Андрей Рубанов - Хлорофилия Страница 41

– Дурак. Они проверят вас обоих. Сделают анализ крови. И твоей, и Филиппка. А ты давно не жрешь траву.

– Уже сожрал, – деловито объявил Годунов. – Купил у соседа по камере. Обменял на сигареты. Третья возгонка. Гадость страшная.

Савелий вспотел.

– Черт. А я не сообразил. Я тебе даже сигарет не привез… Гений сделал небрежный аристократический жест:

– Забудь. А Филиппок не пропадет. Я ему адресочек шепнул – там надежные люди, за сутки ему кровь почистят, специальной химией… В общем, он парень неглупый, отвертится.

– А ты?

– А я посижу.

– Ты сумасшедший, Годунов.

– Есть немного, – прогудел Годунов. – Я ведь, Савелий, книжки сочиняю. Иногда, раз в год, доходит даже до того, что меня называют писателем. А книжки, брат, пишутся не в кабинетах. Вернее, в кабинетах они тоже пишутся, но самые лучшие книжки пишутся вот в таких местах… – Он обвел руками комнату. – В тюрьмах, в окопах, в канавах. В грязных шалманах. На кабацких салфетках. Мое место – тут. Не волнуйся, я быстро вернусь. Мне много не дадут. Лет пять от силы. Заодно протрезвею. Кое-что обдумаю. Семьи у меня нет, мама умерла, плакать по мне некому, так что…

– Есть, – возразил Герц. – Есть кому плакать.

Годунов улыбнулся:

– Передай тому, кто по мне плачет, чтоб не плакал. Плакать не надо. Надо смеяться. Это единственный способ выжить. Понял меня?

Герц покачал головой.

– Папаша! – воскликнул Годунов. Муса открыл глаза. – Сержанта нельзя подводить. Он нормальный мужик. Иди, зови его.

Муса встал.

– Гарри, – пробормотал Герц. – Ты… держись, ладно? Годунов принял бравый вид.

– Сам держись.

– И не жри траву, – прошептал Савелий. – Особенно очищенную. А то… Не успеешь сообразить, как превратишься… Будешь думать только про свет прозрачный…

Дверной замок опять зашипел. Годунов вдруг рассмеялся:

—Я давно понял, что ты читаешь Священную Тетрадь.

—Уже прочитал.

—Эх ты! – сказал гений. – Это я ее написал. Пятнадцать лет назад. Предложили халтуру, хорошие деньги – настрочил за две недели. Прощай, брат.

– Подождите, – остановил его Муса. – Самое главное забыли. Он сунул руку в карман пиджака и достал две пачки дешевых

китайских сигарет.

– Душевно благодарю, – с чувством произнес Годунов. – Папаша, ты береги Савелия. Я вижу, ты все можешь. Освобожусь – я тебя найду. Я – Гарри Годунов, я добро помню.

Глядя в немного перекошенную спину товарища, Савелий подумал, что верит ему во всем, кроме одного: он не верит, что товарищ быстро вернется.

—Хороший у тебя друг, – сказал Муса, когда они остались одни.

—Это вы мой «друг», – сухо ответил Герц. – А Гарри… Мы с ним…

– Не цепляйся к словам, – мягко возразил Муса. – Я никому не «друг». Я давно вышел из системы. Ты о Гарри теперь не думай. Тюрьма – не самое плохое место. Ты теперь о себе думай.

– Нечего думать, – мрачно произнес Герц. – Думай не думай – мне конец. Завтра меня проверят. Я, конечно, мякоть ложками не жрал, но… Всем моим людям из редакции тоже предложат пройти проверку. Скорее всего большинство откажется. Я тоже откажусь… Но это не главное.

– А что для тебя главное? – осведомился Муса. Савелий набрал в грудь воздуха, чтоб ответить, но вошел

мрачный сержант. Сделал знак.

– Пошли отсюда, – сказал Герцу старый преступник, и стало ясно, что он покидает стены участка с облегчением.

«Стюардессы» выдали очаровательные прощальные улыбки.

– Благодарим за посещение, – мелодичным голосом произнесла одна из них. – Если у вас есть претензии по существу беседы или к внешнему виду наших сотрудников либо предложения и пожелания…

– Перестань, дочка, – прервал ее Муса. – Все было прекрасно. Они направились к машине.

—Я все-таки не понял, – тихо спросил Муса. – Почему ты решил, что тебе конец?

—Потому что не верю в их проверки, – угрюмо ответил Савелий. – В анализ крови и прочее. Какой, к черту, анализ крови, если они по выдоху могут определить, врет человек или нет?! Думаю, анализ крови – сказочка для дураков. С их техникой они любого травоеда вычислят за сто метров.

—Правильно думаешь, – одобрительно кивнул Муса. – Куда тебя отвезти?

– Куда? – Савелий задумался. – На работу. «Друг» лихо рванул с места.

– Значит, для тебя главное – работа?

