Джонатан Коу - Какое надувательство! Страница 37

— Заходите, — сказала Фиби. — Я почти готова. Ким только что заварила чай.

Родди удивился, оказавшись в светлой и просторной гостиной. На диване развалился молодой человек в майке и драных джинсах — он смотрел телевизор, переключая каналы с «Трибуны» на какую-то черно-белую комедию по Би-би-си-2. К Родди он даже головы не повернул.

— Это Дэррен, — сказала Фиби. — Дэррен, это Родерик Уиншоу.

— Приятно познакомиться, — произнес Родди. Дэррен хрюкнул.

— Он приехал из самого Лондона, — сказала Фиби и потянулась к кнопке, намереваясь выключить телевизор. — И ему, наверное, хотелось бы прийти в себя.

— Эй, я же смотрю!

Телевизор остался включенным, а Фиби удалилась к себе в комнату заканчивать со сборами. Родди забрел в кухню, где аккуратная женщина с волосами песочного цвета разливала чай.

— Вы, должно быть, Родди, — сказала она и протянула ему чашку. — Я Ким. Мы с Фиби тут вместе живем. За наши грехи. — Она хихикнула. — Вам с сахаром?

Родди покачал головой.

— Мы так рады, что на ее стороне наконец-то появился кто-то значительный, — сказала Ким, накладывая себе три ложки с горкой. — Только так и можно прорваться.

— Ну, я определенно намереваюсь… сделать все, что в моих силах, — ответил Родди, которого такой напор застал несколько врасплох.

Из спальни вышла Фиби — под мышкой у нее была довольно габаритная папка.

— Она войдет в машину?

У Родди перехватило дыхание:

— Боюсь, не втиснется.

— Ну-у… — Казалось, Фиби сомневается. — Вы же сами сказали, что хотели взглянуть на мои работы. Вы ведь за этим приехали, правда?

— Я думал, все они есть на слайдах.

— Не все. — Фиби просияла. — А можно и прямо сейчас посмотреть, если хотите. Займет час-другой, не больше.

Это, конечно, последнее, чего ему хотелось.

— Думаю все же, что поместится. Придется немного передние спинки наклонить.

— Спасибо, — сверкнула улыбкой Фиби. — Сейчас сумку принесу.

Из гостиной, шаркая ногами, возник Дэррен.

— Где мой чай?

— Я думала, ты в «Сэйнзбери» собираешься, — сказала Ким, накладывая ему сахар.

— Они до шести открыты.

— Да, но к тому времени уже ничего не останется.

— Сейчас регби начнется.

— Дэррен, что твоя штанга делает у меня в комнате? — Фиби уже стояла в прихожей с вещами.

— Там больше места. А что — мешает?

— Еще как, черт возьми, мешает. Когда я вернусь, чтоб ее не было, договорились?

— Ну ладно, раз ты так переживаешь.

— Что ж, спасибо за чай, — произнес Родди, не отпивший ни глотка. — Нам, наверное, пора.

— Хороший пидж, — заметил Дэррен, когда Родди протискивался мимо него из кухни. — Типа, из «Некста», наверное, да?

Обсуждаемый пиджак — из кремового полотна, спортивного покроя — шился на заказ и стоил больше пятисот фунтов.

— От «Чарльза», на Джермин-стрит, — ответил Родди.

— Фига себе. Я так и думал. Откуда-то оттуда.

Фиби послала ему презрительный воздушный поцелуй и сказала:

— Пока, Ким. Я позвоню, когда буду возвращаться.

— Ладно, давай смотри там. Приятно провести время — и не делай ничего… ничего, о чем потом придется жалеть.

Родди, к счастью, этого уже не слышал.

— Этот парень — идиот, — сказала Фиби, когда они ехали по трассе А1 к Тирску. — А из квартиры его сейчас никак не выкуришь. Меня он уже начинает угнетать.

— Ваша соседка, кажется, очень приятная.

— Правда, ужасно расстраивает, когда друзья выбирают себе совершенно неподходящих партнеров?

Родди подбавил газу и, когда до передней машины осталось футов десять, нетерпеливо помигал фарами. Пока в среднем удавалось держать девяносто пять миль в час.

— Я вас отлично понимаю. Вот, к примеру, есть у меня один приятель. Два года был помолвлен с одной женщиной — кузиной герцогини — , кстати. Выглядит она не очень, но потрясающие связи. А ему хотелось заняться оперой, видите ли. И вдруг, ни с того ни с сего, он без всякого предупреждения разрывает помолвку и закручивает роман с совершенно посторонней дамочкой — учительницей начальных классов, если угодно. Никто — просто никто о ней никогда не слыхал. Как вдруг бац! — они женятся. И подумать только — очень счастливы. Хотя мне по-прежнему кажется, что ему стоило закусить губу и остаться с Мариэллой. Теперь мог бы управлять Английской национальной оперой. Понимаете, о чем я?

— Боюсь, мы о несколько разных вещах говорим, — ответила Фиби.

Несколько минут они молчали.

— А по-моему, примерно об одном и том же, — вымолвил Родди.

Близилось к шести, когда они проехали через Хелмсли и свернули к торфяникам Северного Йорка. Солнце еще висело высоко, и Фиби обнаружила, что сами торфяники, которые она видела множество раз и считала до невероятия унылыми, сегодня выглядят радостными и приветливыми.

