Андрей Рубанов - Хлорофилия Страница 40

—Прекрати, – сказала женщина. – Прекрати немедленно. Неужели ты не чувствуешь? Что-то происходит! Не раздувай щеки, Савелий. Не изображай сверхчеловека. Подумай о других. О Варваре. О нас. Мы должны уцелеть и сохранить журнал.

—Я никому ничего не должен.

—Еще как должен! – выкрикнула Валентина, бледнея. – Тебе доверили дело! Не ты его создал! Ты получил его в готовом виде! И теперь оно принадлежит тебе, но и ты принадлежишь ему!..

Герц подпер рукой щеку, смотрел, как напряглась и стала старой ее шея.

—Слушай, – тихо спросил он, – какую возгонку ты употребляешь?

—Что?

—Я говорю, какой номер жрешь?

—Я?!

—Да. Ты. Какой номер?

Валентина криво усмехнулась. Некоторые из них, подумал Герц, умеют криво усмехаться, не теряя при этом привлекательности.

– Я пробовала, когда была студенткой. Два или три раза. Не знаю, какой номер. Меня угощал ухажер… В общем, это было давно. И мне не понравилось.

– Почему?

– Мне было неприятно. Казалось, что со стороны я выгляжу дурой. А я не люблю выглядеть дурой.

Савелий кивнул:

– Есть мнение, что дурой быть выгодно.

– Наверное. Но только среди дураков. А меня всегда тянуло к умным людям.

– К Годунову?

– А что Годунов?

– К нему тебя тянет?

– Не твое дело.

– Согласен. Извини. Это не мое дело. Иди и срочно узнай, куда увезли Годунова. И еще… – Он вздохнул. – Приготовь приказ. О твоем назначении на должность шеф-редактора. Принесешь мне, я подпишу. Если что – возьмешь бразды в свои руки. Валентина Мертваго, железная леди, шеф-редактор журнала «Самый-Самый» – это будет сильно.

– А ты? – новым, тихим и твердым, голосом спросила женщина. Савелий опустил глаза.

– Что «я»? Я – конченый травоед с большим стажем. Я много лет жру мякоть высокой концентрации. Ты переживаешь о нашем деле – молодец. Чтобы наше дело не пострадало, я обязан подать в отставку.

Он ждал, что Валентина кивнет или взглядом одобрит его. Не дождался. Добавил:

– Но это будет не сегодня. Встал. Пора было звонить «другу».

– Сегодня я попробую выкрутиться. И вытащить наших мужиков.

Муса уверенно управлял скромным китайским «фордом»: ускорялся резко, в повороты входил лихо – и все равно, сидя за рулем, выглядел как типичный малоимущий пенсионер. Такова была его маскировка. «Друг» Савелия был богат – возможно, очень богат – и умел нажимать на самые разные тайные пружины, однако роль потертого старичка с седенькой головенкой исполнял даже не талантливо – гениально. Он нарядился в обвисшую вязаную кофту и бесформенные туфли без каблука, весело посматривал поверх очков, шаркал при ходьбе, из ушей у него торчали волосы – безобидный кавказский дедушка, кефирно-клистирный вариант, валидольчик в нагрудном карманчике. На самом деле – практически всесильный и самый опасный человек из всех, с кем сводила Герца судьба.

Они дважды объехали по кругу дом «Свобода» – сначала внизу, по земле, потом по эстакаде, на сороковом уровне, – пока не отыскали вход в участок. В Москве милицейские конторы были самыми незаметными учреждениями – правоохранительная деятельность велась очень активно и одновременно скрытно и бесшумно, чтобы не раздражать граждан, не разрушать их психологический комфорт.

При входе в отделение дежурил андроид, электронный мент в штатском. Подпирал стену, маскируясь под бездельника. Муса проехал мимо, свернул за угол. Резко затормозил.

—Я договорюсь. Потом вернусь за тобой.

—Там везде объективы, – предупредил Герц. – Все отделения милиции подключены к проекту «Соседи».

Муса презрительно усмехнулся. Савелию стало неловко. Действительно, чему журналист может научить профессионального негодяя?

Профессиональный негодяй вернулся довольно быстро. Приблизился к машине, сделал мгновенный, почти незаметный знак. Герц торопливо выскочил, подбежал.

—Пойдем, – велел Муса. – Только не суетись. Зачем суетишься?

—Извините. – Савелий перешел на шаг.

—Извиняться тоже не надо. Зачем извиняешься? Ты ничего не сделал.

Савелий не нашел, что ответить.

—Всегда, – произнес Муса, глядя в сторону, – веди себя так, будто ты ничего не сделал. Даже если ты пять минут назад кого-то убил – веди себя так, будто ничего не сделал.

—Понял, – деловито кивнул Герц.

