа они ковырялись в грязи, подсовывали клинья и бревна, прилаживали домкраты... Наконец проклятую махину удалось поднять на колеса; казалось, машина прищурилась и злорадствует над тем, сколько бед она натворила.

Раньше, в счастливые дни старого парома, Мануэль Форно частенько шел на работу как на праздник. Весело было наблюдать за туристами, приятно болтать со знакомыми из ближайших городков. А иногда берега были пусты, и можно было предаваться благородной праздности. Единственное, что омрачало те дни, – удивительная вредность машин. Если паром стоял у западного берега, то первая появившаяся машина неизбежно подъезжала к восточному. Правда, можно было притвориться слепым и понадеяться, что к западному берегу тоже кто-нибудь подъедет, но вскоре пассажиры машины на дальнем берегу теряли терпение и начинали вопить, привлекая к себе внимание.

Сегодня же единственным пассажиром, за которым он наблюдал с некоторым интересом, был Атагуальпа. Ах, как летали лопаты, когда машина Атагуальпы стояла на берегу! Об Атагуальпе ходили мрачные слухи. Рассказывали о его злопамятности, о тех, кого он наказал или наградил без причины.

Кто знает? Однажды он может прийти к власти; работай служащие парома на Рио-Кончос спустя рукава или выкажи ему неуважение, он, возможно, запомнит обиду и велит построить мост. Но действительность оказалась еще опаснее. Прогремел выстрел. Одному туристу дали по башке. Очевидно, Атагуальпа очень торопился.

Поэтому Мануэль напряг последние силы, чтобы Атагуальпа как можно скорее переправился через реку: он понимал, что тот может в любой момент устремить невыразительный взгляд тусклых, жабьих глаз на его голую спину. Один кивок, один жест – и Розалите придется покупать много свечей, оплачивать мессу.

Была полночь; на дальнем берегу осталась только одна машина. Все остальные уехали. Одно последнее капризное чудовище, которое распласталось на берегу и требует, чтобы его перевезли через реку. Мануэль попытался поднять тяжелую доску; к его изумлению, оказалось, что выпрямиться он не в состоянии. На негнущихся ногах он вышел с мелководья и сел на землю, едва очутившись на суше.