Ноэми Норд - Бедные звери шизария Страница 4

Ни в какую психушку меня забрать не могли, не имели права, закон не позволял… Но все — таки ни с того ни с сего схватили, привязали, закалывают. А на дворе не психушечный застой — а разгар политических реформ, гласности и свобод…

(Увы, это был уже конец реформ, но тогда об этом никто не догадывался)

Менты и гебисты…Сволочи и сволочи… Два лица на одной игральной карте…

Один знакомый мне как-то сказал: "После оборонки тебя никогда не выпустят за границу. Неважно, что подписка всего на пять лет — до конца жизни запрет. А будешь права качать — упрячут в дурдом. Вот увидишь!"

И увидела… Встала в конец длинной очереди возле американского посольства. Анкет не хватило, но тут появился предприимчивый молодой человек, и всего за сто рублей всучил мне анкету. Я получила шанс навсегда избавиться от таких понятий, как КГБ, прокуратура, ГОВД, я могла бы уехать навсегда от непонятных угроз, намеков, провокаций, запретов на публикации, ползущую по следам клевету…

Но через четыре дня меня вдруг привязали к забрызганной кровью кровати в тульской областной психушке.

— 6 —

Как эта женщина кричит! Голосит всю ночь напролет:

— Не могу засну-у-уть!!! Сестра!!! Аминазину-у-у!!!

Только бы дотянуть до завтра. Завтра придет врач, и меня отпустят…

— Аминазину-у-у!!! Первый!!! Второй!!!Третий!!!

Что ж ей не поставят укол, если так просит?

— Пятый!!! Шестой!!!…Стройся!!!

… И всю ночь напролет — ослепительные больничные лампы впиваются в лицо, режут глаза, проникают в полусонное сознание, пытаются высветить тайные и преступные сны…

— Я против приема ее в Союз писателей. Она написала политическую повесть! Я бы даже сказал — памфлет. Но нужны ли нам памфлетисты? — высказал свое мнение член компартии, литературный стукач, графоман, коммуняка, подонок, каких мало. Партийный писательский фланг вдохновился:

— Раньше за такую повесть сразу бы расстреляли!

— Я ее книг не читал. И читать не собираюсь. Но я категорически "против". Она не достойна быть членом нашего Союза Писателей! — добавил субчик, щедро обласканный на тот момент комсомолом и обкомом.

— Вот вы, товарищи из обкома, сначала ее запрещали. А теперь мы и сами ее не примем. Лично я буду голосовать "против"!

— Да-да! Она нигде не работает!

— Кстати, почему вы нигде не работаете?

— А на какие средства живете?

— У меня все про нее спрашивают. Мне стыдно быть с ней в одном Союзе Писателей! Я — "против"!

— Итак, девятнадцать "против". И только пять человек "за"…

— Ой! Ой!!! Мой муж приедет! Развяжите! Развяжите!!! Первый!!! Второй!!!Третий!!!

— Товарыш началнык! У нее в сумкэ дневнык! Там все про Карабах написано!

— Слушай, ты простытутка! Ты всэх помныш с кэм спала?! Сколко тэбэ платылы?! Гдэ дэнгы прячэш?

— Днэвнык забэрытэ!…

— Нэт, я ее нэ был! Это она мэна ызбыла! Так точно!

— О-ой! О-ой! Умираю! Развяжите меня-я! Аминазину-у! Первый! Второй! Третий! Стройся!

— Она меня укусила! Ворвалась в квартиру с ножом! Избила мужа и зятя! Ножом! Ножом! Ножом! Ножом!

— Товарищи! Это воровка! Она украла из магазина гири!

— Весь город ее знает! Она против милиции стихи писала! Заберите ее!

— 7 —

— Подъем! Наблюдательная! Всем на анализы! Кал — в пробирку! Мочу — в банку!

— Вставай, иди, помочись! — кто — то растолкал меня, — Не хочешь? Катетером возьмем! Хуже будет!

— Теть Галь! Теть Галь! А зачем она мою банку взяла?

— Да иди ж ты, горе, возьми другую, не видишь — новенькая — не знает…

— Клизму кому? Клиз — моч- ку — у?

— У — коль — чи — ки — и!

— Это мои панталоны! Снимай!

— Чего захотела! У тебя же грязные были!

— Мои! Я помню — там дырка была! Снимай! Я врачу расскажу! Теть Галь! Капитанша мои панталоны взяла!

— Да, на! На!!! Возьми! Подавись, неряха! Скажи спасибо, что постирала их, грязнуля!

— Руку дай! — кто — то сквозь шум прикоснулся к моему каменному плечу, — Кровь надо взять из вены, — возле меня присела молоденькая медсестра с пробирками, — Дай другую руку! Здесь вены плохие!.. Не бежит кровь! Теть Галь! Принеси другую иглу! Кровь у нее почему-то не бежит! Не хватило на четвертую пробирку!. Она мяла и массировала мою руку, пытаясь выдавить вязкие капли, но игла давилась сгустками, словно засорилась…

— Теть Галь, кровь не идет! Давление, что ли упало? Не могу кровь взять!

