Шмуэль Агнон - Рассказы Страница 4

И повел речь тот старец и сказал: да будет тебе ведомо, сыне, – и вытащил табакерку из-за пазухи, постучал по крышке и открыл ее, и засунул туда двуперстие, и захватил полную щепоть табаку, и понюхал, и разгладил усы, и засунул себе всю пятерню в бороду и стал разглаживать ее сверху донизу, пока не легла ровными прядками, а затем схватил себя за бороду левой рукой и воскликнул: чего мне тебе рассказывать, можешь и сам прочесть по книге! Окликнул он служку и сказал ему: беги ко мне домой, там под часами увидишь эдакую подставку, а на ней – стеклянный колпак, а под колпаком – ключик. Возьми ключик, отдай его моей жене и скажи ей от моего имени: иди, мол, в мою спальню и подыми верхнюю перину на моей кровати, а затем нижнюю перину, что под верхней периной, открой ключиком ларец, что покоится там у меня в изголовье, и вынь оттуда толстенную книгу – это и есть тот список. Только, не дай Бог, не касайся узелка, в котором увязан прах земли Израиля, а то рассыплется, а я уже старик, одной ногой в могиле, и придется мне ложиться в прах чужбины, не прикрытый прахом земли Израиля. Итак, вынь этот список и принеси его сюда в дом молитвы, чтоб прочел путник все, что записано в списке, ибо не сравниться слуху со зрением.

И сказал я: о поспешники, сыны торопливцев, кажется, что раньше, чем доведется мне услышать этот рассказ, услышу трубный звук пришествия Мессии. Вздохнул старец и сказал: дай-то Бог. Сказал я ему: "Надежда сердце томит" (Притчи 13:12), от нетерпения у меня уже чуть дух не вышел – расскажите, а нет, так я побежал. Все перепугались, перепугался и он и повел рассказ.

Знай, что испокон веков был сей град велик во Израиле и славился учением Божьего Завета и мудростью, и исполнялось в нем сказанное: "И все сыны твои ведают Господа". Даже младенец, что курицы в глаза не видал и слова «Пасха» выговорить не умел, уже знал, какое яйцо можно подавать к пасхальному столу. И если спросишь лотошника на базаре, сколько, мол, ходу до такого-то места, то тот ответит: успеешь по пути перечесть раздел о первосвященниках в трактате «Праздники», или: хватит на раздел о рабби Ханине, – в соответствии с расстоянием. И даже голодранцы, у которых и рубашки на плечах не было, и те умели разбирать по косточкам, то бишь по досточкам, «Бочку» рабби Иоханана, ибо говорит р. Иоханан в трактате "Срединные врата": "Кто докажет мне, что раздел о бочке в Мишне написан одним мудрецом, а не двумя спорщиками – понесу за ним его одеяния в баню", только из почтения к р. Иоханану упрятали их доказательства.[50] И от такого непрестанного учения все дни были у них как праздник. Сегодня один завершит главу из Талмуда, завтра другой – все шесть книг Мишны, и затевают они пир во славу завершенного учения.[51] И даже в девять дней покаяния перед Девятым ава – днем разрушения Храма и падения Иерусалима, когда следует поститься, – не скрадывали они мясницкого резака,[52] и дух мясной шел от конца и до края города, так что кручины по Иерусалиму неприметно было. А о чем кручинились в самый день Девятого ава – в день, когда дважды разрушался Святой Город? Кручинились о том, что из-за печали отвлеклись от учения. И большой мидраш был у них, и ученые мужи сидят там с Талмудами в руках. И в городе и голоса человеческого не услышишь из-за гласа Торы. Отмолились вечернюю – собираются все мужи города и учат Писание – каждый со свечой в руке (чтоб, не дай Бог, не задремать), так что свет их свечей затмевает свет месяца. А затем гордились они своим городом и говорили: сей град совершенство красоты, нет ему равного на свете. Случай был с одним из наших горожан, что судился с евреем из другого местечка. Возвел он очи горе и сказал: Господи Боже, ведомо Тебе, что я из города N,[53] так что реши в мою пользу. И еще был случай с одним из наших горожан, что приключилось ему быть в другом городе в ночь освящения молодого месяца,[54] отвел он взор в сторону, скривил нос и сказал: тоже мне луна, хотите увидать луну поезжайте в наш город. И так шло несколько лет. Деньга водилась, и дома полны Торы, но копилка рабби Меира-Чудотворца с подаяниями на бедняков Земли Израиля пуста и паутиной заросла с червонец толщиной. И Дух Божий[55] машет одним крылом и волочит другое крыло и рыдает, и слезы падают на щелки копилок, и те покрываются ржой. И был случай со сборщиком пожертвований для Земли Израиля, послали сбирать деньги из копилок и без топора открыть их не могли, а когда открыли то ни гроша там не нашли. И не то чтобы, не дай Бог, чуждались эти сердобольные богоугодных дел, но говорили: наша страна – Земля Израиля, и наш город и есть Иерусалим, и чем разбазаривать добро на скудоумцев Святой Земли, откуда до нас ни одной важной книги еще не пришло, отстроим-ка мы лучше себе большой мидраш и украсим его чудными книгами. Сразу выбрали отборное место и приволокли больших камней с горы, и замесили известку на желтке, чтоб навеки стоял дом, и рабочие утренничают и вечеряют на работе, соберутся передохнуть – пихают их старцы града чубуками трубок и приговаривают: ах вы, мужичье. Тора мыкается[56] без крыши над головой, а вы тут себе в разгул бражный пускаетесь. И принесли столы железной прочности, чтоб выдержали все те томы, что кладут на них во время учения, и не подломились. И освятили новый мидраш, и прочли проповедь в честь пристанища Торы. А что проповедовали? Не сказали бы мудрецы наши блаженной памяти: «Кто не видал высившегося Храма, тот не видал сроду подлинного великолепия», сказали бы мы: наш великолепен; не славился бы Храм мрамором и лазурью, и алебастром «лепее вся» – сказали бы мы, что книги в чудных переплетах оленьей кожи… и молчали.