– Нет. Главное – семья. И ребенок.

—У тебя есть ребенок?

—Будет.

—Что-то ты как-то… без восторга. Герц помолчал и спросил:

—Слышали про зеленых человечков?

Муса наклонил голову вбок и посмотрел на Савелия с интересом:

—Кое-что слышал. Значит, у вас…

—Да.

—Жена знает?

—Знает.

—И что вы решили?

– А что тут решать? Если он родится зеленым, тогда и будем решать. Но в любом случае – не отдадим. Пусть он будет зеленый, синий, фиолетовый – я не отдам своего ребенка.

– Э, – грустно вздохнул Муса. – Ты не понимаешь. Придут вооруженные люди – и отнимут. Окажешь сопротивление – посадят. И жену твою посадят. Выбьют твои модные красные зубы, дадут десять лет – и до свидания. Никто за тебя не заступится.

– А вы? – спросил Герц. Муса сильно удивился:

– При чем тут я? Ты сам сказал, что тебе конец. Зачем я буду заступаться за человека, если он хватает себя за волосы и кричит, что ему конец?

– Я кричу, потому что не вижу выхода. Старый злодей ничего не ответил.

– Здесь лучше повернуть, – сказал Савелий. – На проспект Константина Эрнста. Так ближе.

– Повернем, – ответил Муса. – Только сначала заедем в одно место. Посидим, поговорим спокойно. Я люблю, когда можно посидеть и поговорить спокойно…

– О чем? – Савелий напрягся.

– О жизни, – сурово ответил злодей. – Это будет на третьем этаже, но ты не волнуйся.

Они долго ехали, удаляясь от центра. Проскочили шестое и седьмое транспортные кольца. Свернули со скоростной эстакады, углубились в массивы, тесно застроенные дешевыми железобетонными башнями времен первых лет стеблероста. Теперь, спустя годы, здесь было совсем мрачно. На одном из перекрестков колесами вверх лежал сожженный мусороуборочный комбайн. Возле кабин уличных соляриев маячили группы небрежно одетых людей с бледными лицами. Здесь глазам Савелия предстали результаты упорной борьбы правительства с травоядными гражданами: каждый местный стебель был обнесен пятиметровым забором из сверхпрочного углепластика. Как утверждали китайские изготовители, сей уникальный материал не поддавался насильственным воздействиям – ни разбить, ни разрезать, ни расплавить, – но сейчас Герц увидел, что в заборах пробиты, прорезаны и проплавлены дыры, достаточные для проникновения любого страждущего.

Подкатили к одной из башен – стены покрыты плесенью, окна первых пяти этажей заложены кирпичом либо вовсе грубо замурованы. Пахнущий пищевыми отходами вестибюль имел вид магазина, под грязным стеклом убогих витрин – сплошь бутыли и фляги с питьевой водой. Увидев Мусу, лохматый продавец вышел из прострации («У парня типичный отходняк», – догадался Герц) и отвесил уважительный поклон.

—Лифт не работает, – предупредил Муса.

—Ничего страшного, – ответил Савелий, немного покривив душой.

Поднялись по заплеванной лестнице, углубились в сырые полутемные коридоры. Вдруг за исцарапанной дверью обнаружился чрезвычайно уютный ресторанчик, маленький, со вкусом обставленный, безлюдный. Был даже камин. В углу мерцала превосходная трехмерная инсталляция: красивый мускулистый азиат то печально улыбался, то принимал стойку из арсенала кун-фу. Судя по всему, здесь была малина, преступная база, место встреч и переговоров.

Чтобы скрыть напряжение, Савелий кивнул на мерцающего бойца:

– Джеки Чан, да?

– Нет, – строго ответил Муса. – Это не Джеки Чан. Это Талгат Нигматуллин. Слышал о нем?

—Какой-то герой из XX века.

—Ну, герой не герой – а погиб как мужчина.

—Ага, – сказал Савелий. – А как он погиб?

—Его забили насмерть.

Пахло жареным мясом. На стене висело объявление крупными буквами:

ДРУЗЬЯ ПЛАТЯТ

Противоположную стену украшало еще одно предупреждение:

ВОДУ НЕ НАЛИВАЕМ

Подошел официант. Не говоря ни слова, отодвинул стулья от одного из столиков. Зажег свечу. Здесь Муса вел себя иначе: уже не горбился и не возил при ходьбе подошвами по полу. Теперь это был осанистый, с тяжелым взглядом самец в благородных сединах – таким Герц увидел его впервые, два месяца назад, в кабинете Пушкова-Рыльцева.

– Это хорошее место, – деловито сообщил Муса, садясь вполоборота и величественно закидывая ногу на ногу. – За стенкой кухни стоит самый мощный глушитель в этом районе. Обычно мы отправляем людей прямо отсюда.

– Отправляете? – спросил Герц. – Куда? На тот свет? Стул под ним заскрипел, как настоящий деревянный. Возможно, это и был настоящий деревянный стул.