Алексей Слаповский - Заколдованный участок Страница 4

Шура возмутилась:

– Ну знаешь, или уж гордость, или счастье! Я вот тоже гордая слишком, поэтому и одинокая! Нет, но тебе-то кто больше нравится?

Клавдия-Анжела вздохнула:

– В этом и вопрос. Володя, в общем-то, чуть побольше... Нет, Мурзин тоже мужик неплохой, хоть и с загибами... Да уж... Вчера на сеансе сижу, а сама загадываю: пусть я сейчас засну, а проснусь, и мне ясно наконец станет, с кем мне быть.

– И что получилось? – с огромным интересом спросила Шура.

– А то и получилось. Очнулась, и будто мне кто сказал: не дури, ни с тем ни с другим ничего не будет. Уезжай. И я поняла: пора. Всё просто, Шура: если за Мурзина выйду – он мне жизнь испортит, если за Володьку – я ему жизнь испорчу.

– Надо же... Зря я себе тоже чего-нибудь на жизнь не загадала. А то просто как в тумане живу, ничего про себя не соображаю. Дура, загадала на мелочь: хотела, чтобы родимое пятно пропало. Пятно у меня есть на одном месте. Несимпатичное.

– Пропало?

– Ну да! Мне кажется, даже больше стало. Главное, что его в любом случае очень вряд ли кто увидит. Зачем я на что-то серьезное не загадала, дура? Короче, подруга, вот тебе и мораль: перед тем как чего хотеть, подумай, этого ли ты хочешь! Выпьем! Не за исполнение желаний, а за то, чтобы понять, чего мы желаем на самом деле!

Они не успели выпить – вошел Прохоров.

Галантно улыбнулся: городская жизнь его обучила, что с любой женщиной надо на всякий случай быть вежливым, ибо неизвестно, кто она и чего от нее ждать. В деревне же совсем другой расклад: все на виду, обо всех всё знаешь, церемониться не приходится. Но и тут обаяние применить не мешает.

– Здравствуйте, женщины! – воскликнул он. – За что пьем?

– За вас! – мгновенно откликнулась Шура. – Что, не живется в городе, Вячеслав Иванович?

– Почему? Вполне живется.

– Ох, про вас такие глупости рассказывают, будто позапрошлый год, когда я к сестре уезжала, вас чуть в тюрьму не посадили!

Настроение Прохорова испортилось. Что ни говори, только в городе женщины бывают женщинами, а тут – одни бабы. Да еще ехидные.

– Как видишь, не посадили, – сказал он. – А даже наоборот, помощником депутата сделали. Хотя, конечно, обидели на всю жизнь, поэтому я и уехал. Вы Нестерова не видели? Экстрасенса?

– Видели, – сказала Шура.

– Когда?

– Вчера!

Женщины рассмеялись, Прохоров ушел, досадуя, что потерял время.

Нестеров будто растворился.

Нестеров будто растворился в своем состоянии, а состояние было по-прежнему нехорошим. С большим трудом он вынырнул из него, сконцентрировался на задаче, поднял руки над Львом Ильичем и начал произносить формулы, которые когда-то вычитал в книге по практической психологии и посчитал неплохими для использования. Они были похожи на стихотворные считалки, а всё, что с ритмом и рифмой, как известно, доходит до сознания быстрее.

– Десять. Свои силы умеем взвесить. Девять. Знаем, что будем делать. Восемь. Гордо голову носим. Семь. Усталость ушла совсем. Шесть. В теле желанье движенья есть.

Юлюкин и Андрей Ильич с любопытством слушали и наблюдали. Но пока не видели в теле Льва Ильича желанья осмысленного движенья – и даже намека на это желанье. Он лишь слегка покачивал головой, как фарфоровая кукла.

– Пять. Хорошее настроение опять, – продолжал Нестеров. – Четыре. Радует всё, что в мире. Три. Бодрость и здоровье внутри. Два. Свежая, ясная голова. Один! Я себе господин! – возвысил голос Нестеров. – Смелее! Делаем глубокий вдох, чуть потягиваемся, открываем глаза!

Увы, Лев Ильич не сделал глубокого вздоха, не потянулся, а насчет глаз Нестеров сказал ошибочно: они у Льва Ильича и так были открыты.

В это время раздался стук в дверь.

– Попросите не мешать! – резко сказал Нестеров. Андрей Ильич посмотрел на Юлюкина, тот понял, пошел к двери. Приоткрыв, увидел Прохорова.

– Нестерова нет здесь? – спросил тот.

– Какого Нестерова? А... Нет, нету.

Юлюкин захлопнул дверь, а Прохоров крикнул:

– А чего это ты закрылся?

– Учет у меня! – ответил Юлюкин. – Перепись материальных ценностей!

Прохоров, пожав плечами, ушел. А Юлюкин, возвращаясь, чуть не вскрикнул, наткнувшись на неизвестного человека.

– Кто это?

– Я, собственно...

Юлюкин вспомнил. Это был Шестернев, заведующий клубом, но фактически сторож, так как клуб давно бездействовал.

– Чего ты бродишь тут? – рассердился Юлюкин. – Иди домой.

