Михаил Барщевский - Командовать парадом буду я! Страница 37

– И вы нашли этих двоих людей, – Вадим показал на скамью подсудимых, – именно по следам.

– Ну да! Я же сказал.

– Вы много чего сказали! – другим голосом, презрительно скривив губы, ответил Осипов. – Правды, к сожалению, мало! Хотя вас и предупреждали об уголовной ответственности за дачу ложных показаний!

Егоров, испуганно моргая, явно потеряв нить процесса, не понимая, что произошло, скорее на автопилоте сделал замечание Осипову:

– Прошу вас соблюдать корректность, товарищ адвокат! Доказательства оценивает суд!

– Это зависит от состояния суда, – отрезал Вадим и выразительно посмотрел Егорову в глаза.

Егоров задохнулся от такой наглости. Он понимал, что надо реагировать, но не знал как. И главное, кто посмел тявкать? Этот щенок, тупица, который весь процесс только и делал, что гробил подзащитных, помогая Матросову в деталях и красках, со всеми возможными подробностями в наиболее выгодном свете донести до суда свои показания!

В этот момент встал Хандроев и очень тихо, заискивающе улыбаясь, обратился к Егорову:

– Товарищ председательствующий, разрешите мне, пожалуйста, заявить ходатайство?

Скорость, с которой произошло изменение ситуации в судебном зале, то, как преобразились оба адвоката, вызвало у Егорова полную растерянность. Он кивнул.

– Я прошу приобщить к материалам дела справку Гидрометеоцентра СССР по городу Москве о том, что в злополучную ночь, когда свидетель Матросов, видимо, в состоянии похмелья, испытывал зрительные галлюцинации, на самом деле температура была плюс четыре градуса. Кроме того, в последний раз снег выпадал за одиннадцать дней до момента, когда Матросов наблюдал его падающим хлопьями и играющим всеми красками спектра. В справке также говорится о полном отсутствии снежного покрова в Москве в течение семи дней до этой ночи и о том, что на самом деле снег выпал только через четыре дня.

По мере того как Хандроев говорил все это, его голос шел по нарастающей. Последние слова он как молотом вколачивал в голову Егорова, жмурившегося от схваток головной боли.

Не успел Хандроев закончить и сесть на место, как встал Вадим.

– У меня тоже ходатайство. Я прошу суд вынести частное определение в отношении участкового милиционера капитана Матросова по факту дачи им в суде заведомо ложных показаний.

Наступила тишина. Егоров почувствовал, что протрезвел. Враз! Голова болела, соображалось с трудом, но он был трезв.

Вскочила прокурорша, желая что-то возразить адвокатам, но Егоров, не поворачивая головы, бросил:

– Да сидите вы!

Он смотрел на двух адвокатов, а те – на него. Осипов, до того сутулый и незаметный, сидел откинувшись на спинку стула, гордо подняв голову, и смотрел на Егорова в упор. Не моргая, не улыбаясь. Только желваки ходили на скулах. Хандроев набычился, навалился на стол, голову опустил и смотрел на Егорова исподлобья. Именно так выглядит, наверное, любой борец, готовясь к последнему броску.

Егоров удивился, поняв, что больше не испытывает к двум адвокатам отрицательных эмоций. Молодцы! Отработали свой хлеб честно. И красиво!

Судья перевел взгляд на скамью подсудимых. Двое молодых людей, оба в очках, как только сейчас заметил Егоров, интеллигентного вида, сидели в одинаковых позах, зажав кисти между коленями. Вид у них был более чем жалкий.

– Перерыв! Тридцать минут, – объявил Егоров.

Вышел судья с перерыва не через тридцать минут, а через полтора часа. Вышел и огласил определение. О направлении Дела для проведения дополнительного расследования. («Попирать пошло!» – с радостью подумали оба адвоката, прекрасно зная, что оправдательных приговоров не бывает, а доследование по тем основаниям, которые изложил Егоров, это верное прекращение дела.) А еще Егоров сообщил, что судом вынесено частное определение в адрес руководства УВД района с требованием провести служебное расследование в отношении капитана милиции Матросова в связи с наличием признаков состава преступления – дачи заведомо ложных показаний.

В этот момент Матросов, растерянный и низверженный с Олимпа в грязь, не нашел ничего лучше, чем брякнуть:

– А я-то чем виноват? Мне что следователь говорил, то я и подписывал!

Прокурор, понимавшая, что начальство ей точно по башке настучит, вступила с Матросовым в перепалку:

– Там подписывал, а здесь зачем болтал лишнее? Следопыт!

Матросов с обидой ткнул пальцем в Осипова:

– А что он меня провоцировал?!

– Это он по молодости! – хлопнул по плечу Вадима Хандроев.

