Эдуард Лимонов - Палач Страница 40

— Я хотела подарить тебе автомобиль, — радостно заговорила Габриэл, заглядывая в глаза своего польского любовника, — но ты всегда отказываешься научиться водить машину. Тогда бы мне пришлось подарить тебе и Карлоса, а мне он нужен самой… — Габрнэл засмеялась игриво и опять заглянула в глаза Оскару. — Ты рад?

Был ли он рад? Конечно он был рад. В былые времена Оскару едва удавалось зарабатывать тысяч восемь-десять в год. А тут Габриэл единым взмахом пера подарила ему пятьдесят тысяч долларов. Для вдовы Крониадис эта сумма была равнозначна ценности, скажем, пяти долларов для Оскара. И однако, уже отлично зная богатых людей и их нравы, Оскар понимал, что он получил очень щедрый подарок. Очень, очень щедрый подарок. Те, у кого есть деньги, еще неохотнее расстаются со своими деньгами, чем те, у кого их нет. Кроме всего прочего, вложением пятидесяти тысяч долларов в карман Оскара Габриэл подтвердила, что услуги его ценятся, что он в фаворе, посему психологически Оскар почувствовал себя вдруг необыкновенно уверенным и даже высокомерно самоуверенным.

— Габи, ты прелесть, но, право же, я не заслуживаю тебя! — Оскар как можно нежнее поцеловал подругу-миллиардершу в углы рта. — Ты слишком много на меня тратишь…

— О, пустяки, Оскар, — смутилась не привыкшая смущаться Габриэл Крониадис. — За тебя! — подняла она бокал с шампанским.

— За нас! — театральным любовником воскликнул Оскар и пригубил свой бокал. Шампанское все еще было шампанским — великолепным соком солнца, рожденным на великолепной французской земле…

— А после полуночи, — зашептала вдруг Габриэл, наклонясь к уху Оскара, — будет еще сюрприз для тебя. Такого сюрприза ты не ожидаешь. — Габриэл мелко захихикала и, вернувшись к своему бокалу, отпила большой глоток… — Ты с ума сойдешь от удовольствия…

«Тихий час» вынужденно пришлось сократить до получаса, ибо в семь тридцать прибыл первый гость, Яцек Гутор. Именно за такие вот штучки Оскар и не любил общаться с соотечественниками.

В, без сомнения, лучшем и единственном костюме своем — серо-розово-синем — носатый Яцек стоял у элевейтора, сжимая в одной руке ничем не прикрытую нагую бутылку зубровки, а в другой — три красные розы, окруженные лохмотьями зеленой бумаги. Очевидно, ему пришлось пропутешествовать с розами издалека. Видавшая виды кожанка Яцека уже находилась в руках снисходительно улыбающегося Жозефа.

Оскар сразу пожалел, что пригласил мертвеца из прошлого на свой праздник настоящего. Однако ему ничего другого не оставалось сделать, как подойти к соотечественнику. Последовавшей за ним Габриэл он буркнул растерянно: «Яцек — чистейшей души человек, и я ему многим обязан».

— Поздравляю! — Яцек, обняв Оскара, долго тряс его, не выпуская из рук водку и розы. — Будь здоров и будь счастлив! — Только отпустив Оскара, Яцек сунул Оскару бутылку и цветы. — Слава богу, у тебя уже дом полон народу. Я думал, я буду первым.

— Это слуги, — сказал ему Оскар по-польски. — Ты и есть первый. Но неважно — проходи! Гости сейчас начнут собираться…

— Слуги? — Яцек остолбенело поглядел вокруг. — Твои слуги? — Он, как показалось Оскару, с ужасом посмотрел на бывшего приятеля.

— Потом объясню, — отмахнулся Оскар. — Я хочу тебя представить моей… — Он запнулся, раздумывая, как ему назвать Габриэл, и остановился на «любовнице».

— Габриэл Крониадис, — подала Яцеку руку улыбающаяся миллиардерша. Судя по ее улыбке — а Оскар знал все оттенки улыбок и все улыбки Габриэл, — она находила происходящее забавным. Оскар чуть успокоился.

— Яцек Гутор, — взял руку Габриэл Яцек. И вдруг («О господи! — подумал Оскар, — оне, оказывается, джентльмены!»), с проворством наклонившись, поцеловал руку миллиардерши.

— Хотите бокал шампанского? — предложила Габриэл и, не дожидаясь ответа, позвала: — Жозеф! — Судя по ее поведению, провинциальный гном в клетчатом костюме ее не раздражал и, может быть, далее понравился. Может быть, он имел в своем облике нечто общее с Панайотисом, каковой, родившись на маленьком греческом острове, по-видимому, был достаточно «натуральным» человеком. Некоторые подвиги Панайотиса, осторожно рассказанные ему Габриэл, несомненно, отдавали дикостью…

— Вообще-то я почти не пью, — Яцек поправил режущий ему шею галстук, — но за новорожденного выпью конечно…

Жозеф с серебряным подносом в руке предложил им три бокала с шампанским. Вначале госпоже, потом — деревенскому родственнику ее любовника и последним — любовнику.