А как вознесся Дом учения во всей своей красе, закатился в город один посланец из Земли Израиля, что ездит из города в город, проповедует и на нужды бедняков в Святой Земле деньги собирает. Затащил он свои пожитки в мидраш, покрутился туда-сюда, но так как все утруждены наукой были, то никто ему руки не подал, и "добро пожаловать" не сказал, и не спросили его, откуда он и куда, и есть ли ему где остановиться, и у какого богача он на постое, и стол пред ним не накрыли, и стакан чаю не поднесли. Вынул вестник из котомки две-три маслинки и ломтик хлеба с маслинку, мало ел, много вздыхал, отпил воды из ведра, взял посох и пошел к раввину за разрешением сказать проповедь в мидраше в субботний вечер. Ответил ему раввин: град сей до краев полон Торы, и все сыны его ведают Господа, зайдет проповедник в город – мигом задавят его своим знанием Священного Писания и рта открыть не дадут, пока не сойдет он с амвона с обидой в сердце и со стыдом на лице. Но не обратил вестник внимания на слова раввина и ответил ему словами Писания: "Ради Сиона не умолкну и ради Иерусалима не успокоюсь" (Исайя 62:1), вернулся в мидраш, написал там афишки такие: "Мудрый муж пришел к вам из Святого Града Иерусалима, сахарно проповедует, и сладко послушать его и т. д.", а затем пошел на рынок и завернул к пекарю, купил у него полную миску забродившего теста, покрутился по городу и расклеил тестом афишки. Пришла суббота, пришел весь город его послушать. Взошел он на амвон, закутался в молитвенное покрывало и стал у ковчега со святыми свитками и повел проповедь во славу Земли Израиля и о чудных свойствах ее и о прелести Иерусалима, да отстроится он и возведется. Так плел он кружева изящных рассуждении о благе жизни в Святой Земле, и не громыхая, а кротко и покойно, и всеми пряностями Торы речь свою сдобрил, как учит нас Писание: когда послал Иаков Иегуду и его братьев в Египет пред лик грозного министра фараонова, сказал он им: "Возьмите с собой плодов земли сей и отнесите в дар тому человеку несколько бальзама и несколько меду, стираксы и ладану, фисташков и миндальных орехов" (Бытие 43:11). Намекает этим Тора, что коль соберется человек говорить о Земле Израиля, не начинал чтоб сразу высокими словесами, а чтоб шел постепенно, со ступеньки на ступеньку, пока не доберется до главного, как и праотец Иаков, мир праху его, что сказал потом: "Возьмите вдвойне серебра в руки ваши" (Бытие 43:12).

Проповедует он и слышит голос из толпы. Повернул посланец лицо на голос и слышит, подлавливают его суемудрым вопросом: так, мол, и так. Ответил: так, мол, и так. Поднялся суемудр и возразил: не так, мол, а этак. Привел ему посланец доказательство из Талмуда: так и так. Ответили ему: ты и на игольное ушко не углубился в смысл этого, а по сути – так, мол, и этак. И противоречили его доводам, и опровергли его выводы, пока не потемнело его лицо, как дно сковороды. И так задавили его в споре знанием Закона и словесными уловками, и какое бы он объяснение ни дал – десятью подковырками подловят, ответил на десять подковырок – сразу найдут новые зацепки. Запутали его мысль, и доводы его иссякли. Но сам воздух Земли Израиля прибавляет человеку ума. Что же он сделал? Оставил Писание, перешел к Сказаниям. Но и здесь не оставили ему места укрыться. Увидел он, что одолели его суемудры, смолк, приложился устами к завесе ковчега, уткнулся в щит Давидов, вышитый на завесе, пока не заблестело на ней золотое шитье от слез, снял с себя покрывало и сошел с амвона в стыде лица. И даже положенной после проповеди молитвы тут не сказали, а прямо вознесли пополуденную молитву. Ушел посланец в дальний угол и стал за печкой, заливаясь слезами. А покуда стоял он так, собрались мальцы, которым лет мало, а ума и того меньше, и стали приставать к нему, как мальцы к пророку Елисею. И не только они, но и всякая шушера, дрань перекатная, что с самого начала завидовала посланцу, принялась его допекать, мол, поглядите на этого, обнаглел и взялся нашим великанам духа проповеди читать. Не то место и не тот город ты выбрал, друг любезный. А сейчас валяй, поведай сластенам Земли Израильской, что и в рассеянии де мед с молоком течет. Слушал посланец хулу и не отвечал – только слезы глотал. Потрепал его служка по плечу и сказал: по обычаю Земли Израиля, говорят, учением Торы от обязанности есть три раза в субботу[57] не отделаешься, иди, покушай со мной. Побрел посланец за служкой и поел хлеба со слезой. Чудо великое приключилось там – свечерел день и не увидел обиды людской.