Вильям Козлов - Поцелуй сатаны Страница 37

— Вы, Коля, без нас жить не можете… — соизволила бросить на незваного гостя равнодушный взгляд Длинная Лошадь. Она в голубом свитере и джинсах. Он вспомнил, что ее звать Алла Ляхова.

— На вас ему наплевать, — подала голос Алиса, по-прежнему не глядя на него. — Он не может жить без меня… Правда, Уланов?

Никита уселся на тахту рядом с ней, демонстративно положил руку ей на бедро.

— Ну, это сильно сказано, — ответил Николай, — скорее, Лидия Владимировна без тебя скучает.

— Это еще кто такая? — спросила Ляхова.

— Я, конечно, неблагодарная свинья, но… не могла же не навестить своих старых друзей? И потом, каждый день ходить в театр — это утомительно.

— Я даже на отцовские премьеры не хожу, — вставил Ушастик. Он взял рюмку с коньяком, понюхал и с отвращением отставил от себя, — Папаша жаловался, что такие дерьмовые пьесы подсовывают наши авторы, играть в них противно.

— Гражданин Уланов, вы не собираетесь нас покинуть? — придав своему голосу любезные нотки, осведомился Никита Лапин, — Я ведь вас не приглашал.

«Уже прогресс! — усмехнулся про себя Николай, — Водопроводчиком не обозвал…».

— Собираюсь, — спокойно ответил он, — Алиса, вставай и пойдем отсюда? Нам завтра рано уезжать.

— Я приду… попозже, — явно колеблясь, ответила девушка. — Мы еще фильм про террористов не досмотрели.

— Не надоело тебе глядеть на эту мельтешащуюся трескотню? — подойдя к ней, сказал Уланов. Опять поднялась стрельба, завыли сирены полицейских машин, которые в этих фильмах налетают друг на дружку, разбиваются вдребезги, горят, взрываются, как атомные бомбы… Сразу видно, что Америка богатая страна, не жалеет для трюковых съемок автомобилей!

— Тут есть и про любовь, — вяло сопротивлялась Алиса.

— Лиса, ты ведь обещала… — начал было Никита, сверля ее сузившимися глазами.

— Пусть уходит, Никита, — перебила Алла Ляхова, — Неужели ты не видишь, она втюрилась в этого верзилу? Вон, даже твой адрес дала…

— И телефон, — усмехнулся Николай, осторожно извлекая за плечи Алису из-за низкого полированного стола. Руку Никиты, как лягушку, он сбросил с ее бедра.

— Вообще-то фильм занудный… — пробормотала Алиса, особенно не сопротивляясь. — У них там все детективы на один манер.

— Сука ты! — грубо выругался Никита — Ну и мотай отсюда с этим…

— Если скажешь «водопроводчиком», — положил ему руку на плечо Николай, — я тебе в ухо дам так, что со смеху покатишься!

Никита секунду пристально смотрел ему в глаза, подергал было зажатым, будто в тиски, плечом, потом расслабился и негромко уронил:

— Убери… лапу!

Уланов отпустил его, помахал рукой всей честной компании и, пропустив вперед Алису, пошел к выходу. Она, конечно, забыла снять в прихожей с крючка вешалки свою куртку. Николай сделал это сам. Неотступно следовавший за ним Никита уже в дверях пробурчал:

— Сама ведь позвонила… И адрес мой не нужно было давать чужим.

— Какой же он чужой? — с улыбкой посмотрела на Уланова девушка. — Коля мне, как… брат родной!

— Ну вот, а говорила, у тебя родни не осталось, — хихикнула Алла.

— Не надо, — укоризненно взглянул на нее Ушастик — Не касайся больных мест.

— Я уже выздоровела… — негромко произнесла Алиса. — Почти выздоровела. Прощайте, братцы-кролики!

— Пошли вы!.. — Никита выругался и захлопнул обитую черным дерматином тяжелую дверь.

2

Неожиданно, едва одевшись молодой яркой листвой, в десятых числах мая на Новгородчине буйно зацвели яблони. Уродливые корявые деревца в одно раннее солнечное утро превратились в красавиц-невест в подвенечных бело-розовых нарядах. С восхода солнца до заката неумолчно гудели в яблонях пчелы, белые лепестки усеяли грядки с едва проклюнувшейся нежной зеленью. Непривычные к земным щедротам и изобилию даже пустоцвета местные жители озадаченно толковали, мол, это не к добру. Давно яблони так не цвели.