— Как у вас в Польше говорят тост? Ту юр хэлф, если я не ошибаюсь? — спросила Габриэл у Яцека.

— На здоровье! — важно объяснил Яцек Гутор. — И нужно стукнуться бокалами.

Миллиардерша, секьюритигард и Палач чокнулись бокалами и выпили шампанское.

— По польскому обычаю за здоровье пьют до дна, — строго указал миллиардерше на недопитый бокал Яцек. — Допей!

Оскар посмотрел на Габриэл с удивлением и состраданием. К ней никто, кроме ее дочери и Оскара, не обращался на «ты». Яцек с его наивным хамством после десятка слов, сказанных между ними, перешел на «ты». И Габриэл не только пропустила «ты» мимо ушей, но и послушно допила оставшееся в бокале шампанское.

— Иначе счастье у него будет неполное, — указав на Оскара, пояснил Яцек. — Ну и живешь ты! — восхищенно протянул мистер Гутор, поставив бокал на поднос в руках терпеливо ожидающего Жозефа и оглядывая простирающийся перед ним зал. — Здесь на велосипеде можно ездить. Роскошно живешь!..

«Какой ужас! Зачем я его пригласил?.. — спросил себя Оскар. Единственная надежда была на то, что гость из прошлого затеряется среди остальных ста двадцати пяти гостей Палача и таким образом нейтрализуется. — Скорее бы уже шли гости…» — взмолился к гостям Оскар. А Габриэл хихикала, беседуя с мистером Гутором. «Простые развлечения — последнее прибежище сложных натур», — вспомнил Оскар изречение другого Оскара — Уайльда — и покачал головой.

К половине десятого салон уже гудел от голосов. Оскар, вынужденный всякий раз опять и опять выходить к элевейтору — встречать гостей, к половине десятого постиг простую закономерность — самые важные люди приходят последними. Первой является толпа. Статисты.

Самые важные люди его парти все пришли в промежутке с 9:30 до 10 часов.

Ровно в 9:30 серое, как обычно, и желчное лицо Роджера Мендельсона выплыло из элевейтора, окаймленное снизу неопределенного цвета шарфом и продолженное серым пальто. За ним, несомая над букетом тюльпанов и отороченная мехом китайской выдры, вплыла в салон белая маска Жюльет Мендельсон.

— Оскар, дорогой, «поздравляем! — опередив Роджера на финишной прямой, обойдя его рывком справа и уже целуя Оскара, отмечая его липкой губной помадой, пометив три раза, Жюльет победоносно огляделась на Роджера. — Посмотри, как он живет… Какой прекрасный лофт, Оскар! Невероятно. Сколько тысяч квадратных футов?..

Из обмена репликами между супругами Оскар без труда понял, что, как обычно, Роджер не хотел идти на парти к «этим голодранцам», как он, наверное, называет до сих пор увлекающих воображение Жюльет поляков. Сейчас же Жюльет празднует свой реванш над привычно ненавидимым супругом — оказалось, что Оскар обзавелся жилищем, которому может позавидовать и Роджер Мендельсон.

Оскар, отвечая стандартными любезностями на приветствие супругов, поймал себя на том, что испытывает злорадное удовлетворение и торжество, стоя здесь, в теплом, полном красивых женщин, слуг, цветов и шампанского «его» доме. Почти детское удовольствие испытывает. «Они» хотели бы, чтобы Оскар погиб, слился с толпой, никогда не всплыл больше, чтоб лицо его не появилось никогда опять на «их» парти, чтоб он исчез. А Оскар не исчез, он стоит здесь победителем в его доме, и выходящий из элевейтора «весь Нью-Йорк» подходит к нему поцеловать и поприветствовать нужного всем Оскара.

Даже рукопожатие акулы-Роджера, почувствовал Оскар, было сейчас иное, чем прежде. Дружеское, уважительное. Рукопожатие акулы-хищника, подаренное другой акуле-хищнику.

«Принял, сукин сын, за своего, — радостно понял Оскар. — Зауважал. Пусть Оскар и не адвокат, но разве это важно в Великих Соединенных Штатах Америки, как ты надул человечество, каким образом ты сделал свои деньги и устроил свою жизнь. Важно, что деньги у тебя есть. Оскар даже умудрился остаться нонконформистом, не подчинился их условиям, а продиктовал свои…»

Едва успев выпить с Мендельсонами по бокалу шампанского и представить им Габриэл с неотлучно следующим за ней комическим в своем провинциализме Яцеком, то с понурым, то с победоносно приподнятым носом, Оскар опять заторопился к элевейтору. Как будто только что прибывшая специальным самолетом из Дахау вышла из элевейтора изможденная Кати Стюарт, поддерживаемая с двух сторон Стивом Бароном и Сюзен Вудъярд.