– Я вообще-то при клубе... Комната у меня... А что тут происходит?

– Не твое дело. Иди в свою комнату и сторожи там. Изнутри. И никому ни слова.

– А о чем?

– Ни о чем!

Вернувшись к Нестерову и Андрею Ильичу, Юлюкин сказал, что был Прохоров.

– Вы ему ничего не говорите, – предупредил он Нестерова. – И вообще – никому. А то такие слухи по селу пойдут!

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Андрей Ильич, с тоской глядя на непроницаемое лицо брата. Нестеров объяснил:

– Человек в такое состояние входит внезапно и выходит из него тоже внезапно. Бывает, на что-то откликается. На что-то хорошее. Или, наоборот, плохое.

Андрей Ильич, тут же уловив мысль, спросил:

– Лёва, груздей маринованных хочешь? А водочки холодной? А в Сочи поехать?

Лев Ильич на эти соблазны не откликнулся.

– Ну-ка, отойдите-ка, – сказал Андрей Ильич Юлюкину и Нестерову.

Те отошли, а Андрей Ильич, склонившись к уху брата, горячо прошептал:

– Лёва, Настю из Полынска помнишь? Блондинку шестьдесят девяносто на шестьдесят? То есть наоборот. Помнишь?

Реакции не было. Андрей Ильич решил перейти от пряника к другому орудию воздействия.

– А ревизию прошлого года помнишь? Чуть дело на тебя не завели, помнишь?.. Лёва, а помнишь, как мы в детстве за грушами полезли и вдруг – сторож идет! – выкрикнул Андрей Ильич.

Лев Ильич издал короткий беспокойный звук – и опять замер.

– Не получается, – сказал Андрей Ильич Нестерову. – Давайте опять вы.

– Мне надо немного отдохнуть. Выпить кофе хотя бы. Давайте через час-другой я приду и попробуем повторить.

– А если не придете? – не постеснялся спросить Юлюкин.

Нестерова это возмутило:

– Послушайте!.. Я, в конце концов, не гастролер, не шарлатан и не... Пока я не приведу его в нормальное состояние, я не уеду! Но я должен сам прийти в нормальное состояние!

– Хорошо, хорошо, идите, но через час ждем, – сказал Андрей Ильич.

Юлюкин, выпустив Нестерова, вернулся к Андрею Ильичу, который, сидя на корточках перед братом, заглядывал ему снизу в глаза и причитал:

– Лёва, Лёва, что же с тобой, а? Ты хоть меня слышишь? А?

Лев Ильич кивнул.

– Или не слышишь?

Лев Ильич кивнул.

– Может, из города врача позвать? – предложил Юлюкин.

– Ни в коем случае! Это же позор на весь район! На всю область! Засмеют! А он мне брат, между прочим!.. Вот что... Получится у экстрасенса или нет, а ты сходи за старухой Акупацией. Может, она что сделает?

– У меня ревматизм в два приема вылечила, – вспомнил Юлюкин.

Он с огромной осторожностью выскользнул из клуба и огородами пошел к старухе Акупации, которая получила прозвище за то, что в самом деле была в войну на оккупированных землях и часто рассказывала об этом, но славилась совсем другим: умением лечить травами, заговорами и разными настойками. Но хоть она и вылечила у него ревматизм, однако в таком сложном деле Юлюкин на нее не очень надеялся. И все-таки пошел. Потому что есть такие моменты: знаешь, что толку не будет, а всё равно делаешь.

Есть такие моменты: знаешь, что толку не будет, а всё равно делаешь. Казалось бы, сколько раз Клавдия-Анжела отшивала Володьку, пора бы ему догадаться, что его дело не выгорит, и он даже догадывается, но в себе не властен.

Он ждал Клавдию-Анжелу у дома.

– Правда, что ли, уезжать собралась? – спросил он, неизвестно откуда узнав это.

– Собралась, – коротко ответила Клавдия-Анжела, ничуть не удивившись его осведомленности.

– А с чего это ты? Может, тебе экстрасенс как-то на психику подействовал?

– Давно у меня уже нет никакой психики, Володя. Одна тоска.

– Всё равно зря спешишь. Будто у тебя тут совсем никаких вариантов нету?

Клавдия-Анжела собиралась уже войти в дом, но вдруг обернулась, поставила сумки с продуктами и вскрикнула:

– Господи, три года одно и то же! Хочешь, прямо скажу?

– Хочу, – насупился Володька, боясь предстоящих слов, но соблюдая мужество.

– Я, Володь, понимаешь ли, женщина... – призналась Клавдия-Анжела. Володька тут же откликнулся – причем без всякого юмора:

– Заметно вообще-то.

– Спасибо. Но время идет. Мне семьи хочется. А ты, Володь, все-таки слишком молодой. Представь, через десять лет ты еще совсем огурчик, а я кто буду? У меня дочь почти взрослая!

Володьке проблема возраста Анжелы казалась пустячной по сравнению с ее красотой:

– Ерунда это всё... Десять лет... Всё равно ты мне нравишься.

– Нет, Володя, кончили тему! – решительно сказала Клавдия-Анжела, поднимая сумки. – Уеду. И не стой над душой, мне собираться надо!