Алиса Романова радовалась редкостной весенней красоте, часами бродила простоволосая, в резиновых сапожках по окрестностям, не забыла навестить и своих муравьев в березовой рощице. Кто-то из приезжих — местным бы это и в голову не пришло — взял да и воткнул в муравейник кривой сосновый сук. Девушка осторожно извлекла его, заставив мурашей поволноваться, но они быстро успокоились, видно, сук не нужен был им. Через несколько дней от глубокой вмятины на вершине муравейника и следа не осталось. Геннадий и Николай все еще сколачивали клетки для кроликов. Их нужно было сделать больше ста. Дробный стук молотков, визг ножовок разносился окрест. Пока они были в Ленинграде, Геннадий за бутылку нанял тракториста, который распахал у озера с полгектара целины. Приезжал председатель колхоза — кто-то из местных нажаловался, — стал было укорять Геннадия Снегова за самоуправство, но тот сунул ему в нос газету с постановлением Верховного Совета по арендным делам, где было написано, что районные и сельские организации должны всячески помогать арендаторам, а не чинить им препятствия. Озадаченный председатель временно отступил, сел в свою желтую «Ниву» и укатил, а сосед Иван Лукич еще долго пенял Геннадию, что тот «оттяпал» у него кусок луга, на котором он пас корову. Это довольно странно было слышать от сельского жителя! Кругом столько заливных лугов и невспаханных полей, что на сотню коров пастбища хватило бы. Но сосед предпочитал пасти скотину рядом с домом, чтобы ее из окна видно было… Чем больше братья разворачивались, тем сильнее косились на них местные. Семидесятилетний Иван Лукич, бывший колхозный кузнец, поначалу встретивший их приветливо, изменил свое отношение: стал придирчив, сварлив, то стук молотков и тюканье топоров раздражало его, то пастбище «увели» из-под носа, то всех судаков-производителей Геннадий в Гладком повыловил. Отвыкшие от крестьянского труда односельчане ревниво относились к энергичным чужакам, пожаловавшим в их тихое Палкино. Восемь мужчин и женщин, работавших в лесничестве, возвращались к четырем домой и лениво ковырялись в своих огородах. Дома у всех были в запущенном состоянии, на крышах заплатки из рубероида, плетни покосившиеся, а то и вовсе упавшие на землю.

— Палкино — очередная вырождающаяся деревня, каких сотни на Новгородчине, — как-то сказал Геннадий, — Они медленно, но верно умирают… И местные жители, в основном-то старики, уже никогда не вдохнут в них жизнь — вся надежда на городских, приезжих… А они, аборигены, вон как на нас смотрят! Будто мы враги какие. Оккупанты. И что за люди. Ни себе ни другим! Геннадий грешил на Ивана Лукича, дескать, это он подговорил парней из совхоза, чтобы они украли сети. Они же и шины прокололи на его «Запорожце». В заброшенный, с заколоченными окнами и дверями дом, что неподалеку от них, неделю назад приехал из Москвы пенсионер Катушкин Леонтий Владимирович. Несколько дней он, не разгибая спины, выгребал накопившийся мусор из избы, выносил к сараю старую негодную мебель. Нанял двух местных мужиков, чтобы починили протекающую крышу и поставили забор вокруг его участка. Расплачивался водкой, которую захватил из столицы. Каждый день он наведывался к братьям. Присаживался на бревно у сараюшки и заводил длинные разговоры «за жизнь». Крыша снова подтекала, а мужики не хотят устранять брак. Был он среднего роста, белолиц, с заметно выпирающим брюшком. Пегие волосы далеко отступили ото лба, голубоватые, с красными прожилками на белках глаза часто щурились. Маленький нос с бородавкой и толстые, немного обвислые щеки. Леонтий Владимирович каждое утро тщательно брился, первое время надевал потертый, но еще довольно приличный костюм из синего сукна с орденскими колодками, но вскоре облачился в клетчатую ковбойку и зеленые хлопчатобумажные брюки. Так сказать, начальственный вид сменил на обычный, затрапезный. На голову в солнцепек надевал старую соломенную шляпу с выгоревшей лентой.

Катушкину шестьдесят три года, этой весной попал под сокращение в министерстве легкой промышленности. Всю жизнь был на ответственных должностях, дорос до начальника отдела. Мог бы стать и замминистра… Благодарит судьбу, что в свое время не продал старый отцовский дом, теперь вот пригодился! Когда работал в министерстве, летом жил на казенной даче в Подмосковье, а как сократили, так и дачу отобрали. Да сейчас и не у таких, как он, отбирают дачи… Родом Катушкин из Палкино, но наезжал редко, последний раз был на похоронах матери, которая пережила отца на пять лет. Чего ему теперь в столице делать? Жена и дочь с внуком приедут в конце мая, он хочет к их приезду привести дом в божеский вид.

— Умирает деревня, загибается, — говорил Леонтий Владимирович, поглядывая на работающих у клеток братьев, — И такая история по всему Нечерноземью.

— А кто довел село до такого состояния? — оторвался от работы Геннадий. — Вы — начальники! Ни уха ни рыла не соображая в сельском хозяйстве, совали туда нос, указывали, что и когда пахать-сеять…