Андроид, охраняющий вход, не удостоил их вниманием. Войдя, они оказались в ярко освещенном лобби, где из-за хромиро-ванно-никелированной стойки им улыбнулись две девушки, похожие на стюардесс.

—Нам в седьмой кабинет, – вежливо сказал Муса. Одна из девушек мило предложила:

—Я вас провожу.

Пожилой злодей отечески улыбнулся.

Издалека донесся чей-то вопль. Савелий вздрогнул.

– Сегодня много пьяных, – тут же объяснила девушка. «Еще бы, – подумал Герц. – Не я один такой умный».

За четверть века журналистской практики он множество раз бывал в правоохранительных учреждениях. Год от года они становились все чище и пахли все лучше. Стало ли меньше преступников? Этого Савелий не знал. Этого никто не знал, даже сами преступники. Официально столица России была провозглашена абсолютно безопасным городом. Однако официальные заявления никогда не отменяли здесь бурной и сложной неофициальной жизни. И чем старше становился Герц, чем больше опыта он накапливал, тем чаще убеждался в том, что Москва – самое неофициальное место на земле.

Преступность мутировала. Кражи ради куска хлеба остались в прошлом, на смену им пришли изощренные махинации. Мальчиков и девочек, склонных к обману и насилию, брали под контроль еще в материнских утробах – но обмана и насилия это не отменило. Победа над бедностью не гарантировала победы над жадностью, завистью и тягой к разрушению.

В седьмом кабинете из-за стола поднялся мрачный малый с сержантскими нашивками и мускулатурой пляжного спасателя. Не глядя на Герца, он коротко кивнул Мусе, вышел и закрыл за собой дверь. Многозначительно зашипев, сработал пневматический замок. «Звуконепроницаемая, – догадался Савелий. – Почти такая же стоит в моей спальне. Бережет покой Варвары. Настоящее китайское качество. Только эта милицейская дверь – в десять раз серьезнее».

– Присядь, – небрежно рекомендовал Муса. – Имей в виду, у нас будет три минуты, не больше.

Герц сел на металлический стул и огляделся.

—Тут они допрашивают, – пояснил Муса. – Эта комната – один большой детектор лжи. В стенах, в потолке, в полу – датчики. Измеряют колебания температуры тела арестованного. Выделение пота. Сужение и расширение зрачков. Анализируют химический состав паров дыхания… В такой комнате трудно соврать.

—Но можно, – сказал Герц почему-то с надеждой.

– Можно, – ровным голосом ответил старый негодяй. – Только зачем? Кто ничего не сделал, тому врать незачем. Кому не в чем сознаваться, тот никогда не сознается.

Савелий кивнул и сделал вид, что понял. Пауза затягивалась. Он кашлянул.

—Я все-таки… Насчет Михаила Евграфовича…

—Замолчи, – раздраженно приказал Муса. – Я тебе говорил: про него у меня не спрашивай. А ты опять спрашиваешь. Зачем?

—Извините.

Пожилой маргинал тяжело вздохнул:

—Опять извиняешься. С тобой тяжело. Ты не понимаешь с первого раза. Вроде бы взрослый человек, начальник журнала… Ты своим людям тоже по два раза повторяешь?

—Бывает, и по десять.

Дверной замок опять зашипел. Савелий вскочил. В проеме появилась знакомая долговязая фигура. Следом за Годуновым вдвинулся сержант: кинул взгляд на Мусу, показал пальцем на запястье. Муса кивнул. Герц обнял Годунова. Гений литературы провел в кутузке всего несколько часов, но уже выглядел осунувшимся и похудевшим. А может, причина не в кутузке, а в том, что хронический пьяница не выпил своей обеденной дозы. Так или иначе, Савелий едва не заплакал, ткнувшись носом в твердую колючую щеку гения.

Сержант бесшумно вышел.

—Говорите свободно, – сказал Муса. – Только быстро. Если у вас какие-то секреты, я отойду в сторонку.

—Папаша! – вскричал Годунов. – Какие секреты? Я так рад! Тут исключительно забавно! Я в ментовке двадцать лет не был!

—Гарри, – позвал Савелий. – Гарри! Успокойся. Что ты наделал?

Гений посуровел:

—Задай этот вопрос Пружинову. Это он настучал.

—Я догадался, – сказал Савелий. – А ты зачем влез?

– Ты бы тоже влез, – ответил Годунов, блестя глазами. – Они бы посадили мальчишку. Они бы сломали ему жизнь.

Герц перевел взгляд на Мусу – тот сидел, подперев кулаком скулу. Возможно, даже дремал.

– Они посадят либо мальчишку, либо тебя.

– Мальчишка уже ушел. – Годунов ухмыльнулся. – Два часа назад. А я подписал протокол. То-се, капсулы мои, давно храню, где взял – не помню; пьяный был…

– Дурак. Они проверят вас обоих. Сделают анализ крови. И твоей, и Филиппка. А ты давно не жрешь траву.