Гор Видал - Вашингтон, округ Колумбия Страница 37

Они сидели молча; время словно остановилось в канун этого зимнего вечера, и им оставалось только ждать, когда президент позовет их в бой.

— Между прочим, как ваше здоровье? — По голосу Момбергер был участливый друг, но Бэрден знал, что перед ним всего-навсего небеспристрастный политический деятель.

— Как нельзя лучше. — Это была почти правда. — Собственно говоря, у меня был не удар — это была неправда, — а так называемая временная закупорка сосуда в мозгу, что-то вроде спазма. — Это было мягко сказано. — Неделю-другую были затруднения с речью, но этим всеограничилось. — Ограничилось? Он до сих пор вскакивал среди ночи с кошмарной мыслью, что в его мозгу лопнул сосуд, лишив его речи, зрения, возможности двигаться, а то и еще хуже — поселив безумие под сводом его черепа, ибо он знал теперь, что самые ужасные человеческие страдания могут быть вызваны каплей крови, просочившейся из отведенного ей русла в мозговую ткань.

Клей вихрем ворвался в приемную.

— Здравствуйте, сенатор.

Момбергер, с которым Клей обменялся горячим рукопожатием, сказал:

— Привет, конгрессмен. — Момбергер любил Клея и уже оказал ему молчаливую поддержку на дополнительных выборах.

— Не конгрессмен, а капитан армии СШАОвербэри. — Клей повернулся к Бэрдену, словно желая извиниться перед ним. — Все уже оформлено.

— Так скоро? — только и мог сказать Бэрден.

— Последние полгода я поддерживал постоянный контакт с военным министерством, так, на всякий случай. Ну вот, теперь случай налицо.

— Стало быть, вы не собираетесь баллотироваться? — вдруг оживился Момбергер.

Клей покачал головой.

— Как можно, когда война?

— Молодец. — Момбергер повернулся к Бэрдену. — Надо бы дать знать судье.

Бэрден кивнул:

— Я зайду к нему сегодня вечером.

Момбергер направился к двери.

— Расскажите мне, о чем будет говорить президент. — Он вышел. Через несколько минут, подумал Бэрден, какое бы национальное бедствие ни постигло страну, его коллега позвонит судье и предложит кого-нибудь из своих для баллотировки по Второму округу.

— Вы увидите президента?

— Да, наверное. По радио передавали, что все лидеры конгресса будут введены в курс событий сегодня вечером в Белом доме. Дай мне папку по Дальнему Востоку.

Клей выложил папку на стол.

— И еще те заметки, что я сделал после разговора с японским послом Курусу. — Бэрден в изумлении покачал головой. — Подумать только, он был здесь, разговаривал с Хэллом, а в это время Пёрл-Харбор бомбили. Фантастическое коварство!

Когда Клей разложил бумаги, Бэрден спросил:

— Что говорят в Лавровом доме?

— Что это заговор, что же еще? Блэз полагает, президент сам отдал приказ взорвать корабли.

— Очень может быть! Инид там была?

Клей нахмурился:

— Нет. Насколько мне известно, она дома.

В открытой двери кабинета показался сенатский рассыльный. Монотонной скороговоркой он произнес:

— Сенатор, лидер большинства велел передать:' завтра на двенадцать тридцать назначено совместное заседание обеих палат конгресса.

Мальчик уже вышел было из приемной, когда Бэрден окликнул его:

— Постой, сынок. — Мальчик остановился. — Это все, что сказал лидер большинства?

— Да, сэр. Одно и то же сообщение всем сенаторам. Президент выступит завтра в двенадцать тридцать на совместном заседании. — С этими словами мальчик исчез.

Бэрден нахмурился:

— Клей, справься на всякий случай у секретаря сенатора Баркли, когда и где мы заседаем сегодня.

Испытывая потребность в утешении, Бэрден позвонил в Нью-Йорк Эду Нилсону. Но Нилсон не утешил его: он был доволен, что Соединенные Штаты наконец-то определили свою позицию. С неожиданной горячностью Бэрден сказал:

— Я не хочу войны — никакой, никогда. На свете нет ничего дороже человеческой жизни.

В трубке раздался сухой смешок:

— Вы позволите вас цитировать, сенатор?

Бэрден в свою очередь тоже рассмеялся:

— Нет, не позволю. Но я говорю это вполне серьезно.

— Но ведь Гитлера надо обуздать. А как это сделать без войны?

— Не знаю. Этого еще никто не знал и не знает. — Расстроенный звуком своего голоса, в котором вдруг послышалось отчаяние, он переменил тему разговора и сообщил о том, что Клей поступил на военную службу.

— Неплохая мысль, — ответил Нилсон. — С солдатским прошлым и хорошим послужным списком он будет сильным кандидатом.

— А если погибнет?

Тут вернулся Клей, в полном неведении относительно того, что обсуждался вопрос о его смерти.