Вадим сверкнул на Славу глазами.

– Понял, в доме помешанного… – скаламбурил Слава.

– Извините, я был не прав, товарищ адвокат! – глядя на Осипова, неожиданно сказал Егоров и быстро ушел в свой кабинет.

– А вот это действительно победа! – посерьезнел Слава. – Впервые за десять лет работы слышу, чтобы судья извинился перед адвокатом.

Когда довольные собой и друг другом Слава с Вадимом вышли на улицу, Славка сказал:

– А знаешь, что было на самом деле?

– Молчи! – чуть ли не завопил Вадим. – Ты что, охренел?! Знать ничего не хочу!

– Они действительно не виноваты, – рассмеялся своей шутке Слава, удовлетворенный тем, что верно просчитал реакцию Вадима и что тот поддался на провокацию.

Глава 10

ЧЛЕН КПСС

Вадим ненавидел эту процедуру – подписывать у Марлена карточки. Но, если хочешь получить зарплату, – иди и терпи. Бухгалтерия заполняла ведомости только по карточкам, где красовалась замысловатая подпись заведующего.

Казалось бы, чистая формальность. Но нет! Именно в этот момент Марлен мог ощутить всю полноту своей власти. Даже Гарри Тадва шел к нему раз в месяц с трепетом.

Марлен придирчиво проверял – сколько судодней, сколько дней следствия, соответствует ли списываемая сумма тарифу, утвержденному Минюстом…

Как ни странно, многие адвокаты порою ошибались при подсчетах. Казалось бы, возьми да и умножь 10 рублей на количество дней, проведенных в суде. И по 7 рублей 50 копеек за каждый день следствия… Так нет, Марлен-таки находил просчет.

На столе заведующего лежал калькулятор из «Березки» (Вадим видел такой, когда подвозил в заветный магазин тетю Олю, решившую именно там покупать подарок на день рождения Илоны), на котором и осуществлялось вынесение финансового приговора каждому адвокату ЮК.

Осипов ошибался в подсчетах крайне редко. Думал, может, Марлен, наконец, привыкнет, что у него все правильно и перестанет проверять-пересчитывать. Ничего подобного!

В тот вечер Вадим зашел к заведующему одним из последних. Забыл, что именно на сегодня назначено партсобрание. Хотя в консультации это и было мероприятие формальное, считай, повод пообщаться, но раз в месяц его проводили обязательно – для отчета перед райкомом.

Даже секретарь партбюро КЖ, бывший судья Сергей Сергеевич Соловьев (понятное дело, прозванный адвокатами «Эс-Эс», но потом в соответствии со статусом переименованный в «партайгеноссе Эс»), события из собрания не устраивал. Начинал без Марлена, а тот подходил к середине, закончив дела с адвокатами.

Марлен зыркнул на Вадима:

– Почему так поздно?

– Так завтра последний день! – Вадим хоть и привык к постоянному недовольству заведующего, но сейчас уж совсем повода не было. Наоборот, пришел накануне крайнего срока.

– Позже, Вадим, позже. Я сейчас занят! – В кабинете заведующего действительно сидели погруженные в думы адвокаты: «партайгеноссе Эс», председатель профкома Мотывиловкер, Тадва. Только тут до Вадима дошло, что он вперся на «совет посвященных».

Вадим ретировался.

Минут через пятнадцать Осипов опять отправился к Марлену Завтра заезжать в консультацию в его планы никак не входило.

Марлен уже ушел на партсобрание в «Красный уголок». До того, как бывшую коммуналку отдали под юридическую консультацию, здесь располагалась кухня этой типичной «Вороньей слободки». Вадиму не раз представлялось, что именно здесь Васиссуалий Лоханкин ночью добывал пропитание… «Волчица ты, тебя я презираю…» – сразу слышалось откуда из-за бюста Ленина, который стоял теперь на том месте, где раньше, в коммунальный период, Вадим был в этом уверен, сосредотачивались помойные ведра обитателей коммунистического жилья.

Все сидели чинно, делая вид, что слушают. Парторг, стоя, делал доклад. «Как мать вам говорю и как женщина! Который год я вдовая, все счастье мимо! Но я стоять готовая за дело мира! Как мать вам заявляю! И как женщина!» – не к месту вспомнились Вадиму слова из любимой песни Галича. Улыбаясь собственным мыслям, Вадим тихо подошел к Mapлену и положил перед ним 7 карточек, ждавших автографа заведующего.

Марлен не прошептал, прошипел:

– Я же сказал – потом!

Неожиданно доклад прервал возглас:

– Вадик?! Привет! Ой, извините меня, пожалуйста, товарищ Соловьев! Однокурсник! Сорвалось. Продолжайте, прошу вас!