— Вам так повезло, — сказала она, — что у вас здесь дом. Наверное, в детстве тут было чудесно.

— О, я мало времени проводил здесь ребенком. Слава богу. Самое мрачное место на земле, если хотите знать мое мнение. Я и сейчас сюда не езжу, если без этого можно обойтись.

— А в доме сейчас кто живет?

— Вообще-то никто. Конечно, есть минимальная обслуга — пара кухарок и садовников. Да, еще этот старый дворецкий, который у нашего семейства уже лет пятьсот, — вот, пожалуй, и все. Поэтому там довольно пустынно. — Родди вытащил очередную сигарету и протянул Фиби, чтобы зажгла. — Ах да, кроме моего отца, разумеется.

— Я не думала, что он еще жив.

Родди улыбнулся:

— Ну, насколько об этом можно судить.

Толком не понимая, как ей реагировать, Фиби сказала:

— А вы помните портрет отца Джона Беллани? [73] Люблю эту картину — такая глубокая, подробная. Так много рассказывает о самом человеке и в то же время выписана с такой теплотой и нежностью. Вся просто светится.

— Да, я знаю эту работу. Хотя не уверен, что мог бы сейчас порекомендовать кому-то вкладывать в нее капитал. Послушайте. — Родди взглянул на Фиби как бы с юмором, но вместе с тем предостерегающе. — Надеюсь, вы не станете весь уик-энд разговаривать о живописи? Мне этого и в Лондоне хватает.

— Так о чем же нам еще говорить?

— О чем угодно.

— «Я живу и дышу искусством, — произнесла Фиби. — То, что другие считают „реальным миром“, мне всегда казалось, напротив, бледным и чахлым».

— Очень может быть. Лично мне такое отношение представляется довольно экзальтированным.

— Простите, но это ваши слова. Журнал «Обсервер», апрель 1987-го.

— А. Ну да. В моей сфере деятельности именно это и следует говорить журналистам. Воспринимать такое нужно с определенной поправкой. — Он по-прежнему затягивался сигаретой, но в голос прокрались раздраженные опасные нотки. — Знаете, что я планировал на сегодняшний вечер? Меня пригласили на ужин с маркизом — — — к нему домой в Найтсбридж. Среди гостей должны быть один из самых влиятельных театральных продюсеров Лондона, член королевской семьи и невероятно красивая американская актриса, сыгравшая главную роль в фильме, который сейчас идет по всей стране, — она специально прилетела на этот ужин из Голливуда.

— И что я должна вам на это ответить? Видимо, вам с этими людьми очень скучно, раз вы предпочитаете проводить время со мной у черта на куличках.

— Не обязательно. Я рассматриваю это как рабочий уик-энд. В конце концов, мое существование зависит от воспитания талантливой молодежи. А вас я считаю талантливой. — Комплимент, по его мнению, был тонко просчитан, и он, расхрабрившись, добавил: — Я хочу сказать, дорогая моя, что от нашей поездки я ожидаю чего-то большего, нежели нескольких часов в гостиной за обсуждением влияния Веласкеса на Фрэнсиса Бэкона. — И не успела Фиби рта раскрыть, как Родди углядел что-то на горизонте: — А вот и приехали. Дом родной.

Первое впечатление Фиби от Уиншоу-Тауэрс оставляло желать лучшего. Вознесясь на гребень огромного и по виду неприступного хребта, поместье отбрасывало глубокие черные тени на земли внизу. Садов видно не было, но разглядеть какую-то чащу уже удалось — она скрывала все подходы к дому, а у подножия холма лежал большой, невыразительный и заросший водоем. Что же до безумной толчеи готических, неоготических, недоготических и псевдоготических башенок, подаривших поместью название, то больше всего они напоминали гигантскую черную руку, кривую и корявую: пальцами она тянулась к небесам, будто тщась их разодрать, чтобы сковырнуть оттуда заходящее солнце, горевшее начищенной монетой, — казалось, еще немного, и светило уступит хватке этой лапы.

— Не очень похоже на воскресный лагерь, а? — произнес Родди.

— А других зданий здесь нет?

— Есть деревушка милях в пяти, по ту сторону холма. Вроде бы это все.

— Зачем кому-то понадобилось селиться в таком заброшенном месте?

— Бог знает. Говорят, главный корпус построили в 1625 году. Мое семейство завладело им только лет через пятьдесят. Поместье купил один из моих предков, Александр, из каких-то своих соображений, а потом начал достраивать. Потому от первоначальной кладки мало что сохранилось. Теперь вот этот якобы утиный пруд, — Родди ткнул в окно, ибо дорога шла параллельно урезу воды, — известен под именем «ледниковое озеро Кавендиш». Никакое оно, конечно, не ледниковое, потому что его выкопали. А Кавендиш Уиншоу был моим прапрадядей, он-то и приказал его вырыть и наполнить водой лет сто двадцать назад. Наверное, хотел проводить долгие счастливые часы, катаясь на лодке и вылавливая форель. И вот теперь — посмотрите только на него. Тут на берегу пять минут постоишь — и уже можно от пневмонии умереть. Я всегда подозревал, что Кавендиш — да и сам Александр, если вдуматься, — должно быть, принадлежали к… в общем, к эксцентричной ветви семейства.