— Зачем загадывать на будущее? — Голос Нилсона звучал сухо. — Как ваше здоровье, между прочим?

Бэрден ответил так, как он обычно отвечал в таких случаях, и положил трубку. Он выжидающе глядел на Клея, и наконец тот сказал:

— Похоже, вас нет в списке приглашенных в Белый дом.

— Нет в списке? — Бэрден был изумлен. — Но ведь сенатор Остин приглашен, а я, несомненно, выше его рангом… — Он резко оборвал себя, не желая выдавать свою боль. — Что ж, надо полагать, это месть Франклина.

Клей кивнул.

— Сенатор Баркли очень извинялся. Вы поймете, что это от него не зависело, сказал он.

Бэрден простился с Клеем и вышел из здания сената. В холодных сумерках ему привиделся безвестный старый сенатор. Он медленно брел к вокзалу, в гостиницу, где он жил, вне сомнения, в маленьких комнатенках, битком набитых кипами пожелтевших «Ведомостей конгресса», альбомами газетных вырезок, пахнущими старым клеем, и фотографиями с автографами забытых знаменитостей. Подавленный этим видением, Бэрден кивнул Генри, и тот с шиком распахнул перед ним дверцу машины.

— В Белый дом, сенатор?

— Нет, домой.

Садясь в машину. Бэрден вдруг понял, что именно его расстроило — не столько оскорбление со стороны президента, сколько то, что он этого не предвидел. Человек, у которого до такой степени ослабло чутье, недолго продержится на политической сцене. «Неужели я начинаю сдавать?» — спрашивал он себя и ни в одном уголке сознания не находил достаточно убедительного отрицательного ответа.

Если Инид и была удивлена, то ничем не выдала своего удивления. Она сидела одна в гостиной в старом шелковом кимоно и красила ногти каким-то составом, который пахнул клеем от детской модели самолета и был похож на кровь.

— Добро пожаловать. — Она нахмурилась — не на него, а на ногти.

— Ты, конечно, слышала новость?

— Новость? — Она взглянула на него непонимающим взглядом.

— Ну, про Пёрл-Харбор.

— А, вот ты о чем. Да. Это ужасно. Если ты пришел повидаться с дочкой, то ничего не выйдет. Она отправилась в кровать без ужина. Детям необходима дисциплина. — Она говорила вызывающе, словно ждала нападок с его стороны.

— Я пришел повидаться с тобой.

— А, очень приятно, как папа? — Злость необычайно оживляла ее лицо.

— У него все отлично. Я поступил на военную службу.

— Тебе очень пойдет белый костюм, с такой штукой вокруг шеи, ну, тот, вроде женского спортивного.

— Это флотская форма. — Клей и сам не знал, чего он от нее хотел. Заверения в любви, которое можно было бы холодно отвергнуть или горячо принять? Сейчас он был способен и на то, и на другое.

— Во всяком случае, скучно тебе не будет. Мужчинам никогда не бывает скучно. Нравится тебе этот красный цвет? — Она показала ему свои коготки.

— Уж больно кроваво.

— Как раз под мое настроение. Сегодня я иду к Гарольду Гриффитсу. А ты? Ах да, конечно, ты не идешь, ведь он никогда не приглашает нас вместе. Он только что звонил, сказал, что хочет стать военным корреспондентом, если папа позволит. Представляешь Гарольда на фронте? Глупее быть не может! — Она отхлебнула виски из стакана, в котором осталась уже только половина, и тут Клей сообразил, что она пьяна.

— Пьешь в одиночестве? — машинально дополнил он свое открытие.

— А себя ты считаешь пустым местом? Вот и выходит, что не в одиночестве, по крайней мере формально. — Она допила виски. — Налей еще, — попросила она и указала на бутылку, стоявшую на кофейном столике. — Эта штука еще не просохла. — Он наливал рюмку, а она помахивала в воздухе руками, чтобы лак быстрей высох. — Слушай, — сказала она и взяла рюмку. — Я не хочу развода. А ты?

— И я не хочу, да и никогда не хотел. — Ему нельзя было ответить иначе, и все же, в некотором смысле, он говорил правду.

— Так зачем же ты ушел от меня?

— А как я мог остаться? Да ты и сама этого хотела.

— Я этого не хотела! Зачем ты говоришь такие вещи? — Она смотрела на него с укоризной. — Ты ушел назло мне. Это тебя отец настроил, и не говори, пожалуйста, что он тебя не настраивал. Он хочет отомстить мне за то, что я вышла за тебя замуж, он хитрый, как не знаю кто, никогда не забывай этого и, пожалуйста, не воображай, что тыможешь справиться с ним, как с этим своим сенатором. Ты можешь справиться с кем угодно, только не с отцом. Это он вертит тобой, чтобы насолить мне. Почему бы тебе не пойти со мной к Гарольду? У него будет весело.