— Да ты добавь кровь-то из других пробирок, поровну раздели — и хватит!

Медсестра медленно разлила кровь, проверила на свет, вынула иглу из вены, ушла, пару раз пристально оглянувшись…

— У — коль — чи — ки!

Возле меня замер шприц. Палачи совещались:

— Эту можно развязать… Не шевельнется…

Не шевельнусь? Я? Они отвязали ремни, отступили на шаг и наблюдали — что будет:

— А может, не надо больше уколов?

— Врач назначил!

— Но…

Несмотря ни на что, я свободна. Без ремней. Это плюс. Пусть палачи думают, что не шевельнусь. Мозги на месте. Мыслю — значит существую. Кома сковала только тело. Я слышу, думаю, все помню. И знаю, что нужно сделать, я помню, где дверь, где выход, и где мой дом…

— Завтракать! Кашу разбирать!

— Фенька! Куда же ты ложку спрятала? А ну, доставай! Ой, глядите! Четыре ложки украла! Под подушку спрятала! А еще в Бога верит! А еще молится!

— Господи — господи — господи…

— Ой, девочки, что я видела! Белый порошок в уколы добавляют! Что с нами будет! Что с нами делают!

— Бунт! Бунт! Бунт!

— Укольчики! Укольчики! Укольчики!

Снова всех привязали…

Только я без ремней. Но я поняла, что проиграла. Бесполезно притворяться, все равно уже не встать, никогда не выйти из кошмара.

Я превратилась

в мелкую отвратительную медузу,

лишенную спасительного моря.

Тысячи атмосфер

придавили к проклятой кровати,

к раскаленному песку,

к чужим пятнам крови,

к следам босых ног,

смешали с грязью,

с бешеным криком буйной Капитанши.

"Первый! Второй! Третий!

Мой муж вернется, он разберется…

Дайте аминазинуууу!"…

Чужой несломанный голос переламывал тишину. Сильный волевой крик будил умирающий разум, и как маяк задавал направление, в какой стороне просвет. Буйная Капитанша напоминала каждой раздавленной клетке мозга о праве кричать, требовать свободы, выть диким зверем, не сдаваться:

— Развяжите меня-я-я!!!

— 8 —

… "Полет над гнездом кукушки"… Был такой фильм…

Крупным планом лицо идиота…Человек под током…Амперметры, подключенные к мозгу… Дикие судороги…Убиение интеллекта…

Электросудорожная терапия. Превращение человека в ничто. В пустую оболочку, целлофан для мяса и костей… Зато, по мнению психпалачей, "помогает" при депрессиях….

Нет и нет! Не помогает — выжигает клетки разума, которые любят, ненавидят, волнуются, ждут, помнят о первом слове, первом шаге… Идиоты, которые разучились держать ложку в руках и до недр желудка разевают беззубые рты при виде каши, — вот они, здесь, рядом, на соседних кроватях…

Подбор оптимальных доз начинают с самых слабых разрядов. До того, как определят дозу, вызывающую припадок, больной испытывает невообразимое мучение. Электрический ток, пронзая мозг, возбуждает одновременно все эпицентры человеческих страданий. Вслед за этим следуют конвульсии, близкие агонии, эпилептические судороги, полное выжигание интеллекта.

Наиболее частые осложнения: вывихи нижней челюсти, плеча, переломы тел грудных и поясничных позвонков, бедра, осложнения со стороны дыхательной системы, пневмония, абсцесс легких, расстройство сознания и памяти, маниакальное состояние. После лечения наблюдается торидность (тугоподвижное мышление).

В 50-60-х годах применение электросудорожной терапии в клиниках страны резко ограничилось. Но в 70-х снова началось широкое применение преступного негуманного метода…

— 9 —

— Долой КГБ!

— Долой партократов!

— Долой ГКЧП! Долой Руцкого! Долой Хасбулатова!

— Свобода! Россия! Перевыборы! — скандирует площадь у Белого дома, и сразу уходят в небытие неразрешимые проблемы, тупые рявкающие рыла ментов, неприступные кабинеты прокуратур, бегающие глаза полураздавленных партгадин.

Все думали, что КГБ в жопе навсегда. Каждый был уверен, что красные флаги сожжены бесповоротно. Как легко и привольно дышалось на многомиллионных митингах. Страна сбросила цепи.

Тут же на площади, в стороне от бурлящей толпы, стоит невысокий мужичок с плакатом на шее. От холода он часто шмыгает носом, его скукоженное лицо выглядит по- детски обиженным. А на его плакате выстроились неровные строчки: